Осколки ледяной души - Галина Романова

Ее запеленутая бинтами голова покоилась на его плече. И когда ему особенно сильно того хотелось, он прислонялся своей щекой к ее и снова слушал, как она дышит. Тихо и прерывисто, но дышит же.

Они вошли в квартиру, и Степан, не снимая ботинок, прошел к себе в спальню. Она должна быть рядом с ним, а не через стенку. Укроет ее другим одеялом, если что. Под «если что» подразумевалось ее несогласие. Он-то как раз, напротив, был сейчас согласен на все, лишь бы она снова оказалась жива и здорова и ему не пришлось бы так за нее бояться.

Он не стал ее раздевать. Она остановила. Тут же поймала его руку, стоило ему тронуть резинку ее спортивных брюк. Нет так нет. Пускай лежит в одежде, раз так хочется. Любой, как говорится, каприз. Укрыл одеялом и, не удержавшись, черт его знает с чего, взял и поцеловал ее в висок. Кожа под его губами была горячей и пахла больницей. И ему снова стало жалко ее до удушья.

Господи, а если бы они вдруг не поехали туда?! Если бы их вдруг закрутили дела или свалилось на них что-нибудь экстренное, такое же бывало?! Однажды хороший знакомый пригнал тачку ближе к ночи и с мольбой: «Сделайте! Сделайте, ребята, на отдых собрался, а она что-то чихает». А кому делать, если все давно по домам? Чего же, переоделись с Кирюхой и сами под капот полезли. Не отказывать же парню, который выручал их не раз. Так-то…

Нет, он бы все равно поехал. Он же собирался. Как узнал, что Кирюха оставил ее там одну, так сразу и засобирался.

Просто отвлекло его что-то ненадолго… А что его отвлекло?

Сначала он бросился за мобильником, потому что оставил его на верстаке в гараже. Все ждал звонка от Валеры Сохина. А потом слушал Шурочку. А так бы уехал почти сразу к ней на дачу и, возможно, помешал бы тому, кто напал на нее. Или поймал бы его прямо там же и… Что бы он сделал с ним, Степан даже думать не хотел.

Степан оглянулся на Татьяну от двери. Мягкий свет настольной лампы выхватил из темноты спальни ее бледное лицо, плотно сомкнутые губы и крепко зажмуренные глаза. То ли ей было больно говорить, но после того, как она запросилась к нему домой, она больше не произнесла ни звука. Она не могла уснуть так сразу, он знал это точно. Когда хотел раздеть ее, она остановила. И когда целовал ее, она на мгновение задержала дыхание, а потом судорожно выдохнула и тут же слегка сжала его пальцы своими.

— Тань, — тихо позвал ее Степан. — Свет выключить или не надо?

— Пусть горит, — тихо ответила она, не открывая глаз, и вдруг как скажет:

— Ты прости меня, Степа! Прости, пожалуйста! Я так виновата перед тобой. Не нужно было втягивать тебя во все это. Мне очень стыдно, поверь.

Он опешил. Ожидал всего, чего угодно, но только не ее извинений. Как-то уже позабылось совсем, что это она свалилась ему субботним утром как снег на голову со всеми своими проблемами и вещами в большом модном чемодане. И что выгнать ее хотел. И даже то, что себе синяк под глаз схлопотал по ее как бы милости.

Разве это важно было сейчас?! Злился, орал на нее, убежать пытался. Потом искал ее, трясся от бешенства и страха за нее, и снова орал, и снова сбегал.

А толку-то!

Мудры слова, что от себя сбежать невозможно. Все равно что гнать по кругу. Он этого никогда не понимал. И тут вдруг бац: его прямая и понятная жизнь неожиданно замкнулась чудовищным кругом.

Вот все разом взялось и замкнулось…

И все замкнулось на этой женщине.

Все его обеты, крепости и бастионы оказались сейсмонеустойчивы. Все рвы засыпаны, мосты и флаги опущены по первому свистку. Бороться не было сил, возможности и смысла. И каждый день начинать — как с чистого листа — вдруг тоже не захотелось. А захотелось продолжения. Чтобы ее голова покоилась на соседней подушке, а волосы щекотали ему щеку и он сдувал бы их всю ночь с себя сердито. И еще утра хотелось общего: Пускай с недосыпом и недовольным ворчанием про очередь в ванную. Он ей даже бигуди по всей голове простил бы и кофе прохладный с подгоревшими тостами. Лишь бы рядом, лишь бы не с чистого листа, лишь бы вместе доживать, что не успели с вечера…

— Это ты меня прости, Тань. Не доглядел. Прости.

И он вышел, поспешив закрыться от нее дверью.

Раскис? Ох и раскис. В груди печет, в глазах режет так, будто часа два смотрел на сварку. И удушье отпускать не хочет, ну просто дышать нечем. А все чувства, будь они…

Нет, пускай все остается, как есть. Пускай…

Кирилл с Шурочкой сидели на кухне и цедили что-то из высоких фужеров. Начали, видимо, сразу, как пришли. И приложились уже по-плотному. У Кирюхи лицо пошло красными пятнами. А Шурочка смотрела уже как бы мимо Степана, когда он вошел в кухню.

