Между нами мужчинами - Андрей Тарасов

С древних времен стараются люди проникнуть в тайны любви. И не только мудрецы. Всем нужна эта тайна.

А особенно молодежи.

Как-то уж так у нас повелось, что к труду человека готовят, к обороне готовят, к общественной деятельности тоже, а к любви и семейной жизни нет. На фронт, к примеру, не пошлют, не преподав "курса молодого бойца". Курса же "молодого отца" вступающим во взрослую жизнь никто не преподает. Трудно даже объяснить, почему. То ли из-за стеснительности, то ли изза того, что сами преподаватели еще не разобрались, чему следует учить, то ли просто по традиции. А ведь "любовного фронта" никому не миновать! Вот и идут молодые да необученные в рост на "пулеметы", через "минные поля". Весело целятся друг в друга из автоматов, набитых боевыми патронами, играют, как мячиками, гранатами с выдернутой чекой. И даже не оглядываются на "убитых" и "изувеченных". Почему-то считается, что на любовном фронте так и полагается.

Вопреки убеждению многих молодых людей особую тревогу вызывает невежество в вопросах любви и пола тех из них, кто приобщился к "половой проблеме" не только теоретически. В том-то и дело, что они, как никто другой, в просвещении нуждаются, ибо, зная о любви на ничтожную крупицу больше своих целомудренных сверстников, изведав то, на постижение чего и ума-то не требуется, что доступно пониманию кошки, они считают себя бывалыми, все познавшими людьми. И на этом основании не желают никого слушать.

- Да, - скажут некоторые, - а литература, искусство? Разве они не осмысливают из века в век любовь?

Не учат любви?

- Осмысливают, учат. Пожалуй, искусство уделяет любви даже слишком много внимания. Ни о чем, наверное, не написано столько прекрасных, высоких слов, как о любви. Но и глупостей, пошлости никакая другая тема столько не вобрала в себя. Чтобы отделить одно от другого, чтобы не утонуть в океане "жестоких" романсов, скабрезных частушек, бездарных романов и пустых повестей, нужны опыт, понимание, собственная позиция. Но вот беда - появится опыт, а жизнь уже наполовину прошла и ничего в ней назад не вернешь, чтобы ошибки исправить. Что же, выхода нет? Есть. В вопросе о любви можно разобраться. И именно с помощью искусства...

Я вас любил: любовь еще, быть может,

В душе моей угасла не совсем;

Но пусть она вас больше не тревожит;

Я не хочу печалить вас ничем.

Я вас любил безмолвно, безнадежно

То робостью, то ревностью томим;

Я вас любил так искренно, так нежно,

Как дай вам бог любимой быть другим.

Извините за неоригинальность. Но ничего поделать не могу - эти стихи для меня высшее, лучшее что написано за тысячелетия человеческой истории про любовь. Это эталон любви.

"Эталон"... В палате мер и весов хранится платиновый метр. Эталон метра. Зачем он нужен? В процессе изготовления мерительных орудий могут накопиться неуловимые отклонения. Вот тут-то и надо сопоставить обиходный метр с эталоном: "Пардон, это не метр, а метр плюс семь тысячных миллиметра, извольте укоротиться". А в любви? Может ли здесь эталон взять на себя подобную функцию? Увы, сам Пушкин любил множество раз, и, наверное, не было среди его Любовей двух одинаковых. А если уж сравнивать разных людей, то...

Только что мы с вами наслаждались Пушкиным, а вот отрывок из танго "Снежинка":

...А через год она уже невеста,

И мы должны расстаться навсегда.

О, как нелепа жизнь, как в этом мире тесно,

Ведь ты моя, Снегурочка, моя!..

И вот свершилось... ты уже чужая,

И ты ушла теперь уже совсем,

О, как же плакал я, о, девочка родная!

Зачем так сделала, зачем?

Тебе мое последнее желанье

Пусть любит так другой, как я любил тебя.

Тебе я шлю последнее прощанье,

Кончаю жизнь, Снегурочку любя...

Он любил и страдал, умирая, шептал:

"Моя снежинка, моя пушинка,

Моя царица, царица грез,

Моя Снегурочка, моя кристальная,

К твоим ногам я жизнь принес".

