От Балаклавы к Инкерману - Сергей Ченнык

Одним из первых погиб ворвавшийся в укрепление прусский офицер на русской службе поручик Эйнзидель, за сутки до боя пообещавший сослуживцам: «…Вы увидите завтра, где я буду». Получив три смертельные раны, немец Эйнзидель погиб в редуте, построенном его соотечественником, немцем Вагманом. Попытавшийся защитить поручика рядовой Иван Заровный пал рядом с ним.{470}

Бытует версия, что досталось и Константину Романовичу Семякину: при атаке редута он был контужен в левую височную часть головы, последствием чего осталась глухота на левое ухо. Для облегчения мучавших его после этого головных болей Николай I разрешил ему носить вместо каски фуражку.

И все-таки, что же произошло в самом редуте, после того, как русские, разъяренные сопротивлением ворвались в укрепление? Как это не удивительно, но версия, возможно, самая близкая к правде имеет место. Правда, первоначально ее трудно принять за «крымскую» ибо относится она и к другой эпохе, и к другому сражению Но вот описана она выдающимся русским военным автором Василием Ивановичем Немировичем-Данченко в его выдающемся рассказе, относящемся к периоду русско-турецкой войны (1877–1878 гг.) «Редут взят». Но, казалось бы, причем здесь Крымская война и тем более Балаклавский бой?

Не будем сразу безоговорочно отрицать связь между событиями. Один из тех, с чьих слов автор описывал штурм турецкого редута — старый солдат Парфенов, которому, как пишет Немирович-Данченко, этот бой напомнил … Балаклаву.

Думаю, читатель, сам сможет убедиться в схожести происходившего в 1854 г. и 1878 г., а стиль автора доставит удовольствие:

«…На минуту разбросало туман, ветром повеяло с севера; но его холодный воздух не освежил эти разгорячившиеся лица, не пахнул свежестью в эти разгорячившиеся груди… Скорей, скорей! Рвутся остальные… В свирепой злобе своей, царапая землю, на место боя ползут раненые… Умирающие, приподнимаясь на руках, орут «ура», выбрасывая в этот предсмертный крик последние отблески угасающей жизни… Уже на штыках красные полосы… Кровь бежит по дулам ружей, кровь на руках на лицах… Не разберешь — где своя, где чужая… Тщедушный, робкий Хабаров неузнаваем: вырос, голова закинута назад, голос звучит металлическими нотами, рука так схватилась за саблю, что, почти ломаясь, впивается в рукоять; он бодро, смело и стройно ведет своих; Парфенов не отстает от него. Старику почудилась Балаклава…

…Генерал врывается на насыпь редута, скатывается оттуда вниз, подымается опять, весь покрытый грязью, облепленный ею, и хрипло зовет за собою солдат… На нем лица нет — что-то черное, кровавое, бешеное… Хабаров, Доронович и Ивковуже на валах. Вскипает последний акт этой трагедии, — последний и самый ужасный… Штыковой бой уже начался по окраинам… В амбразуру, откуда орудие, напоследок, прямо в густую толпу, выбросило картечь, вскочил генерал… Штык ему навстречу — уже коснулся груди… Но парень со своим ружьем тут как тут. Тяжелый приклад с глухим звуком встречает висок низама, и генерал уже впереди, не видя кому он обязан своим спасением, не зная даже, какая опасность ему грозила… Зверь сказывался в нем, зверь и этих врывающихся сюда толпах… Зверь, попробовавший крови; зверь, не дающий никому пощады… Никакой правильности в этом бое. В одном месте мы насели на турок — они подались; в другом — обратно… Здесь мы бьем, там бьют нас Боевая линия изломана таким образом, что часто мы с тылу бьем турок, часто турки выбегают нам в затылок.

Редут взят.

Земляные насыпи, стальные орудия, серые шинели солдат, лица их и руки забрызганы кровью… Кровь стоит лужами, внутри редута лужи и вне его. Кровь испаряется в тумане, точно делая его еще тяжелей. Сапоги победителей уходят в кровь. Жаждущие отдыха после устали беспощадной бойни садятся, ложатся в кровь… Кажется, что и сверху падает она с дождевыми каплями… Кажется, что эта мгла насквозь пропитана ею…

Защитники редута почти все остались здесь…

Кому удалось выбраться из-за этой земляной насыпи, тот улегся на скатах холма… Вон весь склон его покрыт этими разбросанными, исковерканными телами.

