Его осенило в воскресенье - Карло Фруттеро

Вот они, подлинные классовые предрассудки! Отдать поместье голодным батракам, подарить все серебро больным проказой, бросить зажигательную бутылку в «роллс-ройс» своего кузена куда легче, чем избавиться от соблюдения правил этикета, столь же беспощадных и твердых, как камни в почках, подумала она.

— В Декларации прав человека должен быть и этот пункт, — сказал Массимо Сантамарии.

— О, вы уже добрались до революции?

— Ты никогда не следишь за разговором, — упрекнул ее Массимо. — Мы добрались до безусловного права мужчины не разбираться в винах и в нумизматике.

Анна Карла понимала, что разговор о правах мужчин возник не случайно. И эти двое ведут себя точно заговорщики, точно они подвергаются политическим преследованиям. Но почему так? — с горечью подумала она, вежливо отказавшись от сыра, который Роза поднесла ей на подносе.

— А в последнее время появились еще и знатоки сыра, — сказал Сантамария, положив на тарелку ломтик Горгонцолы.

— Еще более опасный вид псевдокульта, — горячо поддержал его Массимо. — В этих людях не осталось ничего человеческого, это монстры, ни на что другое не способные, кроме как отличить Пиренейский шевр от Гатине.

— Да, конечно, Фарабино. И еще Саленго, Джанкарло и, увы, твоя очаровательная кузина Элизабета. И не забывай о Гарроне.

— О нет, Гарроне тут ни при чем. Он умер, погребен и в качестве примера не годится. К тому же что тебе известно, Массимо, о его гастрономических вкусах? Ты с ним когда-нибудь обедал?

— Нет, но я делаю вывод из анализа известных мне фактов.

— Какие еще известные факты? Мы никогда не знали и не узнаем, как относился Гарроне к сыру Гровьера. Теперь, господин комиссар, вам понятна его уловка? Путем дедукции делает нужные ему выводы, а потом преподносит их мне как неопровержимый факт. «Ах, ты так полагаешь? Твой Гарроне, или Бонетто, или Фарабино разделяют твое мнение!» И вот уже безапелляционный приговор мне вынесен. Нет, дорогой, твой анализ фактов слишком удобная штука. Доказательства нужны, Массимо, доказательства!

— Но ведь я позволяю тебе потом проверить мои выводы.

— В теории. На практике этого никогда не случается. Как, например, в случае с «Бостоном». Ты говорил: хорошо, я отвезу тебя к Гарроне, заговорим с ним об Америке и услышим, как он произносит это слово. При этом ты отлично знал, что я даже под угрозой применения силы не поехала бы к Гарроне. С меня было довольно фактов, которые ты подвергаешь проверке.

— Ты забываешь, что в данном случае Гарроне, увы, умер до намеченной проверки, — напомнил Массимо.

— А ведь верно! — словно очнувшись, воскликнула Анна Карла. — Мы никогда не узнаем, как он произносил слово «Бостон», бедняга.

Сантамария слегка кашлянул.

— Но эти известные вам факты, — сказал он с натянутой улыбкой. — Не могли бы мы немного…

Анна Карла посмотрела на него и залилась краской стыда.

Трапеза окончилась, тарелки опустели, и Сантамария приступил к своей работе. Он пришел сюда не для того, чтобы до скончания века слушать их перепалку.

— В самом деле, хватит пустой болтовни, не так ли, комиссар? Сейчас мы постараемся как можно более точно рассказать вам все, что мы знаем об архитекторе Гарроне.

Массимо засмеялся.

— Ты ничего не поняла, Анна Карла. Комиссару не нужна наша точность. Его как раз интересует наша глупая болтовня.

— Вот и прекрасно, — в сердцах сказала Анна Карла. — Тогда пусть комиссар сам решит, можно ли на основании известных нам фактов утверждать, что Гарроне говорил «Баастн» и был знатоком сыров.

6

— Кали орекси[5],— дружно воскликнули супруги Ботта, подойдя сзади к Лелло и синьорине Фольято, которые уписывали за обе щеки: он — свежую мушмулу, а она — домашний пирог.

— Эвкаристо[6],— тут же отозвалась Фольято, которая два года назад была в Греции.

Лелло грустно улыбнулся и промолчал.

— Чем обязаны счастью видеть вас здесь? — поинтересовалась синьорина Фольято, обнажив в улыбке золотой зуб.

Обычно в обеденный перерыв Ботта уходили домой, где старуха теща потчевала их деревенскими яствами.

— Дела, — ответил Ботта, пытаясь перехватить взгляд официанта Данте, который стоял на противоположной стороне зала. — Дел невпроворот. Сегодня должны быть в бюро ровно в два, ну а вечером, если хватит сил…

Он снял пиджак, повесил его на спинку стула и тяжело уселся на свое место. Его жена села рядом с ним.

