Принцесса на алмазах. Белая гвардия-2 - Александр Бушков

Выйдя через кованую калитку, Мазур сделал самое радостное выражение лица и спросил:

— Какими судьбами, Семен Иваныч?

— Ага, явился наконец, — сказал Панкратов со смесью радости и ворчливости. — А то я никак этому дураку растолковать не могу, по-человечески не понимает. Ты что, намерен меня тут и держать?

— Особо режимный объект, — развел руками Мазур, хорошо скрывая злорадство. — Особые спецпропуска и все такое прочее. Я здешней охраной не командую, а она тут въедливая… Ни за что без пропуска не впустит, мало того, у них тут приказ — в случае чего огонь на поражение открывать…

Опасливо покосившись на торчавшего в караульной будке жандарма с автоматом наперевес, Панкратов пробормотал недовольно:

— Порядочки завели, обормоты… Советского адмирала под дверью держать…

— Особо режимный объект… — сокрушенно повторил Мазур.

Он, конечно, врал безбожно: и его власти хватило бы на то, чтобы по временному пропуску провести к себе гостя, и часовой ни за что не стал бы палить по человеку, прибывшему на машине с дипломатическими номерами. Вот только никакой радости ему общение с этаким гостем не доставило бы, наоборот. А проверить, как по-настоящему обстоят дела, Панкратов вряд ли сможет…

— Развели объектов… — ворчал Панкратов.

Мазур нейтральным тоном сообщил:

— Семен Иваныч, сто раз извините, но у меня через пару минут совещание на самом высоком уровне… — и многозначительно глянул на часы.

— Ну, понятно, — сказал Панкратов уже спокойнее. — Вообще-то ты молодец, Кирюша, что влез на самые верхи, неплохо выполняешь поставленную задачу… Ну ладно. У меня и нет особой охоты на санкционирование шляться по здешним дворцам, глядишь, просигнализирует кто, и такая петрушка получится… Я, собственно, тебе вот привез, ты в посольстве забыл, а зря…

Он распахнул заднюю дверцу, с усилием выволок и поставил рядом с задним колесом уже знакомую тяжеленную картонную коробку, на сей раз, правда, не опечатанную, а попросту перемотанную крест накрест липкой лентой. Мазур, мысленно выругавшись про себя последними словами, спросил понятливо:

— Литература?

— Она самая, — и Панкратов добавил с некоторым укором: — Ты про нее запамятовал, а зря. Поручение тебе было дано четкое…

— Замотался невероятно, — сказал Мазур сокрушенно. — Тут такие дела творились…

— Кирюша! — воскликнул Панкратов с ласковой укоризной. — Все я понимаю насчет важности и серьезности таких дел, но ты же коммунист, Кирюша, должен прекрасно понимать: какими бы дела ни были важными и серьезными, а об идеологии забывать нельзя, она — всему голова. Так что уж будь любезен, постарайся выкроить время, не поверю, что не найдется времени…

— Есть, — кивнул Мазур, повернулся к ординарцу, все это время стоявшему в двух шагах за левым плечом и с непроницаемым лицом слушавшему непонятную речь. — Отнесите эту коробку ко мне.

— Слушаюсь, мон колонель! — прищелкнул каблуками верзила, одной рукой без малейших усилий подхватил тяжеленный короб, как котенка за шкирку, взял под мышку и направился во дворец. Глядя ему вслед с некоторой тревогой, Панкратов покрутил головой:

— Я смотрю, ты совсем обуржуазился…

— Ничего не попишешь, — легонько пожал плечами Мазур. — Порядки тут такие. Офицер, начиная с первого чина, просто не имеет права тяжести таскать, будучи в форме и на публике. Для этого ординарцы есть. Если я сам возьмусь, буду, честное слово, наподобие Штирлица, идущего по коридору рейхсканцелярии в буденовке. А у меня приказ: ничем решительно не выделяться, жить в образе, хоть тресни…

— Понятно, — сказал Панкратов. — Это я так, иронизирую. Человек-то хоть надежный, донесет, куда надо?

— Надежный, — сказал Мазур. — Проверенный кем надо.

— Ну ладно. Ты, главное, так ненавязчиво девушке книжки и подсовывай, попытайся заинтересовать…

— Постараюсь, — заверил Мазур.

