Tihkal - Александр Шульгин

Усвоение всего этого как части самой себя улучшило мое чувство самоконтроля, но я все еще не могла ответить на истерзавший меня вопрос: что представляет собой этот аспект моего сознания? Не является ли он, в то же время, аспектом вселенского сознания? Да, конечно. И тут я снова попала в старую ловушку. Чем бы ни было вселенское сознание, наше собственное сознание - это его отражение. Та часть самих себя, которую мы предпочитаем - удобная, эмоциональная, любящая, заботливая - уравновешена другими частями, включая и ту, которая проявилась во время сегодняшнего опыта и характеризуется холодным знанием, приятием реальности, нехваткой эмоциональной теплоты или отзывчивости. Она не враждебна этим чувствам, но не вовлекается в них. И, конечно же, это описание моего Наблюдателя, ибо его функция состоит в том, чтобы наблюдать и учиться.

Мы с Шурой лежали рядом, держась за руки и слушая одно из моих любимых музыкальных произведений Рахманинова. На потолке по-прежнему возились слегка пульсирующие квадратные амебы со своими ядрышками, но я уже не пыталась в них разобраться.

И вдруг я вспомнила об одной вещи, которая взволновала меня вчера, и рассказала о ней Шуре:

- Я думаю про тот сон, который я нашла в компьютере. Я записала его очень давно, и когда я вчера его прочитала, я даже не смогла вспомнить, видела ли я его на самом деле. Странно, но в моей памяти не осталось и следа. Я прочла это как рассказ о ком-то другом. Это обеспокоило меня. А сейчас мне кажется, что, если я в свое время хорошо поняла этот сон и записала его, у моей памяти просто отпала необходимость сохранять его.

- А что тебе снилось? -- спросил Шура.

- Ты и наши дети, и мы все время превращались друг в друга; мы все были и собой, и друг другом. Мы все находились в одном месте, и там было ужасно сильное энергетическое поле, то есть: мы сами были энергетическим полем. Хороший сон. Вроде тех, что ты называешь "снами самадхи" - такое блаженство.

Мы сделали попытку заняться сексом, но мои усилия были неискренни, и в конце концов я сказала Шуре, что слишком рассредоточена:

- Никак не могу сосредоточиться, дорогой. Знаешь, а давай попозже?

Он положил мою голову на свое плечо:

- Сейчас тебя ведет инстинкт, милая. Просто лежи и говори мне обо всем, что происходит.

Тут мне наконец пришло в голову спросить его, что же чувствует он сам. Он задумался, потом ответил:

- В общем, наслаждаюсь музыкой и чувствую себя в хорошем месте. Но, хочешь верь, хочешь нет - у меня нет абсолютно никаких визуальных эффектов.

Я подняла голову и взглянула на него сквозь вуаль гнилостной расцветки (большей частью коричневую и темно-красную):

- Ну, ты даешь! Неужели СОВСЕМ никаких видений?

Он пожал плечами и покачал головой:

- Пожалуй, этого следовало бы ожидать, особенно после всех экспериментов, что были на этой неделе. Но ничего, все в порядке. Зато твоих видений, похоже, хватит на нас двоих!

Полежав рядом с ним еще немного, я сказала, что хочу снова попробовать что-то записать, если, конечно, он не против. Он сказал:

- Конечно. Иди, пиши. А я полежу здесь и послушаю музыку.

Уже пройдя в кабинет за столовой, я поняла, какая я эгоистка и как много внимания я уделяю собственным ощущениям. Я задумалась о том, почему я проявляю так мало чуткости к Шуре. Но, что удивительнее всего, моя самопоглощенность совсем не беспокоила меня.

Я не знаю, стоит ли притворяться, будто я что-то чувствую. Ведь он же знает, что я его люблю; он знает, что я обычно подстраиваюсь под него с ним. Сейчас это просто мой способ действий. Я должна следовать своему инстинкту и не предпринимать никаких действий. Если бы я попыталась его обмануть - вот это бы обидело его по-настоящему.

Я села за компьютер. На этот раз клавиатура была уже ясно видна, и когда я начала описывать то, что казалось неописуемым, мне стало ясно, что досадное разделение моего ума уже прошло, и я вполне способна подыскать слова для описания пережитого. Я снова в строю: я могу пользоваться словами, могу сказать все, что хочу. С другой стороны, узоры, которые заполняли все пространство еще полчаса назад, сильно поблекли. Они фактически совсем исчезли. Теперь ни один из внутренних образов не мешал мне работать.

Где-то в половине второго мы вернулись в спальню. Секс получился сам собой, но мы никак не могли достичь оргазма. В этот раз меня вроде бы ничто не отвлекало: видения исчезли. Звучала милая музыка Шумана, которую мы оба знали с детства, и мы вместе подпевали знакомые мелодии. Но я все еще не могла отделаться от чувства, что очень большая часть моей умственной и эмоциональной сосредоточенности находится где-то далеко от моих бедер.

