Мальчики-охотники за удачей на Аляске - Лаймен Фрэнк Баум
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Прежде всего, мастер Сэм, – сказал Нукс, – ни за что не подходи к машине. Она может раздавить тебя.
– Не надо плакать, Сэм, – добавил Бри, – но не доверяй машине. Она не так безопасна, как парус при сильном ветре.
– Ты прав, парень, – одобрительно воскликнул дядя Набот. – Машины – изобретение дьявола, Бри, но добрый христианин может ими пользоваться, если будет осторожен. А теперь прощайте и заботьтесь о себе, пока мы не вернемся или не пошлем за вами.
По случаю нашего богатства мистер Перкинс решил купить билеты в туристический спальный вагон, а не сидеть всю ночь на скамье в обычном вагоне.
– Спальный вагон – настоящая роскошь, Сэм, – сказал он, – и подходит только очень богатым, которые ничего не потеряют, или очень бедным, которым незачем экономить. Думаю, мы можем себе это позволить, и койки в туристических вагонах такие же хорошие, как в частных вагонах богачей. Поэтому, как только выедем из Фриско, ляжем спать.
– Но еще не темно, дядя, – возразил я. – До сна еще много часов.
– Сэм, – серьезно сказал старик, – ты хочешь сказать, что заплатил за постель и она весь день будет стоять пустой? Вот это я называю настоящей расточительностью! Конечно, я видел это в своих путешествиях. Я знавал человека, который платил три доллара за постель, а потом полночи сидел в вагоне для курения, прежде чем ложиться. Думаешь, железнодорожная компания вернула ему половину денег? Никогда! Над ним посмеялись и оставили себе все три доллара. Заплатить за вещь и использовать ее – это не расточительность, но заплатить за постель и полночи не ложиться – пустая трата денег. Все равно что заплатить за роскошный обед и даже не попробовать половину блюд. Разве разумный человек так поступит?
– Нет, если он голоден, дядя, – сказал я, смеясь над его философией.
– Если он не голоден, купит сэндвич, а не роскошный обед! – торжествующе воскликнул дядя Набот.
Тем не менее, сознавая свое богатство, я безрассудно сидел допоздна, а мой прижимистый дядя занял «койку» и мирно похрапывал. Поездка прошла благополучно, а от Бостона мы по узкоколейке поехали в порт Баттерафт.
В последние часы пути дядя Набот стал очень задумчив; я заметил, что он все время что-то пишет карандашом на обороте конвертов или на клочках бумаги, которые доставал из бумажника. Наконец я спросил:
– Что ты пишешь, дядя?
– Записываю то, что намерен сказать этой старой акуле в Баттерафте, – ответил он. – Скажу тебе, Сэм, такого она в жизни не слышала, и она заслуживает каждое слово. Ты сначала ей заплатишь, чтобы вы были в расчете, а затем я подведу с ней моральный расчет.
– А она позволит тебе? – с сомнением спросил я, потому что очень хорошо помнил, как не любит миссис Рэнк возражения.
– Она ничего не сможет сделать, – серьезно ответил дядя Набот. – Если бы ты знал, что она мне говорила в прошлый раз и как бесстыдно она это говорила, ты бы понял, как много значит для меня месть.
– А почему ты тогда это стерпел, дядя?
– Она застала меня врасплох, и у меня не было времени собрать свои параграфы, вот почему. И вот почему я заранее готовлю свои слова, чтобы не отступать, когда придет время. Нельзя колотить эту старую злобную мегеру, как мужчину, но можно стегать ее словами, которые режут, как обоюдоострый меч. В сарказме и иронии я профессор, Сэм, но эти таланты будут зря израсходованы на миссис Рэнк. С ней я открою свои сосуды гнева и опустошу их до капли. Я высеку ее презрением и… и скажу все, что я о ней думаю, – закончил он сбивчиво.
Я вздохнул, потому что упоминание о миссис Рэнк всегда напоминало мне о судьбе отца. Ландшафт становился все более знакомым, и вскоре поезд подошел к маленькому вокзалу, на котором я в прошлом так часто наблюдал, как выходят и заходят пассажиры.
Нед Бриттон сразу отправился в таверну, но было еще рано. и мы с дядей Наботом решили сразу навестить дом моего отца и провести нашу тщательно подготовленную встречу с миссис Рэнк. Банкноты лежали в моем новом бумажнике, и мне не терпелось освободиться от долга перед этой жестокой женщиной, которая позорила моего отца и выгнала меня из моего старого дома.
Дядя Набот вначале шел быстро, но по мере того как мы поднимались на холм, его походка становилась все медленней, и когда мы достигли памятной скамьи под деревьями, откуда уже виден был дом, дядя неожиданно сел и вытер пот со лба своим хорошо известным мне красным носовым платком.
– Отдохнем минутку, Сэм, чтобы я смог отдышаться, – сказал он. – Мне понадобятся все силы, а этот подъем на холм их отнимает.
Я сел рядом с ним и терпеливо ждал, печально глядя на старый дом, в котором был так счастлив.
Казалось, дом нисколько не изменился с тех пор, как я его покинул. Шторы в окне маленькой комнаты на чердаке опущены, но в окнах первого этажа открыты, и столб дыма из трубы свидетельствовал, что в доме живут.
Я невольно задрожал. Осенний воздух впервые показался мне холодным, и солнце садилось, печально освещая местность и усиливая печаль в моем сердце.
– Ты готов, дядя? – спросил я, не в силах больше выносить напряжение.
– Минутку, Сэм. Посмотрим, каким будет первый выстрел. «Есть люди, мэм, более бессердечные, чем жестокие хищники, более хитрые, чем рычащие тигры, и более свирепые, чем желтые лисы, и…»
– Неправильно, дядя Набот, – прервал я его. – Лиса хитрая, а тигр…
– Знаю, знаю. Речь смешалась у меня в голове, но если эта дьяволица не струсит, когда ее услышат, мое имя не Набот Перкинс. Может, стоит ее получше запомнить, а, Сэм? Что если подождать до завтра?
– Нет, дядя. Идем сейчас. Ты сможешь сдержать свои сосуды гнева, если хочешь, но я не усну, пока не заплачу миссис Рэнк.
– Ну, хорошо, –
