Вся вселенная TRANSHUMANISM INC.: комплект из 4 книг - Виктор Олегович Пелевин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что это значит?
– Он стремился обладать всем, что шевелится или движется. Так проявлялось его огромное жизнелюбие. Мы к этому спокойно относимся. В данном случае дело в другом.
– В чем же?
– В этой главе писатель применяет старинную японскую литературную технику дзуйхицу, то есть «вслед за кистью». Пишет, не исправляя ничего – туда, куда бежит мысль.
Похоже, у Курпатова тоже стояла система HEV или что-то вроде. Все-таки пятый таер.
– То есть это что-то японское? – спросил я. Курпатов тонко улыбнулся.
– Я бы скорее сравнил с Уэльбеком. Тем более что и сам Шарабан-Мухлюев его в этой главе вспоминает.
Нет, подумал я, справку ты меня включить не заставишь.
– Кто это?
– Другой карбоновый автор, куда менее значительный. Но чем-то они близки. Такая же смесь политического цинизма, эротической откровенности и списка потребляемых продуктов. Только с потреблением у нас традиционно хуже. Французу проще – он может сочинить роман, просто перечисляя марки вин, обеденные меню и названия курортов. Европейский читатель все равно ничего другого не поймет. А вот русскому художнику из-за нашей скудости приходится сразу уходить в стратосферу духа. Не знаю даже, проклятие это или благословение.
Я вдумчиво кивнул.
– Конечно, Шарабан-Мухлюев достигает в этом отрывке несомненных художественных высот, – продолжал Курпатов. – Гений есть гений. Но одновременно он проявляет, как бы это сказать… Метафизическую слабость. Он колеблется. Противоречит сам себе. Жалуется. Чуть ли не хнычет. Для столпа духа такое недопустимо.
– Но почему? Это же просто писатель. Курпатов помрачнел и поглядел мне в глаза.
– Здесь между нами пропасть, – сказал он. – Вы не поймете.
– Чего не пойму?
– Да ничего. Ваше руководство, например, считает, что наши волшебные испытания в духе народных сказок устроены, чтобы отсеивать просителей. Сам слышал.
Не слишком ли глубоко они лезут в наши коммуникации, подумал я, но тут же вспомнил наклейки на придорожном камне. Мы ведь делаем в точности то же самое.
– Это не так, – продолжал Курпатов. – Главная цель подобного порядка – приобщение посетителей к родной культуре. Мы живем в эпоху, когда невероятно важными становятся корни.
– Какие?
– Культурные. Духовные. Назовите как хотите. То, из чего растет зеленая поросль национальной жизни. Вспомните Китай после культурной революции. Или Германию после второй мировой. Пустыня, развалины, распад. Но проходит пара лет, и начинают проклевываться ростки нового. А еще через несколько десятилетий из живых корней вырастает новая Германия, новый Китай… Про Америку не будем – там уникальный случай.
Я снова кивнул.
– А у нас корни сознательно выпалывали много лет, – продолжал Курпатов. – И засевали землю зубами дракона. Поэтому и растут сами знаете какие сорняки. Я вам скажу по секрету – я русский европеец. Просто надо понимать, что русская Европа, она вот такая. Сегодня нам дорог каждый сохранившийся росток. А когда ростки не могут пробить асфальт сами, приходится подсаживать их искусственно.
– Вы хотите сказать, что Шарабан-Мухлюев – это конструкт?
– В некотором смысле да. Он тщательно отредактирован и в творческом плане, и в биографическом.
– А он вообще был на самом деле?
– Баночник с таким именем на пятом таере есть.
– Мы можем с ним связаться?
– Сейчас это невозможно.
– Почему?
– Официальная позиция Департамента Культуры такая – Герман Азизович с юности был духовным последователем южинской эзотерической школы. Уйдя в банку, он много лет практиковал ее внутреннее учение и достиг к настоящему моменту высочайшей реализации – состояния так называемого куро-трупа. По оценке экспертов Депкульта это соответствует медитативному модусу «ни восприятия, ни не-восприятия», достигаемому адептами древних традиций. Поэтому трубку он больше не берет. Но сам позвонить иногда может.
Так. Еще одна грань официозной легенды. Конструкт на конструкте едет и конструктом погоняет.
– Но он сам писал свои книги? – спросил я. – Вот эту запрещенную главу?
– Мы выбираем не знать точно. В баночном измерении это легко осуществимая процедура. Я не знаю ничего наверняка, но как член руководства верю, что Шарабан-Мухлюев написал все свои опусы сам.
Мне вспомнилась вбойка KGBT+ c крайне неприличной интерпретацией слов «член руководства» («руководство» великий вбойщик интерпретировал как безоценочный вариант термина «рукоблудие»). Оба слова были, что называется, на месте – и создавали законченную социально-метафизическую фреску.
Курпатов поморщился, словно я поделился с ним этой мыслью, но продолжил:
– Такова добровольно осуществленная мною коррекция памяти. Чисто теоретически я допускаю версию, что современный Герман Азизович создан нейросетями на основе множества реальных прототипов и не сводим ни к одному из них. Но это не меняет ничего. Тогда реальны безымянные герои культуры, легшие в его основу.
– Шредингерический автор, – повторил я.
– Да. Так или иначе, именно он стал символом нашего культурного единства. Тем, что объединяет всех независимо от политической ориентации и баночного статуса. ШарабанМухлюев – наш самый драгоценный корешок. Из которого со временем вырастет новая…
– Поймите, – сказал я, – этого времени просто не будет. Если мы не найдем Варвару Цугундер, ничего никуда больше не прорастет. Не останется никого из нас. Будут жаркие джунгли и динозавры. И наш шредингерический писатель потеряет не только читателей, но и весь корпус сочинений.
– Почему?
– Литература возникает в сознании читателя. А динозавры не читают.
Курпатов выставил вперед свою острую бороду и засмеялся. Если бы я не знал, что передо мной выдающийся казнокрад и главный теневой криптомайнер планеты, я бы решил, что это веселый Иван Грозный из рекламы пролайф-презервативов «50/50» (другие в Добросуде запрещены).
– А вы меня не прессуйте. Спешить мы все равно не станем.
– Курпатов резину тянет, – сказал в моей голове Ломас. – Видимо, чего-то хочет. Или послаблений для своих трансакций, или просто взятку. Или, может быть, ему семьдесят вторая ветроколония много крипты генерирует – там же все крутят с утра до ночи. Выяснять некогда. Дайте я зайду с главного калибра. Подождите секундочку…
Я не знаю, что после этого сделал Ломас, с кем связался и о чем говорил, но прошла всего минута, и бюст Мощнопожатного под иконами ожил. У него открылись глаза. Они теперь выглядели как обычные человеческие. Мало того, в движение пришел и порозовевший рот Шкуро.
– Анатолий, – сказал Мощнопожатный, – надо разрешить.
Курпатов повернулся к бюсту и отдал честь.
– Как прикажет партия.
– Партия считает, – ответил Мощнопожатный, – что надо послать в архив нашего человека. Из жандармерии, со служебным имплантом. Чтобы заглушки были. Может, не сольемся тогда.
– А если сольемся?
– Сейчас, Анатолий, главное – чтобы планета не слилась, – усмехнулся Мощнопожатный. – Руководитель твоего ранга должен видеть приоритеты.
– Но предосторожности тоже нужны, – сказал Курпатов.
– Нужны, – согласился бюст. – Поэтому я и говорю – пошлем жандарма, а трансгуманисты пусть сажают своего следака ему на имплант.
– Кого пошлем?
– Разберешься, – сказал Мощнопожатный, глянул на меня, побелел глазами и замер.
Аудиенция кончилась. Дух, снизошедший на бюст, уже его покинул.
– Ну вот, – пропел Курпатов, – видите, как вам везет. Начальство руководит на местах. А