--

Из моих заметок, сделанных на следующий день:

"Сон был приятным, сновидения -- ясными и с чистой цветовой гаммой, а абсолютно не похожими на сны после приема 2С-B, с их блеклыми цветами и назойливыми повторениями.

Проспав довольно долго, я проснулась энергичной, спокойной и удовлетворенной. Было желание писать, заглянуть в кухню, наслаждаться любой деятельностью. Вполне обычной.

Удивительный опыт, и я решила в другой раз попробовать другие грибы и посмотреть, что получится. Это было сложно и повергало в отчаяние, но в этом был некий вызов и, как ни странно, я чувствовала себя вознагражденной. Здесь есть чему учиться".

--

Некоторое время спустя я побывала на фуршете у одного моего друга. Здесь присутствовало еще около четырех десятков "людей Системы" (так мы называем своих многочисленных друзей, интересующихся изучением человеческой психики). Я сидела в безлюдном уголке на первом этаже, с сигаретой и фруктовым напитком. Сквозь большое окно я наблюдала, как Шура, драматически жестикулируя, увлеченно беседует с каким-то светловолосым молодым человеком. Я люблю наблюдать за ним: за его энтузиазмом, за удовольствием, которое он получает от новых от идей. Все его 69-летнее тело в такие минуты буквально излучает живой свет его восемнадцатилетней души.

Тут мое уединение нарушила моя подруга. Это была Сара Винсент, еще одна юная душа в пожилом теле. К тому времени она уже опубликовала книгу о своих экспериментах с телепатией.

Сара - выдающаяся женщина. Она прошла через брак, развод, материнство, поражения и победы, но даже сейчас, в свои шестьдесят, почти совсем седая, она постоянно крутит романы, иногда даже с более молодыми мужчинами. Ее доброе живое лицо светится материнской теплотой, а умный и проницательный взор говорит о причастности к запредельной шаманской мудрости. Я всегда узнаю от нее что-нибудь новое. Сара участвует в психоделическом движении с самого начала, и ее увлеченность исследованиями работы сознания, стимулируемая тем, что она увидела и пережила после приема психоделических препаратов, привела ее к исследованию мозговых волн и телепатии.

Мы немного поговорили о ее книге и работе; потом разговор зашел о моем эксперименте с грибами. Меня все еще волновало то, что на пике эффекта я не смогла описать свои видения, и я рассказала ей об этом:

- Понимаешь, Сара: я могла описать все, что угодно, я могла говорить о чем угодно; но, когда я пыталась подобрать слова для того, что видела вокруг - для всех этих узоров, видений и даже для тех, что были при закрытых глазах, -- я теряла дар речи. И только потом, когда видения поблекли, я смогла снова пользоваться словами и описать все без особых проблем. Но что же мне мешало прежде?

- А какие узоры ты видела? -- поинтересовалась Сара.

- Что-то вроде переплетения веток и листьев - нет, не то! Это было как мелкая проволочная сетка, но ячейки там были не квадратными, а напоминали амеб, и в центре каждой была черная точка, вроде ядра амебы. Вот, примерно так они и выглядели.

- Плоские или объемные?

- Объемные. Ими было заполнено все пространство вокруг меня - понимаешь, мне казалось, что воздух буквально кишит ими, куда бы я ни взглянула.

- Верно, верно.

-- И все это имело очень мрачный оттенок. Зрелище не из приятных, но, - это самое главное, - я не могла его описать. Я могла рассказать Шуре о чем угодно, но не могла сказать ни слова о том, что я вижу, и я подумала, что между двумя полушариями моего мозга, наверное, возникла какая-то преграда.

- Да. Так оно и есть, - сказала Сара, отхлебнув из своего стакана.

- Неужели?

Просто удивительно!

- Ладно, - сказала я. - Но меня интересует другое: что это значит, когда ты смотришь на совершенно простую вещь, и не можешь воспользоваться той частью своего разума - своего мозга, - чтобы найти слова. Ты здесь что-нибудь понимаешь?

- Здесь очень важно фокусирование внимания, -- ответила Сара. - У меня часто бывает так: когда я хочу вспомнить чье-то имя, я как бы вижу этого человека, слышу его голос, а иногда вспоминаю даже его запах или костюм. Но имени-то при этом я как раз и не могу вспомнить!

- Ну, и...?

- Ну, и это, большей частью, происходит оттого, что я привыкла использовать визуальную систему в качестве доминирующего когнитивного инструмента, причем часто вне всякой связи с вербальной системой. В результате, чем сильнее визуальный стимул, тем меньше шансов вспомнить его название.