Привкус горечи - Магдален Нэб

— Донкихотство? Вы об этом думаете, да? Когда совершается несправедливость, я не могу молча отсиживаться. Мне нечего терять. Пока сэр Кристофер жив, они меня не выгонят. А после его смерти точно выставят, вот что самое поганое.

— А вы не... Я понимаю, вы будете ночевать во флигеле совершенно один... Вы не... боитесь? Я имею в виду, вы не боитесь за свою собственную жизнь? — Вдруг инспектор осознал, что он не хочет повторения обстоятельств дела Хирш, которые произошли из-за его невнимательности. Когда молодой человек рассмеялся, услышав вопрос инспектора, тот вздохнул с облегчением.

— Я не такая уж значимая персона. Я примерно так же важен, как личинка в саду... Даже меньше. Кстати, сэр Кристофер очень обеспокоен личинками. У нас даже прошла полуторачасовая конференция на тему «Сравнительные достоинства погадок и яичной скорлупы». Помните... Когда вы приехали на следующий день, после того как он заболел? С тех пор мы его ни разу не видели. Джорджо говорит, сейчас он совсем не может ходить.

— Я понял, — произнес инспектор. — Хорошо, я передам ваш рассказ моему начальнику... Не волнуйтесь, он сам мне говорил о возможности крупного ограбления. К тому же он так обожает эту виллу и сад. В течение августа мы глаз не спустим с этого дома.

— Спасибо. Мне пора возвращаться на работу. — Уже у двери юноша обернулся и спросил: — Можно задать вопрос? Заранее прошу прощения, если это нескромно и вы не можете мне ответить. Мы как раз сегодня утром разговаривали об этом, когда начали работу с лимонными деревьями, поэтому, когда я сказал, что собираюсь пойти к вам... Не думаю, что можно хоть наполовину верить тому, что пишут в газетах, но всем интересно, и мне в том числе. Сперва там напечатали длинную статью о том, что Саре Хирш перерезали горло, а потом еще половину колонки о том, что у нее был сердечный приступ. Где правда? Ничего, что я спрашиваю?

— Ничего, все нормально. В газете напечатали правду, у нее действительно был сердечный приступ.

— Спасибо. Боюсь, что все будут разочарованы... Не потому, что мы желаем плохого бедной женщине, просто, если бы это было убийство, было бы интересней. До свидания.

Молодой человек тихо закрыл за собой дверь.

— Не все же время обсуждать нашествие тли... — проворчал себе под нос инспектор. Бедная Сара. Лишенная наследства и в то же время получившая чересчур большое наследство. Ну да ладно, постепенно он начинает понимать, какие у богатого человека могут быть житейские проблемы, если кроме этого он ничего не понимает. Личинки!..

— Лоренцини!

Дверь распахнулась в ту же секунду.

— Я как раз к вам собирался. С этими датами что-то напутано. — Лоренцини с шумом бросил папку с делом Хирш на стол перед инспектором.

— Все даты верные. Я выписывал только те, что указаны в документах. Я не принимал во внимание гипотезы или россказни Ринальди.

— Ну да, если Ринальди вообще имеет к этому отношение. На этот счет он тоже немного приврал. Я имею в виду, вот в этой записке сказано, что Ринальди начал заниматься антикварным делом сразу после войны. Конечно, мы можем это проверить, поскольку это должно быть указано в его лицензии. И он знает, что мы можем проверить. Но именно эти даты кажутся несколько неправдоподобными.

— Да? Я так и знал, что надо спросить у тебя.

— Вы и сами могли бы в этом разобраться, — ответил Лоренцини. — Здесь на копии его заявления указана дата его рождения. «После войны» — это, мягко говоря, расплывчато, но, даже если мы предположим, что Джейкоб Рот отошел от дел и Ринальди взял на себя управление бизнесом в девятьсот пятидесятом году, получится, что Рот вышел на пенсию в тридцать семь лет, а Ринальди встал во главе бизнеса в девятнадцать. Я не говорю, что это невозможно, просто это несколько странно, вам не кажется?

— Забавно... Могу поклясться, я недавно говорил себе то же самое... Но, вероятно, я что-то упустил из виду. Отошел от дел в тридцать семь лет, да? Должно быть, заработал кучу денег.

— Во время войны люди неплохо зарабатывали.

— Лишь некоторые.

— Да. Уже поздно, вы знаете об этом?

— Господи... Тереза никогда больше не будет со мной разговаривать. Ты составил график дежурств?

— Вот. Только ваша подпись нужна. Знаете, у меня тоже есть жена.

Раздался телефонный звонок. Это была Тереза.

— Так я варю пасту или нет?

