Дневник жертвы - Клэр Кендал

Еще раз быстро осматриваю журнал. Обложка не глянцевая. Им не нужен дизайнер – ведь он может начать задавать неудобные вопросы. Под глазами у женщины расплылась тушь; кажется, это настоящие слезы. Им не нужен визажист – вдруг он расскажет, чем они там занимаются? Может, это Лора Беттертон? Освещение очень слабое, словно съемки проходили в чьем-то гараже, – разумеется, звуконепроницаемом. И, разумеется, без окон. Им не нужна студия – ведь тогда кто-нибудь увидит, как туда заходят девушки. К тому же из студии можно свободно уйти.

Убираю журнал во второй – и последний – раз. Я больше никогда не достану его из коричневого конверта. Его сделали дилетанты, и от этого он кажется еще более зловещим. Еще более реальным. Я снова думаю, насколько тонка грань между игрой и реальностью. В голове крутятся одни и те же вопросы. Кто эта женщина на обложке мартовского номера? Как она оказалась в этой студии? Где она сейчас? Кто вообще мог все это придумать? Я не спрашиваю себя, делал ли ты подобные вещи. Мне и так это ясно.

На свидетельском месте, бессильно сгорбившись, сидела Доркас Вайкс – дочь той маленькой пожилой женщины, которая не употребляла плохие слова. Рядом находился тюремный охранник, и ей больше не нужно было прятаться за занавесками спальни.

Кларисса заметила, что тоже горбится, и заставила себя сесть прямо.

– Я знаю, что с тех пор прошло почти два года. Но я должен поговорить с вами об одном очень печальном событии, которое тогда произошло, – мягко начал мистер Морден. Доркас подняла на него глаза. – Вы помните, как ездили в Лондон пятого мая, в субботу? Вы знали людей, которые вас отвезли?

Оглянувшись через плечо, Доркас медленно помотала головой из стороны в сторону, глядя на мистера Мордена широко раскрытыми глазами.

– Нет, – ответила она и замотала головой еще сильнее. – Нет! – Обхватив себя руками, она принялась раскачиваться взад-вперед. Светлые пряди упали на мертвенно-бледное лицо, закрывая ее от внешнего мира, как занавески. Ее дыхание стало прерывистым. Она начала всхлипывать.

– Я вынужден просить присяжных удалиться на короткий перерыв, – произнес судья. – Мисс Вайкс необходимо прийти в себя.

Они вышли из зала в ярко освещенный предбанник.

– Она сумасшедшая. Хоть и симпатичная, – заговорил похожий на эльфа парень, не дожидаясь, пока за ними захлопнется дверь. Кончики его волос были фиолетовыми.

Этот парень работал учеником слесаря. Кларисса запомнила его, потому что на нем всегда были наушники – такие же фиолетовые, как и его волосы. Один раз он даже сел в них на скамью присяжных. Роберту пришлось тихонько пнуть его, чтобы он снял их, пока судья не заметил.

– Ш-ш-ш! – зашикали вокруг, а Энни даже ткнула его локтем в бок и велела закрыть рот.

И тут же заговорила сама, округляя глаза:

– Она отнимает у меня время. Я не люблю тех, кто отнимает у меня время. Как она смеет отнимать у меня время?

– Мне жаль ее, – тихо ответила Кларисса, роясь в сумке в поисках бальзама для губ. – Они здесь словно соревнуются за звание самого несчастного человека.

Методично ощупывая содержимое сумки, она продвигала руку все глубже. Вдруг ее пальцы наткнулись на что-то мягкое. Удивленная, она вытащила свою находку и, едва взглянув, тут же зажала ее в кулаке.

– Доркас незачем рассказывать, что они с ней сделали, – сказала Энни. – Достаточно того кошмара, в который ее превратили, а, Кларисса?

24 февраля, вторник, 11:45

Я что-то бормочу в ответ, пытаюсь придать своему лицу осмысленное выражение. Кулак я так и не разжала. Там лежит то, что я нашла в сумке.

Искромсанный кусочек лиловой материи. Трусы, которые были на мне в ту ночь. Наверно, ты подбросил их в сумку, когда я потеряла сознание в переходе.

Ты изуродовал их уже после того, как сделал фотографию. Разрезал по бокам, вдоль швов. Вырезал ластовицу. Кстати, в сумке ее нет. Когда это произошло? Ты резал их прямо на мне? Твои ножницы касались моей кожи? Я так ясно вижу эту фотографию, словно держу ее перед глазами. В голове настойчиво звучат твои слова. Слова про недостающую часть. «Недостающая часть у меня, Кларисса».

