Нулевое досье - Уильям Гибсон

Потом обошел кровать и постоял у окна, глядя на парижан внизу. Мужчина с пышной седой гривой, в длинном черном пальто. Высокая девушка в очень красивых сапожках. Поискал взглядом Фиону, почти ожидая увидеть ее на мотоцикле, несущую дозор. Поднял взгляд к небу, но пингвина тоже не обнаружил.

Напротив открылось крохотное мансардное окно, в него высунулась коротко стриженная молодая брюнетка с зажатой в зубах сигаретой. Милгрим кивнул. Удовлетворение зависимостей. Сел на мягкую банкетку под окном и проверил твиттер. От Уинни ничего. Пять минут восьмого. Он и не думал, что еще так рано.

Осталось упаковать сумку. Ноутбук Милгрим убрал в последнюю очередь. Сейчас придется отдать его Холлис, и что делать потом? Как связываться с Уинни? Факт ее существования придавал мыслям о внутреннем лесном пожаре в «Синем муравье» некоторый оттенок неловкости. Без нее все было бы просто занятно, раз Бигенд не особо беспокоится. Впрочем, Милгрим ни разу не видел Бигенда взволнованным. Ситуации, которые других бы встревожили, в Бигенде разжигали любопытство, и Милгрим знал, что это заразно. Он представил, как объясняет это Уинни, и ему сделалось не по себе.

Он последний раз обошел номер в поисках забытых вещей, нашел под кроватью носок. Убрал в сумку, закинул лямку на плечо и вышел из номера, не заперев дверь. Горничные уже убирались, но Милгрим их не видел, только тележки с полотенцами и порционными флакончиками шампуня. За бурыми стропилами, такими древними, что в Америке они бы точно были поддельными, уходила вниз винтовая лестница.

Милгрим спустился. Окна на каждом этаже выходили во двор, куда утро еще не пришло. На дне сумеречного колодца стояли велосипеды и мотоциклы.

В фойе позвякивала посуда. Холлис не было. Милгрим сел за столик для двоих, у окна, заказал кофе и круассан. Официантка-туниска приняла заказ и ушла. Другая тут же принесла кофе с маленьким кувшинчиком теплого молока. Милгрим уже пил кофе, когда появилась Холлис, осунувшаяся и заплаканная, в хаундсовской куртке, накинутой на плечи, как пелерина.

Холлис села, комкая в руке бумажный носовой платок.

– Что-то случилось? – Милгрим замер, не донеся чашку до рта, во власти собственного детского страха перед горем.

– Я не спала. Узнала от подруги про несчастный случай. Все довольно скверно. Извините.

– Несчастный случай? – Милгрим поставил чашку на блюдце.

Подошла официантка с его круассаном, маслом и миниатюрной баночкой джема.

– Кофе, пожалуйста, – сказала ей Холлис. – Это не сейчас произошло. Просто я только вчера узнала.

– Как она себя чувствует?

Милгрим испытывал ощущение, о котором рассказывал психотерапевту: как будто эмулирует поведение совершенно другого человека. Не в том смысле, что боль в глазах Холлис была ему безразлична или что несчастный случай с кем-то ей дорогим оставлял его равнодушным. Дело было в словах, которые положено в таких ситуациях произносить и которые он так и не выучил.

– Он, – поправила Холлис.

Принесли ее кофе.

– Что случилось? – спросил Милгрим.

– Он прыгнул с самого высокого здания в мире. – Она широко раскрыла глаза, словно от нелепости только что произнесенных слов, и тут же зажмурилась.

– В Чикаго?

– Оно уж много лет не в Чикаго. – Холлис открыла глаза. – В Дубае.

Она налила себе молока в кофе. Движения были деловито-решительные, точные.

– И как он?

– Не знаю. Его самолетом отвезли в сингапурскую больницу. Нога. Машина сбила. Не знаю, где он сейчас.

– Вы сказали, он спрыгнул со здания. – В голосе Милгрима прозвучал упрек, хотя он вовсе не собирался ее упрекать.

– Он планировал, потом раскрыл парашют. Приземлился на шоссе перед машиной.

– Зачем? – Милгрим заерзал на стуле, чувствуя, что вышел из сценария.

– Ему нужно было ровное место, без проводов.

– Я имел в виду, зачем он прыгал?

Она нахмурилась. Отпила кофе.

– Он говорит, это как проходить сквозь стены. Никто не может, а если сумел, чувство ровно такое. Он говорит, стена внутри и надо пройти сквозь нее.

– Я боюсь высоты.

– Он тоже. Говорит, что боится. Говорил. Мы уже давно не виделись.

– Он был вашим бойфрендом? – Милгрим не понимал, почему это спросил, но психотерапевт много говорила о его относительной неспособности доверять некоторым видам инстинкта.

Холлис подняла глаза.

– Да.

– Вы знаете, где он?

– Нет.

– А знаете, как с ним связаться?

