Пожитки. Роман-дневник - Юрий Абросимов

– Нужно срочно подъехать на стройку… Ты ведь меня не бросишь?

Это прозвучало трогательно.

– Не брошу, – ответил я.

И мы поехали.

«Стройкой» называлась большая ремонтируемая квартира в одном из новых небоскребов. Вавилоны с каждым годом обзаводятся все большим количеством высотных жилых домов, которые зачастую кучкуются друг подле друга, образуя, по замыслу их архитекторов, некое подобие гармонии из стекла и камня. Конечно, по сравнению с высотками какого-нибудь Манхэттена наши небоскребы – халупы-поскребыши. Но для моего хрущевского сознания и сорока пяти этажей вполне достаточно.

– Ой-ой… – по достоинству оценил я строение. – И сколько же здесь квадратный метр стоит?

– Сейчас – от пяти с половиной тысяч, – буднично ответил Рома.

– А самая маленькая квартира – какая?

– Сто квадратов.

– И что же… покупают?!

– Этажами.

От осознания собственной неполноценности я потупил очи.

Перед проходом на охраняемую территорию Рома сунул мне официального вида бумажку, попросив вложить ее в паспорт, однако показывать издалека и вскользь, с видом озабоченным и само собой разумеющимся. Я посмотрел на бумажку. Это был пропуск, выписанный на какого-то там Магомеда Тирьямтирьямовича Разразимагомедова. По территории везде сновали сплошь нерусские работяги. Я, разумеется, не возражал, хотя столь однобокая этническая селекция копила неприятный осадок на душе. Как было бы славно, думал я, увидеть на строительстве домов в вавилонах англичан, например, и разных прочих шведов. Но – нет. Все турки одни да высланцы с постсоветского юга. И у Ромы такие же. Хорошие. Вздумали долбить монолит в ночь с пятницы на субботу, после чего оказались на крючке у нового коменданта здания (старый проворовался на семьдесят пять тысяч долларов США). Комендант инкриминировал бригаде две статьи: нарушение регламента и повреждение несущих инженерных конструкций, что в свою очередь, не считая штрафа, сулило серьезные административные осложнения, вплоть до разбирательств с заказчиком.

– А оно, б…, нам надо?! – спрашивал Рома у подчиненных, удерживая себя на средней громкости, дабы не сорваться в фальцет. – Вам было сказано – когда и что делать! Какого х… вы полезли?!

– Да мы… это… – мялись темные с лица работники. – Быстрее шоб хотели… Долбили по-маленькому.

– «По-маленькому», б…! Зато настучали на вас по-большому! Дебилы…

С комендантом Рома улаживал конфликт с глазу на глаз. Я смиренно ждал на улице, отморозил правое ухо. Из головы не шли квартирные пространства, конфигурация которых упорно не хотела постигаться моим умом – пролетарским и с детства привыкшим к регламенту «тут вон тумбочка, а там – уборная». Честно признаться, я так и не разобрался в хитросплетениях зарождающейся квартиры. Одни коммуникации в ней чего стоили! В полу, в потолке свитки проводов, скопище причудливых реле, гротескные трубы для вентиляции, уловители дыма, сенсоры огня. Если, не дай бог, загорится что, ливень откроется повсюду, смоет все напрочь – и dolby surround, и подлинники Айвазовского, и ковры персидские, и персидских на них кошек. Все, все, без разбору! Вот это, я понимаю, жизнь…

От коменданта Рома вышел заметно успокоившимся.

– Каждый имеет свою цену, – сказал он мне. – Цена этого законника сто долларов.

По телефону он доложил о ситуации вышестоящим заинтересованным лицам:

– Ну что-что – жопа, вот что! Двести долларов… Почему-почему. Да потому. Начал мне – «дайте план, дайте разрешение». А я их с собой буду возить каждый раз? Тем более там не все подписи собраны. Какие-то документы есть только в копиях.

Поговорив с одним человеком, Рома тут же позвонил другому:

– С комендантом обошлось… Нет, денег не взял… Да. Вообще… Как-как – а вот так! Учиться надо. Так что с вас причитается.

Вернулись обратно. В плане нашем значилось распитие пива в ресторанчике неподалеку, где его начали давать нормальным, чешским и живым (насколько это возможно в наших краях). Для начала заглянули в гараж по соседству, взять опилок для крохотной морской свинки Ксении. Нас отчасти коробил регламент: идти в гараж, возвращаться домой, заносить опилки… бардак, одним словом. В итоге, подойдя к дому, Рома феноменально упростил действительность – запульнул мешок с опилками на балкон своей квартиры. Благо она расположена на втором этаже. Сие действие привело нас в необузданный восторг.

Вскоре мы увидели буксующую в снегу иномарку с девицей за рулем. Прошли мимо, несмотря на очевидность ситуации. Я, чувствуя себя неловко, заметил:

– В принципе могли бы подтолкнуть. Ничего ведь не стоит.