— Я уж на тебя надеюсь, — сказал Панкратов и добавил с некоторой растроганностью: — Старые боевые товарищи, как-никак. Ты уж постарайся…

И недвусмысленно нацелился заключить Мазура на прощанье в крепкие дружеские объятия — этого еще не хватало, на глазах у часового, который тут же, едва сменившись, болтать примется… Привычным, плавно-неуловимым движением переместившись немного правее, Мазур торопливо сказал:

— Семен Иваныч, вот этого категорически не советую на людях. Мужчинам здесь обниматься не принято, не поймут, более того — моментально заподозрят в извращениях нехороших разных…

— Правда? Вот папуасы… — оглянувшись, Панкратов понизил голос до шепота. — Уж не хочешь ли ты сказать, что они товарища Брежнева могли принять…

— Нет, не настолько далеко зашло, — сказал Мазур. — Когда речь идет о высших государственных деятелях, дело другое — но именно что на таком уровне, и не ниже…

Он кривил душой. А что еще оставалось делать? Никогда и ни с кем здесь об этом не разговаривал, но всерьез подозревал: местные, узрев по телевизору, как товарищ Брежнев, земля ему пухом, не просто обнимался, а еще и лобызался с лидерами братских стран, всерьез заподозрили бы покойного генсека в тех самых предосудительных наклонностях. Ну, конечно, люди образованные и знающие чуточку советские реалии, так не подумали бы, но вот простой народ — запросто. Однако не стоит грузить Панкратова такой информацией, расстроится всерьез…

Не глядя вслед отъезжающей машине, он с положенной полковнику вальяжностью направился во дворец. Разумеется, он и не собирался распечатывать коробку, миллион против одного, что Натали запустит книгу в угол, даже не полистав, и Мазур в ее глазах будет выглядеть форменным идиотом. Впрочем, так она поступит с любой подобной книгой, какую бы идеологию та ни пропагандировала. Чихала она на всякую идеологию, ее отношение к жизни в точности напоминает нехитрую философию Леона, только во главе угла не деньги, а интересы дела. Что полезно для дела, то она и использует на всю катушку (включая самого Мазура, ага) — а идеология сюда пока что никак не вписывается…

Глава девятая

Неподкупный

Машина въехала в распахнутые ажурные ворота, проплыла по широкой асфальтированной дорожке, пролегавшей среди живописного, ухоженного сада, остановилась у широкой беломраморной лестницы. Водитель, очередной бравый капрал, опрометью пробежав со стороны капота, проворно распахнул дверцу перед господином полковником, и Мазур неторопливо вылез. Распорядившись ожидать его, зашагал вверх по лестнице, где перед ним с тем же проворством распахнул высокую резную дверь осанистый швейцар — местный, конечно, но щеголявший в наряде восемнадцатого столетия — расшитый золотом алый кафтан, черные панталоны до колен, чулки белоснежные с башмаками и даже седой парик с буклями и косичкой. Для Мазура подобное сочетание черной физиономии и наряда выглядело забавно, но местные, белые и черные, видимо, за полтора столетия притерпелись и ничего забавного не усматривали.

Красивое белое здание, построенное французами еще в двадцатых. Роскошный вестибюль приличных размеров с позолоченной лепниной, тяжелыми красными портьерами и прочими архитектурными излишествами. Портье за полированной стойкой одет, как и швейцар. Мазур небрежным тоном изложил ему суть дела. Снявши телефонную трубку, портье что-то произнес по-французски и, выслушав ответ, почтительно сообщил, что месье гость готов принять господина полковника. Столь же небрежно кивнув, Мазур направился не к старомодной кабине лифта, а к широкой лестнице: даже офицеру не зазорно подниматься пешком на второй этаж, хотя и на лифте довезли бы, конечно, со всем почтением…

Отель «Мажестик», из тройки самых престижных, роскошных и дорогих отелей столицы. Где останавливаются самые что ни на есть сливки общества — включающие с нынешнего утра и доктора Мукузели, хотя он никак не может быть к таковым причислен, что бы о себе ни думал и какого бы ни был о собственной персоне высокого мнения. Ну, сюда можно попасть и «с улицы», лишь бы гость выглядел респектабельно и, главное, располагал туго набитым бумажником… Или чужими денежками — о происхождении денег, коими гость оплачивает счета, обслуга, понятно, в жизни не поинтересуется…

Дело в том, что события не заставили себя ждать, нынешней ночью, как выяснилось, доктор Мукузели (он же — вынюханный куромбо) был покритикован общественностью, правда, пока что довольно мягко. О чем доложили агенты Мтанги, парень и девушка, всю ночь проторчавшие в припаркованном поодаль маленьком «ситроенчике» и при появлении посторонних старательно изображавшие влюбленную парочку. Примерно в два часа ночи, к особнячку доктора сошлось человек пятнадцать, с разных сторон, кучками по двое-трое, но так слаженно, что действовали, несомненно, по предварительному сговору. Окружив особнячок, они моментально выхлестали все стекла принесенными с собой камнями и, снова рассыпавшись кучками, разбежались.