– У меня есть номер. Но я обещала звонить, только если со мной случится что-нибудь плохое.

– Но вам сейчас плохо.

– Мне грустно. Тревожно. Это другое.

– Но вы ведь не хотите, чтобы все так и осталось? – Милгрим чувствовал, будто стал своим психотерапевтом в какой-то игре со сменой ролей. Или даже, скорее, психотерапевтом Холлис. – Вам же не станет лучше, пока вы не узнаете, что с ним?

– Ешьте, – сказала Холлис, указывая на его круассан. – Такси уже скоро приедет.

– Извините, – расстроился Милгрим. – Мне не надо было лезть не в свое дело.

Он начал сковыривать бумажную полоску с крышки джема.

– Нет, это вы меня извините. Вы пытались помочь. Для меня тут все непросто. И я не спала. И до вчерашнего дня мне довольно долго удавалось про него не думать.

– Вчера у вас очень хорошо получилось с Мередит, – сказал Милгрим.

Он разорвал круассан, намазал обе половинки маслом и джемом, откусил от одной.

– Теперь я не уверена, что смогу так продолжать. Мне надо его найти.

– Позвоните ему. Неведение мешает вам работать. Это вполне серьезный повод.

– Я боюсь. Боюсь, что ничего не получится. Что он будет не рад моему звонку.

– Обратитесь к Губерту, – сказал Милгрим, прикрывая рукой набитый рот. – Он кого угодно разыщет.

Она подняла брови.

– Как туфли Мередит, – сказал он. – Цена сотрудничества.

– Туфли Мередит не огорчатся, если Губерт их найдет. А мой друг огорчится.

– Обязательно ли ему рассказывать?

– Вы у Бигенда научились так думать?

– Я этому научился, когда был наркоманом. Когда постоянно нуждался в том, что по закону не имел права получить и что мне было не по карману. Я использовал рычаги. Как вы вчера с Мередит. Можете применить это к Губерту и найти вашего друга.

Она нахмурилась.

– Здесь вчера был человек от Губерта, – продолжал Милгрим. – Вечером, когда вы ушли в номер.

– Кто?

– Фиона. Девушка на мотоцикле. В «Синем муравье» я ее не видел. Но видел другой раз. На мотоцикле. Передавала кое-что от Памелы. Но тогда я не догадался, что это девушка.

– Зачем она приходила?

– Чтобы я поговорил с Губертом по ее телефону. Он сказал мне, что Слейт работает на кого-то еще. Сказал, чтобы я не доверял никому, кроме Памелы и Фионы. И вас. Сказал, вы не в курсе. Теперь в курсе.

– И как, по-вашему, он это воспринимает?

– Ему… любопытно. Как-то так. Он просил посадить вас на такси. Вы поедете в свою гостиницу, а Фиона отвезет меня к нему.

– Она разве не в Париже? – спросила Холлис.

– Она поедет в том же поезде, что и мы.

– Он сам это все провоцирует. Чтобы в таком вариться. Набирает людей, которые затеют собственную нехорошую игру и тем приведут его к чему-нибудь новому. Заставляет хаос работать на себя, как сказал Гаррет.

– Кто такой Гаррет?

– Мой друг. Ему нравилось слушать про Губерта. Я думаю, он во многом Губерта понимает. Может быть, дело в прыжках. Губерт выстраивает свою жизнь, свой бизнес так, чтобы постоянно брать новую высоту. Чтобы все время возникали преграды, которые он будет одолевать.

– Он считает, что единственный настоящий враг – застой, – сказал Милгрим, радуясь, что может увеличить дистанцию между собой и моментом раздражения Холлис. – Стабильность – начало конца. Мы идем лишь за счет того, что постоянно падаем вперед. – Тут ему вспомнилось кое-что еще. – Он говорил мне, это была бы главная опасность, научись он предсказывать поток ордеров. Потенциал застоя.

– Поток чего?

– Ордеров. Он говорил про тайны. В Ванкувере, при нашей первой встрече. Он любит тайны.

– Знаю, – сказала Холлис.

– Но не все тайны – то, что люди хотят скрыть. Некоторые тайны – то, что есть, но недоступно.

– Где есть?

– Вообще есть. В мире. Я спросил, какую информацию он бы выбрал, если бы мог узнать любую тайну. И он сказал: такую, какую еще никто не смог получить.

– Да?

– Завтрашний поток ордеров. Или хотя бы на час вперед. Или на минуту.

– Но что это?

– Совокупность всех заказов на рынке. Все, что кто-нибудь намерен купить или продать. Акции, бонды, золото, что угодно. Если я правильно его понял, такая информация существует в каждый конкретный момент времени, но нет агрегатора. Она существует, постоянно, но никому не известна. Если кому-нибудь удастся ее собрать, рынок исчезнет.

– Почему? – Холлис глянула в окно поверх черной лески, на которой висела серая полотняная занавеска. – Наше такси подъехало.