Иду к людям (Большая перемена) - Георгий Садовников

Я поёживаюсь — очень неприятно упёрлась в бок её указка, но ещё болезненнее сам разговор.

— Я решила вас наставить, Нестор Петрович, на правах старшего товарища. Потом станете кусать локти, да будет поздно.

У Леокадии Ивановны неимоверно гордый вид, будто она походя швырнула мне подарок в миллион рублей.

— Что ж, спасибо. Только вот не знаю, как буду расписываться в бухгалтерской ведомости, руки отсохнут со стыда. И ещё, будьте добры, уберите указку, иначе она пришпилит меня к стене. Я всё-таки не бабочка и не жук. Хотя украсить ваш гербарий — несомненно великая честь!

Я ответил слишком замысловато, но основную мысль она поняла правильно.

— Я хотела как лучше, — обиделась Леокадия Ивановна и демонстративно удалилась в дальний конец учительской.

Однако Виктория не сдавалась — втянула в эту историю саму директрису. Проходя на одной на перемен по школьному коридору, я краем уха уловил, как она оскорблённо жаловалась моей начальнице, стоя ко мне спиной:

— А чем я хуже других! Уж если всем в среду, так всем в среду. Нечего заводить фаворитов!

— Ступайте на урок, а я разберусь, — пообещала директриса.

Разбиралась она с помощью завуча. После уроков высокопоставленные женщины завели меня в директорский кабинет, и мы беседовали почти до часу ночи.

— Нестор Петрович, если узаконить ваш метод, получится неизвестно что, не школа, не институт. Полная, извините, какофония, — сказала завуч. — Зачем ученику напрягаться, готовить уроки каждый божий день, достаточно подготовиться по одной-единственной теме, явиться в среду и заработать хорошую отметку. И, таким образом, он потеряет самое ценное — законченную систему знаний!

Она сидела под открытой форточкой, окутанная табачным дымом. Её лицо скрыто сизым облаком, и в этом её преимущество перед оппонентом. Поди угадай, что у неё написано на лице на самом деле.

— Алла Кузьминишна, — сказал я, вглядываясь в гущу табачного дыма, — согласитесь, и обычный урок, с его опросом, тоже малоэффективен в условиях-то нашей, вечерней, школы.

— Мы согласны, он тоже непродуктивен.

— Так в чём дело? Значит, мы должны искать что-то новое! Полезное! Прямо-таки обязаны!

— Да, обязаны. Мы ищем! Ищут и другие педагоги. Ищут в министерстве. Не все, конечно. Те, кто не равнодушны к судьбам людей. Таких, к сожалению, не так-то много, но они есть. Увы, пока мы всё ещё ходим вокруг да около и без результата. Присоединяйтесь к нам, Нестор Петрович. У вас, зелёных, есть два бесценных качества — свежий острый глаз и неиссякаемая молодая дерзость. Даже нахальство. По рукам? — вмешалась Екатерина Ивановна, наш директор.

Я хлопнул по директорской ладони, затем, приподнявшись со стула, сунул руку в облако дыма.

— Я здесь, — подала голос завуч.

Я пошарил и нашёл её мягкую тёплую ладонь.

Это смахивало на дешёвый детектив. Некто неизвестный, а может и мой знакомый, однако пожелавший сыграть в анонима, подобно простаку Тимохину, но только половчей, он (или она) завернул нечто в кусок серой магазинной бумаги, затем вырезал из газеты три больших буквы «Н», «П» и «С», наклеил их на свёрток и тайком подложил творение своих рук на бамбуковую этажерку, поверх стопки схем и диаграмм. Я подошёл к полке, как это делал всегда перед началом уроков, а загадочный объект, пожалуйте, там, перевязанный мохнатым шпагатом. Мол, вот он я, возьми в руки. И я взял.

В детстве я увлекался Шерлоком Холмсом и потому расшифровал эту в общем-то незамысловатую аббревиатуру без особых потуг: Нестор Петрович Северов. Находка была адресована мне! Следовательно, я имел право вскрыть её содержимое.

Я развязал шпагат, открыл свёрток, и перед моим голодным взором предстали румяные аппетитные пирожки. Картина была восхитительной: они лежали горочкой, бочок к бочку, их было шесть, ещё, казалось, хранящих тепло сковородки и чьих-то рук! Мой рот мгновенно наполнился слюной. Но я удержался от соблазна, снова завернул пирожки и окинул взглядом учительскую, выискивая щедрую дарительницу. Ну конечно же, ну разумеется, скрытым некто была женщина. Кто же ещё будет печь пироги?

А вот и она! Хитрючка-конспираторша несомненно явилась в учительскую одной из первых, нет, самой первой, коль хотела сохранить свою проделку в глубочайшей тайне, небось, оглядываясь на дверь, прокралась к этажерке и подложила свёрток на полку. И была довольна своей придумкой. Светлана Афанасьевна и сейчас с невиннейшим видом что-то обсуждала с географичкой. Ах, притвора! Хотя бы разок покосилась в мою сторону. Не повела она и бровью, когда я отозвал её к окну.

