Изгнанники, или Топ и Харри - Лизелотта Вельскопф-Генрих

– Совсем не понимаешь толк в возвышенных вещах! Тут речь идет о двуствольном ружье, о двух вождях, а ты жрешь, как голодный койот!

– Да.

Тео был скуп на слова, словно индеец. Харка и его отец тайком улыбнулись.

– Ну так и суди не выше сапога, то есть не выше своего филе! – продолжал непринужденно болтать Томас. – А я прекращаю свои попытки пробудить в тебе интерес к высокому. Но что я хотел сказать, вождь Топотаупа, подумай хорошенько, прежде чем хватать за шиворот Тачунку. Лучше забудь про это ружье, а мы попытаемся добыть твоему сыну новое. В фактории водятся такие вещи, хотя и дорого, даже очень дорого! Все эти торгаши такие мошенники, даже самые честные из них – жулье!

– А где эта фактория?

– Пять дней скакать отсюда на восток.

– И вы туда поскачете?

– Кратчайшим путем. Хотим сдать там капканы и мех. Капканы, капканы, вождь! Иной раз задумаешься, кто попался в эти капканы, бобры или мы! Ты что-то хотел сказать, мальчик?

– И те и другие.

– В самую точку! Мы все тут попали в западню, как хитрые бобры, так и мы двое, так сказать, фирма «T&T». Так что долой эти ловушки и капканы, долой! А ты не хочешь отправиться с нами, вождь Топотаупа, осмотреться в фактории?

– Я поскачу с вами.

– А мальчик? Этот озорник мой любимчик с тех пор, как украл у меня винтовку! Может, я подыщу ему в фактории другую!

– Может быть. Но дальше фактории Харка не будет меня сопровождать. Я один расквитаюсь с Тачункой-Витко и один привезу мою дочь в наш вигвам. Об этом я договорился с вождем Горящей Водой, хау! Но до фактории вас провожу не только я, с нами поедет Мудрый Змей, с ним Харка потом и вернется в стойбище.

– Отличная мысль! Мы отправимся уже завтра?

– Я не против.

– Славно, славно! Значит, Харри поедет с нами до фактории. Кому с винтовкой обращаться, тот сам и должен ее выбирать!

О главном, таким образом, договорились.

Когда наступил вечер, в вигвам Маттотаупы пришли и другие гости: вождь Горящая Вода, Мудрый Змей, Колченогий Волк, а также Темный Дым, сломанная нога которого уже зажила, и еще шаман. Но о серьезных вещах больше не говорили. Обо всем необходимом уже договорились, и незачем было к этому возвращаться. Мужчины рассказывали охотничьи истории, смеялись, и Харка чувствовал себя вернувшимся в детство, в родной вигвам, где его отец был военным вождем и чуть ли не каждый день принимал у себя больших охотников.

После ужина к Харке пришел Могучий Олень, и мальчики сидели и слушали разговор воинов, оживленный добродушным Томасом. Сильному Как Олень было жаль, что он не поскачет в факторию вместе с Харкой, но он уже заранее радовался возвращению товарища и всему, что он потом расскажет.

Мужчины не стали слишком затягивать свою встречу. Они расстались в лучшем расположении духа, и мальчики довольно рано легли спать. Могучий Олень опять заночевал в вигваме Харки накануне отъезда Маттотаупы.

Мальчики лежали, завернувшись в свои одеяла. Закрывая глаза, Харка чувствовал себя спокойным и радостным. Вигвам был хорошо обеспечен запасами. Отец хотя и был пока лишь гостем стойбища, но уже пользовался уважением воинов, а его отвага и ум принесли пользу племени сиксиков. В стойбище царило единодушие и полное взаимное доверие. И к шаману, который вылечил Темного Дыма и под присмотром которого выздоравливали четверо других раненых воинов, Харка чувствовал глубокое почтение. Таких раздоров, какие начались среди Сыновей Большой Медведицы у Конского ручья после первого соприкосновения с бледнолицыми, у сиксиков и в помине не было. Черноногие были безраздельными хозяевами местной глуши. Сюда еще не проложили дороги, здесь ничто не мешало привычной миграции бизоньих стад. Здесь все оставалось таким, каким было во времена не только отцов и дедов, но и прадедов, и поэтому казалось надежным и естественным. И тайны, какие еще сохранились, тоже были древними, и никто не ссорился из-за новых загадок. Может, они однажды и проникнут в эту суровую прерию к племени сиксиков, поскольку число бледнолицых росло, они были непоседливы, как ветер, что веет повсюду и задувает в любые щели. Но этого пока не случилось, и, может быть, сиксики так и останутся на своих землях непотревоженными. Могучий Олень верил в это, и Харке тоже хотелось бы верить. Он не одобрял образ жизни бледнолицых, проведя среди них целую зиму.

Харка думал о том, что отец собирается расквитаться с Тачункой-Витко, который в присутствии сиксиков назвал его предателем. Мальчик так непоколебимо верил в воинскую доблесть Маттотаупы, что не так уж и тревожился за отца, хотя Тачунка-Витко был очень опасным врагом. Харка уже видел себя обладателем новой двустволки. И все же что-то глодало его, когда он думал о вражде между Маттотаупой и Тачункой-Витко. В затаенном уголке своих чувств и мыслей он хотел, чтобы Маттотаупа не убивал своего противника, а лучше бы ему удалось убедить в своей невиновности этого верховного вождя дакота. Тогда лучшим представителям дакота не пришлось бы убивать друг друга, а злые белые духи – вачичун – не посмеивались бы себе в кулаки. Но это были очень смелые и совсем новые для Харки мысли, и он их в глубине души до поры до времени прикрывал, как орлица прикрывает своих птенцов крыльями, чтобы они не подвергались опасности, пока не подрастут. Харка вспоминал все, что рассказывал ему отец и что рассказывал долгими зимними вечерами столь ненавидимый им теперь древний шаман рода Медведицы из истории лесов и прерий. Когда старый Хавандшита был еще юнцом, он услышал клич Текумзе Горного Льва, который созывал на общую битву против белых, и он тогда последовал за ним.

Мысли мальчика отторгали эти трудные вопросы, потому что сон подбирался уже вплотную. Он еще раз вспомнил Уинону, свою сестру, которая теперь тоже лежит где-то в вигваме у Конского ручья, завернувшись в кожаное одеяло и пытаясь уснуть. Может, и она сейчас думает об отце и о брате. Как бы она обрадовалась, если бы однажды ночью явился Маттотаупа, чтобы забрать ее с собой.

Легко ли будет сделать это? Шешока, вторая мать Харки, еще жила в вигваме. И Шонка там жил, сын Шешоки, которого она привела с собой. И еще там жила Унчида, мать Маттотаупы. О ней Харка думал с любовью и почтением. Но Маттотаупа никогда не говорил о том, что может забрать и Унчиду, и от этого мальчику было больно. О