Связующие нити (СИ) - Ксения Татьмянина

Я только качнулась в сторону окна, а остальные бросились, но Тристан метнулся первым, и распростёр руки так, словно защищал баррикаду:

— Нет — нет, нельзя! Стойте! Послушайте, — он нервно засмеялся, — вам не стыдно? Оставьте… оставьте это им.

Пуля стала плакать, Зарина за ней следом, они даже обнялись и стали тихо лить слёзы от радости друг у друга на плече, а Вельтон глубоко и обреченно выдохнул:

— Женщины…

У меня так гулко стучало в висках и бухало сердце. Мне стало казаться, что именно там, на улице, секунду назад случился взрыв огромного, как мир счастья, и невидимая взрывная волна накрыла и ночной город, и ночную страну, и встретила будущее солнце далеко на востоке. И меня этим взрывом потрясло, оглушило и вывело из равновесия. Я не могла заплакать, но меня до слёз переполняло чувство чужой взаимной любви, и чужого счастья.

— Вельтон, где дело? — внезапно спросил Трис.

— Вот оно.

— Пуля, давай рукопись!

Он схватил и то и другое и исчез в проёме двери. Я пошла за ним, а, увидев, что он выходит на крышу, поспешила его догнать.

— Трис…

На крыше было холодно. Он остановился у дальнего края, у той части Здания, которая выходила во внутренний двор, и стал рвать и мои рисунки, и работу Летописца. Клочки улетали вниз и в бок, подхваченные ветром, и в темноте растворялись, как в омуте. Ничего нельзя было не восстановить, не вернуть, не увидеть и не прочитать. Тристан правильно сделал, — нужно целиком и полностью оставить это только двум людям, и никому больше.

— Иди назад, здесь холодно! — он заметил, что я стою рядом.

— Нет, я с тобой.

Глава 24.Ностальгия

Конечно же, Нил не вернулся этой ночью в агентство. Его никто и не ждал. Утром мы все разошлись, Тристан меня не провожал, и я одна шла к своей мастерской через парк, и чувствовала, как в моей душе расцветает что‑то прекрасное. Мне казалось, что я лечу, что во мне убавилось веса и ноги мои окрылённые, несут меня легко, не касаясь мостовой. Я заметила, что я не могу оторвать глаза от неба, я с трудом переводила взгляд на светофор, когда нужно было переходить дорогу, а потом возвращалась к розовому звенящему воздуху и чувствовала за этой пеленой сияние скрытых звезд.

Я подошла близко к зверю, распласталась на нем всей грудью, обхватив руками необъятную каменную гриву, и стояла так, прилипнув к скульптуре, пока не продрогла от идущего ото льва холода.

Я побежала наверх по лестнице, сразу распахнула все окна в мастерской, и несколько минут смотрела на просыпающийся город с высоты, прислушивалась к звукам и вдыхала весну.

Как можно было сейчас работать? Как можно было спуститься на эту землю оттуда, куда меня этой невероятной взрывной волной забросило? Нет! Не хочу я рыться в книгах, смотреть на чужие картины! Не хочу, чтобы кто‑то сейчас приходил, шумел, разговаривал… и почему же я не студентка, которая может легко не прийти на занятие, а учитель, который не смеет опоздать на урок?

— Здравствуйте, леди Гретт.

— Здравствуйте…

Группа заметила мое состояние, я ловила краем уха смешки за свою застопоренность в словах, или глухоту к вопросам. Слишком задумавшись, я очнулась от услышанного разговора, конец которого мне удалось поймать только обрывком:

— А Гретти сегодня летящая…

Они называют меня Гретти?! Это я‑то?! Меня так только мама называла, когда я маленькой была.

Родители, когда я приехала к ним, расспрашивали меня как обычно о моём житье, советовались по поводу праздника их годовщины, и я, чуть в более приподнятом настроении, чем обычно, включилась к ним в беседу, уплетая мамину фирменную горячую запеканку. А после пошла к Гелене.

— Влюбилась? — старуха с самой калитки пробуравила меня взглядом.

— Нет.

— Ну, всё равно заходи…

Я совсем немного знала Нила, а Дину и того меньше — день. Но Гелене рассказала, что один мой старый друг нашёл после долгой разлуки свою девушку, и оттого так счастливы и они, и я вместе с ними.

— А твой Тристан?

— Естественно тоже!

— Не только, не только.

— Что не только?

— Ничего. Сейчас будет чай.

Больше Гелена ни о чем не расспрашивала, а я стала рассказывать о тоске на работе.

Дома к ужину Трис не пришёл. Я ждала его до четырёх, потом поела сама и легла спать, всё прислушиваясь к тихой прихожей и ожидая его прихода. Я даже не отключила телефон, глупо рассчитывая, что он может позвонить. Но он никогда не позвонит, как не пришло бы ему в голову звонить домой ночью нормальным людям. Но потом я так и уснула со свербящим в голове "не только".

Спала я чутко, — на мягкий звук защёлки я проснулась быстрее, чем на звонок будильника. Он показывал без четверти десять, я вышла в прихожую босиком и в своих "ночных" футболке и шортах, лишь бы Трис не успел, разувшись, скрыться у себя в комнате.

— Я думала, ты сегодня совсем дома не появишься… — я зевнула. — Не спал?

— Нет. Я бы сразу в агентство пошёл, но вспомнил, что тебя не предупредил. Не оставлять же тебя без завтрака.

— Ты забежал завтрак приготовить? Я бы твой не съеденный ужин доела.

— А что ты приготовила?

— Томатный суп.

— Хорошо, что я пропустил.

— Трис, а что если сегодня в наше кафе сходить? Мы давно никуда не выбирались, всё дома и дома?

— Тогда умывайся, я подожду тебя.

— Сейчас, — я поспешила в ванную, а Трис сел ждать на стул под телефонной будкой.

То было наше кафе в полуподвальном помещении, где мы часто проводили время в первый год знакомства, только сейчас мы всё реже и реже его посещали, все больше по какому‑то поводу. Оно работало допоздна. Когда мы переживали семейное безденежье, то пришлось забыть все места, куда мы могли выбираться по выходным, а после это вошло в привычку. Поэтому, когда мы пришли сюда сегодня, без особого случая, мне даже заностальгировалось по прежним временам. И Тристан вспомнил:

— А как давно мы в кино не были! И на прокат давно кассеты не брали. Надо будет возобновить традицию.

— Согласна.

Мне хотелось спросить его, виделся ли он с Нилом, что там у них с Диной и как, но не стала. Изучала меню, заказала себе большую чашку какао, порцию торта на десерт, а на сам завтрак в качестве основного блюда мы с Тристаном сошлись на одном выборе и заказали пиццу.

Неужели я когда‑нибудь могла подумать, что не смогу спросить Триса о чём‑то? Я могла его не спрашивать, потому что мне было всё равно, где он был, к примеру, это было его дело, это была его жизнь. Но сейчас я очень хотела его спрашивать, и не только об этом. И не только о Ниле. Я ещё хотела его спросить о чувствах, — что он почувствовал вчера? И никогда я не думала, что найдётся подобное, о чём я не смогу ему сказать, — ведь это мой Тристан.