— А у вас как дела? — спросила она.

— Спасибо, плохо, — невесело улыбнулась Фольято. — Небезызвестный вам Ринальди раньше времени взял отпуск, Колантуони и Кьоди перешли на содержание к страховой кассе, ну а Мараццини назло всем решила…

— Ради бога, нельзя ли поговорить о чем-нибудь другом, хотя бы за обедом? — прервал ее Ботта. — Упоминание о коллегах отбивает у меня аппетит. Разумеется, к присутствующим это не относится.

Его жена засмеялась.

— Собственно, мы говорили о блондинке, — сказала Фольято. — Ривьера выдвинул свою гипотезу и…

— Блондинка? Какая блондинка? — крикнул Ботта, вынув изо рта соломку и тыча ею в синьорину Фольято. — Немедленно дайте ее адрес!

Синьора Ботта снова засмеялась.

— Напрасно ты так загорелся. Это блондинка, которую якобы видели на виа Мадзини, — сказала Фольято. — Ривьера утверждает, что она не только не связана с преступлением, но и вообще никогда не существовала.

— О, но это старая история! Надо быть в курсе последних событий, дорогие мои, самых последних.

— При чем тут последние события?! — воскликнул Лелло. — Ведь преступника так и не нашли.

— И не найдут. А потому поставим на этом деле крест.

— Да, но если побудительной причиной была не…

— Нет, я тоже слежу за уголовной хроникой, ибо преступность — знамение нашего времени. Но тех, кто читает уголовную хронику и получает при этом удовольствие, я осуждаю, уж простите.

Ботта снова сунул в рот соломинку и стал торопливо ее жевать.

Фольято взглянула на Лелло и решила, что его защищать невыгодно: лучше поддержать Ботту.

— Меня все эти преступления не слишком интересуют, — сказала она. — Но поскольку Ривьера…

— Прости, — прервал ее Лелло. — Если не ошибаюсь, ты, Ботта, первый заговорил о Гарроне. Головы нам заморочил своими «подумать только, представляете, какое совпадение, ведь я его знал, играл с ним в детстве в прятки!».

— Позволь, Ривьера, уточнить, — холодно сказал Ботта, — я никогда не отказывался от ответственности, какой бы тяжкой она ни была. А посему вношу следующую поправку: вышеназванный Ботта открыл вчера утром газету и увидел на фотографии знакомое лицо…

— И чье же?

— Гарроне! Мне его однажды представил Триберти, я тебе уже говорил.

— Вот именно! Вот именно!

— Я не понимать. Я быть глупый бедный негр, — сказал Ботта.

Его жена опять засмеялась.

— Просто, по мнению Ривьеры, — осторожно пояснила Фольято, — Гарроне занимался…

— Меня интересует одно: когда и как Триберти познакомился с архитектором Гарроне? — сказал Лелло.

— Да Триберти знаком с десятками архитекторов! — воскликнул Ботта. — Они липнут к нему, точно мухи. Сам понимаешь, такой торт привлекает к себе жадные взгляды сотен людей. Ну как бы это попроще объяснить…

— Так я то же самое говорю. И не только архитекторов. Кажется, для выполнения таких работ не обязательно быть архитектором, — сказал Лелло.

— Конечно. Достаточно иметь диплом землемера. И потом, там трутся скульпторы, декораторы и всякие…

— Стоп! — сказал Лелло, подняв палец. — Тебя не затруднит повторить последнюю фразу?

Ботта закрыл глаза и с трагической миной провел рукой по лбу.

— Послушай, Ривьера, я устал, — еле слышно проговорил он. — У меня голова гудит, и если тебя…

— Но ты сказал одно слово.

— Землемер, — не утерпела Фольято. — Землемер!

— Какой землемер?

— Баукьеро, тот, кто нашел труп, был землемером! — торжествующе воскликнул Лелло.

— Ну и что? — удивился Ботта.

Лелло принялся очищать последний плод мушмулы.

— Значит, ты и не пытаешься понять. Ну хорошо, не будем больше об этом говорить, инцидент исчерпан, — пробурчал он. — Данте, счет, пожалуйста.

Ботта молниеносно обернулся к официанту, который, словно чайка, летал между столиками.

— Данте, старый мучитель! — рявкнул он.

— Иду, сию минуту иду! — с отчаянной улыбкой крикнул Данте. И поспешил к другим клиентам.

— Ну не будь же ребенком, Ривьера, рассказывай, — со вздохом промолвил Ботта.

Лелло, не отрывая глаз от тарелки, выплюнул косточку.

— Изложи нам свою теорию, а мы послушаем.