— Нажираетесь"? — поинтересовался он беззлобно; какое тут зло после всего, что случилось.

— Стресс снимаем, — кротко пояснила Шурочка, вдруг всхлипнула и призналась:

— Ребята, а я вас ведь так люблю!

— А уважаешь? — Кирюха подозрительно прищурился и подпер щеку ладонью. — Любовь любовью, а как насчет уважения?

Шурочка не ответила, прослезившись. Долго сморкалась в кружевной платочек. Потом пригладила волосы, заправив непослушные прядки за уши, и неожиданно совершенно трезвым голосом спросила:

— Степа, что она говорит?

— В каком смысле? — Степан как раз наливал себе в обычную чайную чашку коньяк, следил за тем, чтобы не перелить через край, потому и не сразу сообразил, о чем Шитина спрашивает.

— Ну… Татьяна эта твоя, она не видела, кто ее ударил? — Шурочка вдруг уставилась на свои коленки и снова всхлипнула. — Опять колготки поползли! Ну что за напасть такая, а?! Вторая пара за день!.. Степа, она же могла видеть, кто на Нее напал. И эскулап этот сообщил мне, что сознание она потерять не могла сразу, не той силы удар был. Могла просто испытать сильную боль, ну там шок и все такое. Он говорит, что ударили ее палкой. Палкой трухлявой, щепки застряли в волосах. Трухлявая палка сильно ударить не могла. Кожу рассекла сильно… А? Ничего не говорит?

Степа хлобыстнул целую чашку коньяка, схватил кусок лимона с тарелки и, сморщившись, прикусил его крепкими зубами. Потом долго жевал, дышал открытым ртом и моргал до слез. Эти двое смотрели на него хмельными глазами и терпеливо ждали ответа.

— Да ничего она не сказала! — выдохнул он, наконец, проморгав слезу. — Не стану же я ее допрашивать, в самом деле, когда она в таком состоянии! Не зверь же я и уж не мент в любом случае, чтобы сейчас приставать к ней с расспросами!

— При чем тут это?! — Шурочка недоуменно дернула плечами и принялась натягивать на коленки край юбки, пытаясь прикрыть шустрые дорожки на колготках. — Преступление раскрывается всегда по горячим следам. Если мы ничего не сделаем сейчас, то потом никто уже и не вспомнит.

— О чем? — Кирилл сильнее вдавил кулак в щеку, сделавшись похожим на огромного резинового пупса, голову которого вдруг кто-то сжал большущими руками.

У Шурочки был в детстве такой, и она частенько мяла его мордашку, хохоча до слез.

— Не о чем, а о ком! — Шурочка повозила по пустой тарелке вилкой. — Степа, дайте что-нибудь на вилочку. Ну, хоть кусочек колбаски. Ничего ведь не кушала сегодня. В обеденный перерыв с Генкой цапалась, потом пошло-поехало… А соседи у вас, Кирилл, имеются в округе? Из тех, что с началом осени не уезжают в город? Пенсионеры там или безработные? Они могли видеть кого-то, кто бродил в окрестностях. Машину могли видеть или человека. Не привидение же это было, в самом деле. Это был человек! И его могли видеть! Это нам всегда только кажется, что нас никто не видит, а на самом деле всегда найдется пара любопытных глаз, которая что-то или кого-то видела. Тем более вы уехали, не заперев ворот. По садику гуляла незнакомая женщина. Это, несомненно, могло привлечь чье-то внимание. Дачники — народ любопытный.

— Саша! — Кирилл выпрямился и смотрел теперь на свою помощницу с пьяным восхищением в сильно помутневших глазах. — Ты просто гениальная женщина! Почему мы не сделали этого сразу?! Нужно было тут же опросить всех соседей! Постучать в каждый дом и выяснить, кто блуждал в окрестностях? Она права! Права во всем!

И он принялся тыкать пальцем в Шурочку, едва не задевая ее по носу. Та скромно потупилась, тут же с благодарностью приняла из рук Степана огромный бутерброд с колбасой и помидором и живенько принялась его жевать, не забывая бубнить с набитым ртом:

— Опросить всех соседей — раз. Второе — как можно скорее выяснить, что это за гражданин на светлой машине и в белых носках. И третье — вплотную заняться Вероникой.

— Каким образом? — Степан слушал с возрастающим интересом.

Он знал, конечно, что Шитина — умница, каких поискать, но не до такой же степени! После такого потрясения, наполовину пьяная, а выдает умнейшие вещи!

— Нужно определить круг ее знакомых. Действительно ли ее криминальные связи такого уровня, что способны интересоваться новейшими компьютерными разработками? И главное, так ли уж они платежеспособны, во! Еще, еще, еще что-то я упустила… Этот в белых носках — он кто? Нужно выяснить. Если он на самом деле мент, то на кого работает? Он ведь может быть и продажным. И опять-таки может работать на ту же Веронику. Нет, не то… Что-то мне во всем этом не нравится… Степа, что я упустила?!