— Да... Нет. Мальчики уже поужинали? Ну, тогда поешь с ними. Прости. Мне еще нужно поговорить с капитаном Маэстренжело. Собираюсь позвонить ему сейчас. Нет-нет, потому что, быть может, мне придется туда съездить. Ты же знаешь, что он будет на месте, он никогда не уходит с работы раньше половины десятого или десяти. Ты права, ему следует...

В полицейском управлении на Борго-Оньиссанти было тихо. Когда инспектор поднимался по каменной лестнице, кто-то вышел из стеклянных дверей дежурной части, откуда, словно из улья, донеслось тихое жужжание. Двери захлопнулись, и вновь воцарилась тишина. На этаже инспектор прошел по коридору, выложенному темно-красной блестящей плиткой. В окна слева на другом конце неосвещенной крытой галереи он видел комнату отдыха, где горел свет и играли в настольный теннис четверо парней в белых футболках. Даже в этот поздний час было слишком жарко для такой беготни.

Остановившись у большого фикуса, инспектор постучал в дверь из светлого дуба, установленную в каменной арке. Кабинет капитана вполне мог располагаться в монашеской келье. Инспектора раздражало, когда Тереза начинала расписывать, какой капитан красавец, но никуда не денешься, надо признать, что она была права. Он непременно дослужится до генерала, но ему надо больше заниматься собой, улыбаться хоть иногда. Даже прокурор говорил об этом.

— Входите. — Как всегда, серьезен. Как всегда, на месте. Когда он нужен, он всегда на месте. Надежный, как скала, внимательный серьезный хороший человек. — А, Гварначча... Я как раз о вас думал.

И по какой-то непонятной причине на долю секунды капитан улыбнулся, и его смуглое лицо просветлело. Словно солнце выглянуло из-за облаков и тут же спряталось обратно.

Инспектор неподвижно сидел у капитана в кабинете, положив руки на колени, в ожидании, когда Маэстренжело разложит все, чем они располагают, по полочкам. Возможно, ему не следовало ради этого отнимать у капитана время, но, разговаривая по телефону, невозможно понять, что человек действительно имеет в виду.

— Мне кажется, Гварначча, вы перестраховываетесь.

— Вы так считаете? Я было тоже так решил, но подумал, что все-таки лучше все вам рассказать. Сэр Кристофер очень важный иностранец. А вдруг этот молодой человек прав, и в августе произойдет ограбление, после того как мы приезжали по поводу этих безделушек, и ведь он нас предупредил... То есть я хочу сказать, если кто-то из них пытается в некотором роде втереть очки сэру Кристоферу...

— Нам они тоже втирают очки, так?

— Ну да. Должен признаться, вся эта история кажется мне немного странной.

— И вы невзлюбили Портеуса.

— Нет-нет... Я не об этом. Дело в том, что... Да, вы правы. Он мне не понравился. Но, в любом случае, это лишь одна сторона вопроса. Другая сторона касается того, что я чувствую... Дело Хирш...

— Да, я знаю, прокурор очень доволен тем, как вы ведете расследование.

— Это очень любезно с его стороны, но, думаю, он не понимает, насколько неправильно я поступил, что не сходил к ней домой, как обещал, и я не хочу снова повторять ту же ошибку. — Инспектор провел рукой по лицу. Он устал, был голоден. Ему не следовало сюда приходить. Какой толк?

— Но вы же не воображаете, что ваш визит и короткая беседа с этой женщиной могли повлиять на дальнейшие события?

— Нет, конечно нет. Я уже утешал себя этим, нет. То есть да. Можно было повлиять. Ведь здесь замешан Ринальди. Быть может, если бы он увидел, как я поднимаюсь по лестнице, он не стал бы рисковать. Нет-нет... вы правы. Только я постоянно ошибаюсь и принимаю неправильные решения. Теперь еще эта история с албанской девочкой, все обернулось очень печально. Если бы я...

— Если бы вы поступили правильно, воображаете вы, проблема албанских иммигрантов была бы решена в тот же вечер. Вы это хотите сказать? Как, кстати, состояние девушки?

— Ее снова оперировали. Ринальди звонил кому-нибудь?

— Нет. К сожалению, никаких сообщений с поста прослушивания.

— Я так и думал. Из дома он выходил?

— Нет. На некоторое время вернулся в магазин, а потом снова заперся в квартире. Наш человек видел, как он открывал ставни на втором этаже. Если он куда-то пойдет, вы, инспектор, первым узнаете об этом.

— Для меня он слишком умен.

Откинувшись в кресле, капитан сурово взглянул на инспектора:

— Как я уже сказал, прокурор придерживается иного мнения.

Инспектору хотелось сказать: «Вы не должны создавать у людей неправильное представление обо мне, чтобы потом не разочаровывать их. Так нельзя». Но он так сильно уважал своего начальника, что не решился открыто ему возражать. Насупившись, инспектор уставился на носок своего левого ботинка и сказал: