Топить в вине бушующее пламя печали - Priest P大

— Верни мне мои вещи. Не ты ли сказал, что мы должны обо всем забыть? Не твое дело, чем я собираюсь заниматься, — перебил его Янь Цюшань.

Чжичунь едва не поперхнулся и, смягчившись, продолжил:

— Командир Янь, мы можем все обсудить? Давай будем благоразумны. Независимо от того, что ты придумаешь, тебе не преодолеть «законы природы». Чтобы перековать клинок ты должен убить живого человека, потомка гаошаньцев. Ты хочешь, чтобы я вечно жил с этим?

Сидевший в палатке Сюань Цзи вдруг вспомнил, как много лет назад они с Вэй Юнем сидели у плавильной печи и смотрели друга на друга.

Чжичунь снова вздохнул.

— Ты человек, а я… Я всего лишь меч. Меч — это орудие убийства… Орудие убийства, приносящее несчастье. Мы так долго были связаны. Но плохого оказалось больше, чем хорошего. А боли больше, чем счастья… Я… Мне не следовало рассказывать тебе…

Шэн Линъюань медленно поднял глаза.

Похоже, эти слова не на шутку разозлили Янь Цюшаня. Кровь прилила к его бледному лицу, и он вновь с неохотой перебил Чжичуня:

— Верни мне меч.

— Старший Янь, послушай меня…

— Если ты не вернешь мне его, я найду его сам. В любом случае, у меня есть это, — холодно произнес мужчина, сжав в ладони висевший на груди осколок. — Я все еще принадлежу к классу металла. Даже если ты развеешь осколки по ветру, я смогу собрать их все. Один за другим. Даже если ты расплавишь их, я все равно верну свой меч. Если мне придется искать десять лет, я буду искать десять лет. Если двадцать, я буду искать двадцать. Если я не смогу отыскать их и через сто лет, я предпочту умереть в пути.

— Янь Цюшань! — не выдержав, воскликнул Чжичунь.

Люди твердых принципов были надежными и уважаемыми товарищами по команде, но с таким ослиным характером они быстро превращались в бесчувственных чурбанов.

Будь у Чжичуня тело, он бы так разозлился, что у него поднялось бы давление. Он постоянно повторял «ты, ты, ты», но в решающий момент не смог вспомнить ни единого бранного слова. Он хотел было сказать: «Ты желаешь мой смерти?», — но вовремя вспомнил, что он и без того не принадлежал к миру живых. Вряд ли он мог снова умереть. Угрозы пустой куклы были лишь словами, он ничего не мог сделать. Чжичунь чувствовал себя так, будто нес на себе тяжкий грех. Но если уж у него было это «тело», он должен был искупить вину. В его понимании пустая кукла уже давно перешла в категорию «общественной собственности».

Чжичунь оказался загнан в угол. Стоявшая в снегу куколка дрожала от злости, и деревянные суставы издавали тихий треск. Под застывшим взором Янь Цюшаня, он окончательно замолчал.

Эта кукла действительно напоминала Чжичуня. У нее было слишком живое лицо. Один лишь взгляд на него заставил Янь Цюшаня почувствовать резь в глазах. Он сразу же развернулся, чтобы уйти. Но не успел он сделать и шага, как услышал за спиной дрожащий голос. Голос звучал так, будто его обладатель находился при смерти.

— Старший Янь… Я заставил тебя чувствовать себя плохо, поэтому ты хочешь отомстить мне?

Янь Цюшань был потрясен. Мужчина остановился и замер на полпути.

— Ты победил… Считай, что ты выиграл, ясно? Я… Мне правда больно… Своими действиями ты разобьешь множество сердец, но я верну его тебе, — пробормотал Чжичунь. — Мне не следовало возвращаться в этот мир или беспокоить тебя…

Янь Цюшань развернулся и зашагал обратно. Наклонившись, мужчина поднял куклу с земли, и его прямые плечи превратились в обрушившиеся горы. В уголках его глаз стояли слезы.

— Заткнись!

Но эти слезы могли быть лишь растаявшими снежинками.

Любовь моя, войди в мою дверь. Тебе ли не знать, как в мне разлуке грустно.

Понимай они, что человеческие чувства могут подставить им подножку, не лучше ли было никогда не знать друг друга?

Никто не знал, как давно ушли мужчина с куклой, но оперативники, патрулировавшие территорию, уже выбились из сил. Снегопад прекратился, облака рассеялись, луна исчезла, и на небе осталась висеть лишь одна предрассветная звезда. Она одиноко освещала этот мир, пока дни и месяцы сменяли друг друга.

Не выдержав, Сюань Цзи снова заговорил:

— Ваше Величество, я… Я приберег для вас последние слова, но так и не успел их сказать. Вы хотите их услышать?

Шэн Линъюань молчал, как будто спал.

«Линъюань, я…»

Когда Вэй Юй разбил клинок демона небес, он не успел закончить эту фразу. За долгих три тысячи лет у него ни разу не было шанса продолжить.

— Я жил, ни о чем не тревожась, — Сюань Цзи так и не дождался ответа, но ему уже было все равно. Маленькая родинка в уголке его глаза стала ярче, а сиявший в центре лба тотем засиял красным, как проклятая метка. Ни к кому конкретно не обращаясь, юноша продолжил, — но я не мог представить себе лучшей жизни, чем эта, Ваше Величество.

Шэн Линъюань вздрогнул. Его омытые огнем плоть и кости, казалось, истончились, стали легкими и хрупкими. Такими хрупкими, что их могло сломать даже перо.

В этот момент он был несказанно рад, что у него больше не было сердца.

Сюань Цзи прождал целую вечность, прежде чем снова услышал голос:

— Ох, большое тебе спасибо.

И между ними снова все стихло. Похоже, это был поистине счастливый конец для чувств, зародившихся в прошлом.

«Вот и все, — с опозданием подумал Шэн Линъюань, когда за стенками палатки уже занимался рассвет. — Учитель, похоже, мы оба проиграли».

Сначала они с Дань Ли зависели друг от друга, а после долгие годы сражались не на жизнь, а насмерть. Но даже три тысячи лет спустя между ними все равно сохранялось молчаливое взаимопонимание.

Сюань Цзи назвал причину и следствие, и Его Величество все понял.

В тот день, когда он покончил с собой, бросившись в пламя Чиюань, он, сам того не зная, выполнил условия, необходимые для перековки меча демона небес. В огне алой бездны смешались «кровь», «клинок» и «человеческая жизнь», именно это позволило Сюань Цзи восстановить меч.

Но чего Шэн Линъюань никак не мог понять, так это то, каким образом Сюань Цзи оказался связан с великим массивом Чиюань.

По правде говоря, тело духа меча создавалось из золота и железа. «Кровь» и «кости» были лишь частью ритуала. Принесенные в жертву плавильной печи, они становились бесполезными. После перековки от них ничего не оставалось. Однако кости Чжу-Цюэ, что были заложены в великий массив Чиюань, стали частью