Рома только рукой махнул:

– Ай, ладно! Если ей нужна помощь, она может приспустить стекло и сказать: «Молодые люди, я вот застряла, толкните…»

Я пробовал возражать:

– Настоящие молодые люди не ждут, пока опустят стекло, высунутся на мороз, попросят…

– Мы не настоящие! – оборвал Рома. – Мы – учебно-тренировочные.

Со своей женой Юлией он познакомился на международном авиасалоне, куда отправился посмотреть «летающие штучки». Позвонил мне и, заходясь от восторга, сообщил, что «они летают» и что «это супер».

– Вот! Вот, надо мной пролетела! – кричал в трубку. – Ой, блин!.. А из нее говно какое-то высыпалось… листочки разные… народ за ними ломанулся…

Через полтора часа последовал второй звонок.

– Ты не поверишь, сейчас выступали итальянцы. У них самый большой отряд.

– Сколько машин?

– Десять. Они выпустили разноцветные струйки и нарисовали ими жопу… А?.. Вот Юлия мне подсказывает, это было сердце.

– Кто подсказывает? – насторожился я.

– Сердце нарисовали! – радостно объявил Рома. – Представляешь?

– С трудом.

– Но самая беда здесь – дефицит туалетов.

– А-а, – довольно осклабился я, – традиция. Возьми любой концерт в полевых условиях. Одна кабинка на тысячу желающих. И в результате все начинают опорожняться рядом. Причем бабы, мужики – уже без разницы. Всем все по барабану.

– Знаешь… – замялся Рома, – кажется, я здесь был сегодня первым…

– Молодца! И много людей последовало за тобой?

– Не знаю. Я просто метров на пять от толпы отошел, спиной повернулся, встал на колени, вытащил шланг… О, Юля презрительно отодвинулась.

– Бедная девочка…

– Нет, но посуди сам. Спаивать народ пивом и не давать возможности облегчить душу – по меньшей мере аморально.

– Я понимаю.

– Зато у меня сухие штаны.

– Отлично!

– Я тебе еще перезвоню.

– Договорились.

– Пока.

– Пока.

Он действительно перезвонил. Пока они веселились за городом, в квартиру Ромы залезли. Злоумышленник отжал стеклопакетную дверь на балконе, прошел внутрь, набрал какой-то мелкостоящей дряни, взял денег чуть-чуть, но основательно перерыл строительные бумаги. Видимо, думал, что основные капиталы лежат там. Из этого Рома сделал вывод, что вор – кто-то из нанятых рабочих, то есть, по сути, свой.

– Ужасно мерзкое ощущение, когда ты понимаешь – кто-то здесь без тебя шатался, трогал твои вещи. Можешь представить?

Я мог, но чисто теоретически – просто не знал еще всех прелестей совместной жизни, которые предстояло вынести «бедной девочке», столь безнадежно запавшей на него…

Мы вновь едим у никарагуанцев традиционный стейк с кровью. Кроме того, нам обоим нравится одна из официанток – стройная молодая дева с налетом заморского в облике. Правильные черты ее лица чуть утрированы в своем рисунке. Есть что-то такое вишенное в лице. Не вызывающе хорошая, земная фигура, чернющие волосы образуют густые локоны, очень гладкая смуглая кожа с еле различимой бархоткой пушка (живот и поясница обнажены), юбка из тонкой материи обнимает бедра достаточно низко, чтобы можно было видеть замечательные ямочки над ягодицами. Попка, впрочем, не слишком налитая, и вообще во всем внешнем виде присутствует толика упрощенности с достаточным количеством южного флера. Это обычно крепко заводит. Вспоминается мудрость Казановы, который, согласно легенде, утверждал: «Для нахождения в себе сил сношаться всю ночь, нужно выбирать девушку с простым лицом». В таком случае Роме повезло больше, чем мне. Но сегодня Рома грустен и даже отчасти разочарован.

– Их чем дальше, тем больше прет, – говорит он, подразумевая семейную рутину и отношение к ней женщин, – а потом они начинают уничтожать то, что полюбили.

Я с готовностью соглашаюсь с вынесенным приговором. Разливное чешское пиво упрочивает нашу мудрость.

– Вопрос дома! – подчеркиваю я, многозначительно поднимая указательный палец правой руки вверх. – Очень важен вопрос дома! Например, тот же Город Детства для меня – пуповина. И речь не о матери. Я говорю не о женщине, которая нас родила. А о жизни, из которой мы вышли.

– Сейчас бы набрать классных баб, – подхватывает Рома мысль, думая, что она – моя, – и забуриться на какой-нибудь остров, где никого нет.

Я всасываю желтое пиво, молчанием отметая любые провокации. Неожиданно из меня звучит признание.