Тарковские. Осколки зеркала - Марина Арсеньевна Тарковская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Офицер признал свое полное поражение, на первой же станции вышел и вернулся с роскошной коробкой, которую с поклоном преподнес бабушке. Коробка давно канула в вечность, а сумочка из кроше сохранилась. Я до сих пор восхищаюсь бабушкиным искусством.
Бабушка и мама прибыли в Балаклаву и сняли квартиру. Мама вспоминала, что добрая хозяйка как-то угостила ее куриными шкварками, от которых у нее разболелся живот.
А еще она вспоминала, что в Балаклаве они видели царскую семью, проезжавшую в открытом ландо. Все четыре девочки были в белом – в одинаковых белых платьях, с белыми бантами в распущенных волосах. Наследник – в матросском костюме. Семья показалась маме довольно заурядной, в костюмах она ощутила что-то мещанское. Конечно, это свое детское впечатление она осмыслила позже. Тогда же мама не испытала «священного трепета», а почувствовала только, что царь и царица – просто люди, как и все.
Бабушка, естественно, тоже видела царскую семью, но говорила об этом совсем в другой интонации. Вспоминала с почитанием и восторгом. Описывала платья великих княжон, шляпу и белый кружевной зонтик царицы.
Про злополучные шкварки бабушка никогда не говорила, зато часто рассказывала мне о том, как она выиграла в лотерею куклу Кирилку.
Эта кукла с фарфоровым личиком, с закрывающимися карими глазами пережила много невзгод, но сохранилась, и я в нее играла после эвакуации. За многие годы и за многие переезды она утратила свой роскошный наряд – кружевное платьице, панталончики и шляпу, которые можно было увидеть на фотографии, снятой в Калуге.
На карточке мама вышла заплаканной и сердитой, а Кирилка – безмятежно-прекрасной. Мама, раздосадованная тем, что для съемки бабушка завила ей волосы и наряжала то в бархатное платье, то в полосатый курортный костюмчик, плакала оттого, что Кирилка никак не хочет стоять на кресле, падает.
Не такой нарядной, но все же прелестной барышней была кукла и в Переделкине весной 1944 года. Ее красивые карие глаза были так же изумленно распахнуты, нежные фарфоровые щечки пылали румянцем. Я сидела на крылечке дома и переодевала Кирилку. Но резинка, на которой держалась белокурая головка с настоящими волосами, от ветхости порвалась. Голова отделилась от покрашенного в телесный цвет тела из папье-маше, упала на ступеньку крыльца и раскололась. Трещина прошла по лицу Кирилки, обнажился ужасный механизм закрывания и открывания глаз. Я долго пыталась приладить один кусок фарфоровой щеки к другому, но ничего уже нельзя было поделать – кукла погибла.
Жизнь ее в нашей семье началась именно в тот год, когда бабушка ездила с мамой в Балаклаву, тогда не закрытый военный порт, а симпатичный курортный город. В курортном саду для публики была устроена лотерея. Разыгрывались разные предметы, но вдруг вынесли чудесную куклу с закрывающимися глазами, прелестно одетую, в носочках и туфельках. Ведущий лотереи сказал, что это кукла – «барышня» и что ее именины именно сегодня, 5 июля. И достанется она тому, кто догадается, как ее зовут.
Бабушка бегом побежала домой, открыла святцы и нашла там месяц и день именин «барышни» – 5 июля были именины Кириллы. Бабушка вернулась в парк, написала на билете имя, и ей была торжественно вручена прекрасная кукла.
Редкое имя Кирилла мне встретилось в жизни всего один раз. Но кому оно принадлежало! Кирилле Романовне – дочери художника Фалька, внучке Станиславского и Лилиной. Имя моей погибшей куклы волею случая оказалось связанным с целым пластом русской культуры.
Член семьи по имени Аннушка
Однажды летом 1906 года в дом нашего деда, судьи Ивана Ивановича Вишнякова, который жил со своей молодой женой в городе Козельске Калужской губернии, постучалась какая-то крестьянка. Была она бедно одета и в лаптях. С ней пришла ее дочь, немолодая девушка. У них не было ни жилья, ни работы, и бабушка оставила их в доме. Отцом девушки был прохожий солдат, а родом они были из ближнего села Нижние Прыски, бывшей вотчины братьев Киреевских, похороненных в Оптиной пустыни, что напротив Козельска.
Бабка – так почему-то называли в доме старшую крестьянку – стала маминой нянькой, а ее дочь, с ласковым именем Аннушка, помогала по хозяйству. После смерти своей матери она попросилась остаться у бабушки и прожила у нее почти сорок лет.
Со своим вторым мужем, врачом Николаем Матвеевичем Петровым бабушка уехала на Волгу, в Кинешму. Там они в 1921 году поженились, обзавелись хозяйством и даже купили корову Голубку ярославской породы, черную с белым. Аннушка полюбила корову и ходила за ней как за малым ребенком. Она прощала Голубке все, даже страшный удар рогами в грудь, от которого чуть не погибла.
Характер у Аннушки был не сладкий. Она или ворчала, или молча дулась, или устраивала бабушке грандиозные скандалы. Поводы были разные: то бабушка при готовке извела слишком много посуды, то взяла не то полотенце, то плохое сено сторговала для Голубки. Бабушка плакала, жаловалась Николаю Матвеевичу, но Аннушку почему-то не выгоняла.
В 1930 году Петровы переехали в село Завражье. Тогда же, в мае, в Завражье приехал погостить папа. А месяц спустя, к папиному дню рождения, бросив экзамены за последний курс, приехала и мама.
Николай Матвеевич, осмотрев папу, нашел его здоровье неудовлетворительным и прописал ему усиленное питание и парное молоко. Родители, наголодавшись в Москве, с энтузиазмом начали «питаться».
Приходила к ним в комнату Аннушка, становилась у притолоки и спрашивала: «Вы сыти али голодни?» – «Голодны, Аннушка, голодны!» – «А коли голодни, то ступайте у куфню!»
Тем не менее она очень сердилась, если заставала на кухне папу и маму, что-то жующих без спросу. «Аннушка, – смущенно бормотала мама, – а мы тут кушаем!» – «Кушайте, кушайте, целый день все кушаете!»
И действительно, родители ели и днем и ночью. Страх перед неминуемым Аннушкиным скандалом не мешал им забираться в чулан и отрезать куски от висящего там окорока. Отсутствующие места они аккуратно прикрывали шкуркой. В конце концов шкурка скрывала только голую кость, что и было обнаружено Аннушкой…
Петровы переезжали с места на место, вместе с ними кочевали и Аннушка с Голубкой.
Старел и начал болеть Николай Матвеевич. Всю жизнь лечил других, а до себя руки не дошли. Он умер в Юрьевце в 1936 году, сидя в своем кресле. Лежать он уже не мог из-за сильной стенокардии. Бабушка называла эту болезнь «грудная жаба», и мне
