Ледяной поход. Воспоминания 1918 г. - Африкан Богаевский

От станции Екатерининской, где в это время мы находились, до станции Крыловской было около 15 верст. Дав отдохнуть войскам, я в тот же день поздно вечером начал наступление на Крыловскую. Ночь была темная: дневная разведка дала сведения о том, что никаких препятствий по пути нет, станция занята несколькими эшелонами, которые слабо охраняются. Однако наше наступление неожиданно кончилось неудачей: в трех-четырех верстах от станции мы наткнулись на крупную красную часть, которая встретила нас сильнейшим пулеметным и ружейным огнем. Принимать бой, не зная сил противника, с войсками, значительная часть которых еще ни разу не была в бою, при крайней трудности управления ночным боем – все это заставило меня прекратить наступление и отойти назад, на станцию Екатерининскую, оставив на пройденном направлении один батальон в виде заслона.

Для овладения станцией я принял немедленно другой план: кружный ночной обход и атака станции в другом направлении.

Этот план удался вполне.

Приказав оставленному батальону заслона все время вести огонь в прежнем направлении и беспокоить противника, я с остальными силами бригады в полной тишине выступил около полуночи, когда уже вся станция спала, в южном направлении и, сделавши почти без дорог около 15 верст, на рассвете вышел в двух верстах против юго-восточного угла станции. В этом направлении моей конницей была внезапно захвачена застава большевиков с пулеметом, причем несколько человек из ее состава застрелились.

Наше появление для большевиков было полной неожиданностью. Вся станция мирно спала, так же, как и 7 эшелонов красных войск, которые находились в поездах. Еще до восхода солнца бригада развернулась для атаки, и с первым лучом солнца моя батарея открыла огонь по большевистским поездам. Моя пехота пошла в атаку.

Трудно себе представить ту невероятную суматоху, которая началась на станции: крики, беспорядочная стрельба, свистки паровозов – все это слилось в невообразимый шум, прерываемый частыми и меткими выстрелами моей батареи. Снаряды пронизывали насквозь вагоны, из которых в дикой панике, часто в одном белье, с неистовым гвалтом выскакивали большевики и бежали в поле по всем направлениям. Вскоре, однако, три поезда один за другим полным ходом двинулись в направлении на станцию Сосыку. Все они попали в руки генерала Маркова. Остальные четыре поезда двинулись на север, откуда вскоре показался бронепоезд, который начал осыпать нас издалека своими снарядами. В этом направлении я двинул генерала Казановича с Партизанским полком, который был у меня в резерве: молодым кубанским казакам, составлявшим в это время значительную часть его состава, пришлось сразу попасть в упорный бой с пехотой красных, наступавшей вместе с бронепоездом.

Между тем после короткого боя с большевиками, еще занимавшими станцию Крыловскую, корниловцы захватили ее, взяв богатую добычу, оружие, патроны и два орудия.

Когда я со штабом приехал на вокзал, там было большое и радостное оживление: подсчитывали добычу, весело делились впечатлениями боя и спешили напиться чаю, которым буфетчик, только что угощавший им большевиков, так же усердно угощал и нас.

Однако опомнившиеся большевики, по-видимому, решили отобрать у нас станцию и целый день вели упорное наступление со стороны станицы. Раненый генерал Казакович с величайшими усилиями удерживал наступавших, хотя это было и очень трудно, так как молодые казаки под вечер и ночью уже начали уходить по одиночке в свои станицы.

Проведя на станции очень тревожную ночь, на другой день я с бригадой отошел обратно к станице Екатерининской, испортив на станции все, что было возможно. Сам генерал Деникин, находившийся в это время со своим штабом в станице Крыловской, едва не погиб от красного снаряда, который попал в дом, где он жил, и убил одного из его вестовых.

В станице Успенской у нас была большая радость: возвратился из Донской области генерального штаба полковник Борцевич, посланный генералом Деникиным с разъездом из станицы Ильинской на разведку на Дон, и привел с собой депутацию от донцов из южных станиц – 17 человек.

Отважный полковник Борцевич с опасностью для жизни пробрался туда и привез на Дон известие, что Добровольческая армия жива и продолжает бороться с большевиками. Эта весть радостно всколыхнула южных донцов, которые уже опомнились от красного угара и возненавидели большевиков. Немедленно было решено установить связь с генералом Деникиным, и полтора десятка смелых казаков вместе с полковником Борцевичем пробрались мимо красных отрядов и прибыли в станицу Успенскую.

Все начальствующие лица собрались в станичной школе, и там старший из донцов (все это были простые казаки) в своей горячей речи заявил, что весь Дон уже поднимается и ждет к себе на подмогу Добровольческую армию.

Приезд этой депутации окончательно решил вопрос о дальнейшем направлении нашего движения. Всякие колебания были кончены. На Дон – было единогласное решение, отозвавшееся глубокой радостью в наших сердцах. Забыты были все пережитые страдания и невзгоды, у всех была одна мысль: скорее на север, где уже, по словам делегатов, «всколыхнулся, взволновался православный Тихий Дон»…

Двинулись снова на Лежанку, куда прибыли на страстной неделе. Тут нам дали дневку, но отдыхать долго не пришлось. Здесь получены были, пока что неясные сведения о том, что в станицах, ближайших к Новочеркасску, уже начались восстания казаков. Но в южных станицах и особенно в крестьянских слободах было еще много большевиков и местных и более или менее организованных отрядов красной гвардии. Они мешали казакам сорганизоваться и оказать деятельную помощь добровольцам. Добровольческая армия должна была играть роль ядра, около которого могли объединиться казаки. Но вместе с тем нужно было по-прежнему вести энергичную борьбу с красными, не давая им возможности мешать общей организации.

19 апреля я получил приказание от генерала Деникина двинуться в северо-западном направлении и, выйдя в тыл большевикам, которые с запада наступали на станицу Мечетинскую, разбить их.

Рано утром я выступил с бригадой в указанном направлении. Пройдя по разным мелким хуторам около 15 верст, я получил донесение, что после первых стычек моих головных частей с большевиками последние прекратили наступление на Мечетинскую и стали поспешно отступать на слободу Гуляй-Борисовку. При этом было захвачено несколько пленных, от которых мы узнали, что большевики наступали на станицу Мечетинскую тремя колоннами, причем когда командующий всем отрядом (фамилии его не помню) узнал, что у Лежанки находится Деникин, а на фланге появилась моя бригада, приказал немедленно уходить назад, отдав панический приказ с приложением даже чертежа, на котором весьма примитивно изображались посередине пушки, а кругом в виде квадрата пехота. В общем смысл приказа был такой: «Спасайся, кто может». Сам главковерх вскочил в автомобиль, предусмотрительно уложив туда все деньги отряда, и скрылся в неизвестном направлении. За ним последовали начальники других колонн. Вся масса большевиков, около 3–4 тысяч, рассеялась, и мы догнать их не могли.