Кларисса сидела на своем месте. Люди вокруг шевелили губами, но у них изо рта не вылетало ни звука. Мистер Морден маячил где-то вдали. Он был такой маленький, словно стоял на другом конце подземного перехода, а она смотрела на него в уменьшительную трубу вместо увеличительной. Через несколько минут звуки начали возвращаться, а мистер Морден стал расти и постепенно увеличился до своих обычных размеров, как Алиса из сказки. Кларисса не знала, много ли она пропустила; хорошо было уже и то, что она не упала в обморок и что даже сидевшая рядом Энни ничего не заметила. Уколов кончиком карандаша большой палец, она приказала себе сосредоточиться.

– Седьмого мая, в понедельник, вы добровольно явились в полицейский участок, мисс Вайкс. Вы провели там два дня. Давали показания.

– Я не помню.

Энни с презрительной миной покачала головой.

«А как бы я повела себя на ее месте?» – подумала Кларисса. Она понимала, что чувствует женщина, которой приходится при всех говорить о том, что с ней случилось. Понимала ее ужас и растерянность. Что, если она сама когда-нибудь вызовет отвращение у кого-то вроде Энни?

Весь обеденный перерыв прошел как в тумане. Она отправлялась в уборную, шла в кафе за водой, возвращалась в комнату отдыха, машинально доставала книгу, какое-то время сидела, не читая, потом опять отправлялась в уборную, и все повторялось сначала.

Вернувшись в зал суда, она снова принялась за большой палец. Она колола его, не сознавая, что делает, пока Энни не выдернула карандаш у нее из рук, укоризненно качая головой и показывая на капельку крови. Энни явно была шокирована увиденным.

У нее звенело в ушах. Мистер Морден нес какую-то бессмыслицу. Прижимая пальцы к вискам, она смотрела вниз на свои записи. Буквы были похожи на китайские иероглифы. Она видела ремни, веревки и цепи. Видела кожаный кляп и наполненные ужасом глаза. Видела руку в перчатке, сжимающую блестящий инструмент. И чудовищные заголовки на обложке журнала.

Мистер Морден поправил на руке часы. Выровнял свои бумаги. Покачался на пятках взад-вперед. Ему явно было не по себе от того, что он собирался спросить.

– Шестого мая, в воскресенье, перед тем как уехать домой… вы посещали в Лондоне парк?

Доркас едва не вскочила со стула, но, взглянув на синий экран, осталась на месте. Она была в панике.

– Нет, – ответила она.

В детстве Кларисса обожала парки. В парках они с родителями устраивали пикники, поедая лакомства, заботливо приготовленные матерью. В парках отец помогал ей строить замки из песка и лепить русалок. В парках было безопасно.

Она подумала о парке возле дома. Когда-то она его тоже любила. Но теперь он стал парком, в котором руки в кожаных перчатках хватали ее за запястья и нажимали между ног; парком, в котором ее унижали; парком, в котором ее чуть не затащили в машину. Она больше не любила его – она его ненавидела. Она знала, что больше никогда туда не пойдет. Не пойдет, несмотря на то что ей там повезло.

В лондонском парке не было никого, кто мог прийти на помощь Доркас. Ни компьютерного фрика, ни лохматого Брюса с черной шелковистой шерсткой.

Мистер Морден решил сменить тактику.

– Мисс Вайкс, присяжные уже слышали показания вашей матери. Она…

– Насрать мне на присяжных.

– Суд откладывается до завтрашнего утра! – раздраженно объявил судья.

Они с Робертом сидели в кафе у моста. Кларисса наслаждалась этим неожиданным подарком; Роберт сам предложил не торопиться на поезд, а зайти и выпить чего-нибудь горячего.

Он взял ей чай. Кларисса осторожно отпила маленький глоточек. Ее тошнило с тех пор, как она увидела журнал. Когда она нашла трусы, тошнота усилилась; теперь же – после представления, которое устроила в суде та издерганная женщина, после оставшихся без ответа вопросов, которые были заданы Доркас, – ее мутило так, будто она отравилась. Правда, с Робертом она чувствовала себя счастливой и сильной. В кафе ей полегчало – по крайней мере, на время.

– Как-то раз – я сам не видел, мне рассказывали – у горящего дома причитала женщина: «Мои деточки, мои деточки, спасите моих деточек!» Я говорил вам, что мы всегда заходим внутрь вдвоем?

Она кивнула, удивляясь, как ей удается так долго его дурачить, делая вид, что с ней все в порядке.

– Так вот, – продолжил он. – Двое пожарных вернулись обратно, чтобы найти ее детей. И оба сгорели.

– А дети?

– Ее дети оказались волнистыми попугайчиками.

Кларисса покачала головой.

– А вы сами, Роберт? Вы бы вернулись обратно?

– Риск должен быть оправдан, – ответил Роберт, откусив кусочек лимонного торта с видом мальчишки, стащившего запретное лакомство. Он жевал, картинно закатывая глаза, и демонстративно стонал, показывая, что испытывает неземное наслаждение. – Если, конечно, речь не о десертах. – Он пододвинул к ней тарелку и вилку. – Угощайтесь!