На расстоянии дыхания, или Не ходите, девки, замуж! - Ульяна Подавалова-Петухова

— Ну, погоди! Вот я вылезу из этого платья. Нашел над чем смеяться?! Я без тебя знаю, что у меня нет груди, вот только говорить об этом — свинство, онисама!

Инна посмотрела на нее и вздохнула:

— У тебя нормальная грудь, она пропорциональна твоей фигуре. Будь она больше, смотрелось бы смешно. А потом, Аля, большая грудь — большая морока! Знаешь, как у меня плечи болят. А потом вечные ложбинки от бретелек бюстгальтера. Я не могу спать в нем, потому что на утро буду вся в полоску. А еще под грудью вечно потеет. Я бы не хотела такую большую грудь. Меня бы и единица вполне устроила.

— Ты так говоришь, потому что у тебя нет с этим проблем! — возразила Аля.

Когда она приехала вечером с работы, квартирантка уже закончила работу над платьем и сидела над бисером, пояснив, что хочет успеть сделать украшение: серьги и колье. Они, так же как и платье, были двуцветными. Инна кропотливо собирала из голубого и белого бисера лепестки. Алька, не дыша, подержала один из них и тихо поинтересовалась, сколько их будет всего.

— По два в серьгах, а вот в колье…

— А может просто серьги и всё? — опять спросила Аля. На столе перед мастерицей лежали всего три лепестка.

— Э, нет! Ты завтра будешь королевой! Завтра эта Карина пойдет заказывать себе вставную челюсть! — уверенно и даже весело заявила она.

— Почему?

— Потому что с этой у нее вся эмаль скрошится! Брат тебе сделает прическу, оденешься, и все одноклассники попадают от твоей красоты. Ты же завтра работаешь?

—Угу.

— Ну, вот, когда начнут восторгаться, скажешь, как бы между прочим, что с работы, некогда было прихорашиваться. А платье? Ну, подвернулось под руку. При этом, если будет жарко, скажешь, что легкое, а если холодно — то с рукавами, чтоб не мерзнуть!

— Инн, а можно спросить? — вдруг тихо спросила Аля. — А почему ты так ринулась мне на помощь, как наши — под немецкие танки?

Девушка, не прекращая работу, посмотрела на хозяйку, что с любопытством глядела на нее, и улыбнулась.

— В школе мне нравился один мальчик, и я по неосторожности сказала об этом девочке, которую считала своей подругой. Она меня пожалела, потому что паренек был ниже меня почти на голову. Может, он что-то чувствовал ко мне, я не знаю. Вот только эта девочка, сказав, что поможет мне наладить с ним отношения, сама стала вешаться ему на шею. Сама предложила ему встречаться, а про меня сказала, что я дылда и, коль блондинка, дура. Это при том, что я училась на «четыре» и «пять», а та с «тройки» на «тройку» прыгала. У меня из-за этой девочки больше никогда подруг не было.

— Как так? Совсем? Тяжело же быть одной, — неуверенно сказала Аля.

— Нет, я просто не дружу с девчонками. У меня нет ни одной подруги. Ну, может только Сима, но и ей я тоже не доверилась, не рассказала о своем бегстве из уз брака. Она даже не знает моего настоящего имени и фамилии. Впрочем, как и я ее, — объяснила Инна. — У меня полно друзей-парней. С ними проще и легче. Правда, до тех пор, пока они не начинают заявлять на тебя права. А кто такой Антоха?

Алька зарделась.

Антон был ее первой любовью. Первой и пока единственной. Но после окончания школы он уехал вместе с родителями в Сочи — его отец там что-то проектировал к Олимпиаде 2014 года. У него вообще вся семья в стройке. Мать — архитектор, сестра — дизайнер. Сам Антон тоже учится в строительном институте. В прошлом году на встречу одноклассников не приезжал.

— Поэтому хочешь сразить его наповал в этом, да?

Алька смутилась и отвела глаза.

— Знаешь, с десяти лет я мечтала быть маленькой и перестать расти. Мне хотелось быть миниатюрной, изящной, хрупкой, как антикварная ваза династии Цин. В десять я была ростом метр пятьдесят пять, а в двенадцать уже метр семьдесят. В четырнадцать бросила балет, — сказала Инна, вздохнув.

— Ты занималась балетом?

— Угу, причем сколько себя помню, где-то с трех — четырех лет. Мама ведь балерина. Рано привела в студию, рано поставила к станку. И я, честно говоря, мечтала добиться успеха в этом. Вот только…, — проговорила Инна и замолчала.

— Тебя выгнали из-за роста?

Та пожала плечами.

— И да, и нет. Просто отношение изменилось. Кто выставит играть сольную партию такую каланчу? И в линии тех же лебедей, я как бельмо в глазу, выделяюсь. Да и партнера попробуй подобрать. У нас итак все мальчики — бестелесные, так что…

— Жаль, наверно, было?

— Поначалу да, а потом… смирилась, наверно.

— А меня в четыре привели в музыкалку.

— Так это твой рояль в гостиной стоит?

— Рояль? Ах, рояль! Нет, что ты! Это еще бабушкин инструмент. Она на нем играла, когда давала уроки вокала. Мы с братом просто заботимся о нем. Нет, я играла на скрипке.

— Ого, это очень сложно! Для меня скрипачи, да в общем-то все музыканты, играющие на смычковых — волшебники!

— Почему волшебники?

— Попробуй-ка выпилить ноту! На клавишах тоже нюансов много, особенно бесило, когда преподаватель говорил, что я не с тем настроением играю! А как понять, какое именно должно быть настроение? Всё сказано в нотах: быстро, медленно, тихо, громко! Меня всегда упрекали, что я не понимаю замысла композитора и не чувствую музыку. А я, между прочим, по три часа в день сидела за инструментом! — с жаром заявила Инна.

Она не смотрела на Алю, притихшую рядом, и потому не видела выражения ее лица. А на нем было написано не просто удивление, помноженное на любопытство. Это был шок! У нее даже дар речи пропал на мгновение. Алька смотрела на квартирантку, будто впервые видела.

И тут Инна подняла на нее глаза.

— Ты… чего? — неуверенно спросила она.

— Ты… играешь на пианино? — в тон ей спросила Аля.

— Играла, — поправила квартирантка, — а почему ты так удивляешься? Что здесь такого?

Девчушка опустила голову, пожала плечами. Она вздохнула пару раз глубоко, чтоб прийти в себя, и посмотрела поверх головы Инны в угол гостиной, где стоял драгоценный инструмент.

— Да, в