— Я тронут вашей заботой, и всё же должен вам это вернуть, — сказал я, протягивая свёрток.

— Не понимаю, вы о чём? Об этом? А что там? Можно? — Она, как истинная женщина, не выдержала, взяла свёрток и открыла. — Какая прелесть! И, наверно, неописуемой вкусноты!

— Кому это знать, как не вам? — спросил я, забавляясь её простодушным притворством.

— Вы решили, будто они мои? — Это её развеселило. — Ошибаетесь, я бы не стала таиться, вырезать, клеить буквы, и угостила вас без подобных фокусов. Но кто бы она ни была, у этой женщины доброе сердце! Я бы на вашем месте мысленно поблагодарила таинственную самаритянку и слопала пирожки с огромным аппетитом!

Светлана Афанасьевна была права, она не стала бы лукавить, расхваливая своё кулинарное искусство и к тому же с таким беззастенчивым восторгом.

— Тогда за чем дело? Угощайтесь! — предложил я, желая загладить вину.

— Не могу. Во-первых: я сыта и берегу фигуру. А во-вторых: пирожки предназначены вам, и ей будет обидно, если вы начнёте раздавать другим.

— И кто же, по-вашему, она? Кто-то из них?

Мы пристально всматривались в лица наших коллег. Но самаритянка не выдала себя ни словом, ни взглядом.

— Они все добрые женщины, и, наверно, каждая замечательно готовит тесто, — рассудительно проговорила моя собеседница. — Сама я давно не пекла, всё некогда. Когда дойдут руки, обязательно угощу вас! Только не знаю: понравится ли вам. Хотите, завтра же этим займусь и вечером принесу?

— Ни в коем случае! — взмолился я. — И вообще, никому ни слова! Я не беспомощен, могу себя прокормить сам. Обещаете?

— Можете не сомневаться! А что касается пирожков, ешьте, не комплексуйте. Вас угостили от чистой души. И поспешите, скоро звонок, — напомнила Светлана Афанасьевна.

Но я всё же не решился последовать её совету, озираясь в духе этого детектива, убрал свёрток в портфель, но зато дома слопал все пирожки. Они были с капустой и, как мне показалось, невероятной вкусноты.

Филологичка сдержала обещание — устояла перед искусом, а искушение для неё, нормальной женщины, наверно, было велико — посудачить с другими женщинами об анонимной посылке: кто подложил и почему именно мне, и вообще что кроется за этим? Но она более не обмолвилась и словом даже со мной. А может, и забыла, мало ли проблем у неё самой, да хотя бы с той же своей головной болью — Ганжой.

Я думал, самаритянка ограничится единичной акцией, тешил себя такой надеждой, но передачи повторялись из вечера в вечер, будто мне их носили в больницу или тюрьму, и каждый раз это была домашняя снедь — то ли блинчики, то ли котлеты или снова пирожки, но теперь с мясом или картошкой. Всё это я, разумеется, уносил домой и там поедал — не выбрасывать же творение чьих-то рук в мусорную урну. Я ел, а мои желудок и душа вступали в ужасное противоречие: первый воспринимал дарованную снедь с почти детским восторгом, вторая страдала, — не нравилась мне эта история, я не знал, с какой меня подкармливают целью.

Теперь я приходил в школу раньше всех, стараясь перехватить свёрток, пока на него не наткнулись другие, а заодно и застукать саму непрошеную и упорную благодетельницу, но она всё равно успевала меня опередить и, подкинув посылку, скрыться из учительской, не забыв вернуть ключ техничке тёте Глаше. На пятый день я и вовсе пришёл на полчаса раньше, спрятался за шкафом и просидел в засаде до появления коллег. А когда удосужился проверить этажерку, нашёл очередной свёрток, он лежал на привычном месте. В нём были ещё тёплые голубцы.

Я вспомнил загадочную улыбку тёти Глаши, с какой она мне вручила ключ, — техничка что-то знала. Прихватив свёрток, я спустился в школьный вестибюль.

Седоволосая пухленькая тётя Глаша сама покатилась навстречу, будто только меня и ждала, радостно говоря:

— Понравились? Ещё не съел? Кушай, кушай, пока не остыли совсем!

— Значит, они ваши? И котлеты, и пирожки? А сегодня и голубцы?

— Я только отнесла. А готовила она сама, — сказала техничка.

— А кто она, тётя Глаша? Я должен знать её имя!

— Не велено говорить. Но ты не бойся. Она — девушка хорошая.

Неужели это Лина?!

— Тётя Глаша, а она какая из себя? Волосы, наверно, чёрные, знаете, такие мягкие? Причёска вот так? — Я провёл над головой руками, изображая ниспадающие струи. — Глаза синие-синие, как Тирренское море. В ясную, солнечную погоду, конечно. Талия, как у песочных часов. Это она?