Внутри повернуться негде.

Точно набили этот редут мертвецами. По углам их груды… Из-под них порою прорывается болезненный стон… На одну из этих груд с ужасом смотрит Парфенов: старику помнится, что сюда, словно испуганное стадо, сбились бросившие орудие турки… На коленях стояли, кричали «аман»… Перед стариком — до сих пор эти умоляющие лица, эти руки, простертые к победителям, эти покорно склонявшиеся под солдатские приклады головы… Парфенов недоуменно оглядывался — неужели никто не уцелел? Нет, синие куртки лежат… Груди насквозь пробиты штыками… истребление бушевало здесь, не зная предела… Страшно становится Парфенову… Он оглядывается на своих, видимо, и другие чувствуют то же самое.

Молча сидят на брустверах… Дымки закуренных трубок курятся кое-где. Не слышно говора… Вон паренек — новичок в ратном деле — остановился над громадным турком, раскинувшимся в кровавой луже, и вглядывается в его лицо, точно хочет допроситься чего-то. И на него пристально смотрит турок — только неподвижным, полным ужаса взглядом… Разбросал руки — и смотрит; и оба они — мертвый и живой — не могут отвести глаз один от другого…

— Хоть бы этих не видеть… Хоть бы их убрали, — волновался Доронович, указывая на сотни трупов, лежавших в самых разнообразных положениях внутри редута.

В одном из углов стеной стояли эти трупы. Здесь во время боя нашел себе последнюю защиту гарнизон редута. Сюда сбежались те, которые не хотели бросать, подобно своим товарищам, оружие, падать на колена, кричать «аман!». Здесь турки умирали, не сдаваясь. Сюда они отступали и здесь же продавали жизнь за жизнь: падали, убивая, убивали, падая…{471}

Теперь об итогах. Хрущов бодро говорит о том, что турки «…ретировались в Кады-кой, оставив 170 тел, три орудия и лагерь». Липранди в рапорте докладывает о том, что в редуте №1 турки оставили «…одними убитыми более 170 человек».{472}

На первый взгляд картина самая радостная. Но настораживают две вещи: большое число погибших турок и почти совершенное отсутствие пленных. Ни один русский источник не говорит об их большом числе, хотя счастливцев (примерно 100 чел., в том числе 5 офицеров){473} изредка указывают. Вероятно, их оказалось все-таки меньше, ибо трудно представить, кому из турецких солдат повезло уцелеть в этой схватке.

Нет и пропорционального числа раненых. Часто говорят про 200–250 чел. При таком числе погибших их дол? было бы быть никак не менее 450–500 человек, но уж никак не почти равное убитым число. Конечно, часть потянулась из редута, получив травмы в начале боя, когда это еще можно было сделать относительно безопасно. Видимо, их увидел в подзорную трубу Калторп и, вероятно с его слов «высокохудожественно» изобразил этот процесс в своей книге Адкин, проиллюстрировав, таким образом бегство турок с поля боя.

После такой элементарной арифметики вывод напрашивается только од турки дрались упорно, сопротивление оказали отчаянное, и потому русские сделали единственное, что могли сделать в данном случае, чтобы их деморализовать и сломить волю — перекололи раненых, а заодно и тех, кто пытал сдаться в плен. Уцелевшие раненые это те, кто в ходе боя после получен травмы покинул позицию и направил в тыл. Раненому не место в строю, больше мешает, чем помогает, иногда даже может одним своим видом деморализовать тех, кто еще продолжает сопротивление. У раненых тоже было не очень много шансов дойти целыми до безопасного места. Вудс пишет, что за ними устроили буквально охоту казаки, и крики убиваемых ими несчастных доносились издалека.{474} Он, кстати, не одинок в своем описании избиения турок русскими казаками, это можно найти еще у нескольких исследователей.{475}

Рассел вообще детально живописует картину массового истребления тех, кому уда лось покинуть укрепление: «…И снова плотная колонна кавалерии развернулась подобно вееру, и длинные «пальцы» стрелковых цепей рассыпались по равнине, ловя убегающих турок. В воздухе заблестела сталь, и один за другим несчастные магометане в предсмертных судорогах повалились наземь, рассеченные от фески до ключ и грудных ремней».{476}

Кемпбел в своем рапорте по итогам сражения докладывал, что именно при отступлении турки понесли большие потери.{477} Таким образом, у бежавших в тыл тоже было не много шансов уцелеть.