Не правда ли, "почти" как у Пушкина: "Пусть любит так другой, как я любил тебя"?

Увы, чувства, двигавшие перьями двух авторов (извините за сравнение их), более чем непохожи. И дело ке просто в разной мере ума и таланта. В танговых рит

мах протекают любози тысяч и тысяч люгей. И они не шутя "кончают жизьь" с возгласами: "О, как нелепа жизнь!" Увы, это тоже любовь.

"Потом был запах примятого вереска, и колкие изломы стеблей у нее под головой, и яркие солнечные блики на ее сомкнутых веках, и казалось, он на всю жизнь запомнит изгиб ее шеи, когда она лежала, запрокинув голову в вереск, и ее чуть-чуть шевелившиеся губы, и дрожание ресниц на веках, плотно сомкнутых, чтобы не видеть солнца и ничего не видеть, и мир для нее тогда был красный, оранжевый, золотисто-желтый от солнца, проникавшего сквозь сомкнутые веки, и такого же цвета было все - полнота, обладание, радость, - все такого же цвета, все в такой же яркой слепоте. А для него был путь во мраке, который вел никуда, и только никуда, и опять никуда, и еще, и еще, и снова никуда, локти вдавлены в землю, и опять никуда, и беспредельно, безвыходно, вечно никуда, и уже больше нет сил, и снова никуда, и нестерпимо, и еще, и еще, и еще, и снова никуда, и вдруг в неожиданном, в жгучем, в последнем весь мрак разлетелся и время застыло, и только они двое существовали в неподвижном остановившемся времени, и земля под ними качнулась и поплыла..."

Думаю, вы узнали этот отрывок из прекрасного романа Хемингуэя "По ком звонит колокол".

Да, вот она, любовь: страсть, порыв, жажда умереть в объятиях любимого человека.

Еще отрывок: "Нельзя было глядеть без участия на их взаимную любовь. Они никогда не говорили друг цругу ты, но всегда вы: вы, Афанасий Иванович; вы, Пульхерия Ивановна. "Это вы продавили стул, Афанасий Иванович?" - "Ничего, не сердитесь, Пульхерия Ивановна: это я"...

За обедом обыкновенно шел разговор о предметах, самых близких к обеду.

- Мне кажется, как будто эта каша, - говаривал обыкновенно Афанасий Иванович, - немного пригорела; сам этого не кажется, Пульхерия Ивановна?

- Нет, Афанасий Иванович; вы положите побольше масла, тогда она не будет казаться пригорелою, или вот возьмите этого соусу с грибками и подлейте к ней.

- Пожалуй, - говорит Афанасий Иванович, подставляя свою тарелку, попробуем, как оно будет..."

Можете улыбаться иронически, но если вспомните, как умерли старички, то вам нечего будет возразить - это любовь, хотя ни страсти, ни порыва нет даже в помине.

...Но царь, не внимая, свой кубок златой

В пучину швырнул с высоты:

"И будешь здесь рыцарь любимейший мой,

Когда с ним воротишься ты;

И дочь моя, ныне твоя предо мною

Заступница, будет твоею женою".

В нем жизнью небесной душа зажжена,

Отважность сверкнула в очах;

Он видит: краснеет, бледнеет она;

Он видит в ней жалость и страх...

Тогда, неописанной радостью полный,

На жизнь и погибель он кинулся в волны.

Утихнула бездна... и снова шумит...

И пеною снова полна...

И с трепетом в бездну царевна глядит...

И бьет за волною волна...

Приходит, уходит волна быстротечно:

И юноши нет и не будет уж вечно.

Короче говоря, любовь - это состояние, при котором человек, не задумываясь, готов отдать жизнь ради любимой, это счастье самоотречения.

" - Ну! - крикнула Радда Зобару.

" - Эге, не торопись, успеешь, надоест еще... - засмеялся он. Точно сталь зазвенела, - засмеялся.

" - Так вот и все дела, товарищи! Что остается?

А остается попробовать, такое ли у Радды моей крепкое сердце, каким она мне его показывала. Попробую же, - простите меня, братцы!

"Мы и догадаться еще не успели, что хочет делать Зобар, а уж Радда лежала на земле, и в груди у нее по рукоять торчал кривой нож Зобара. Оцепенели мы.

"А Радда вырвала нож, бросила его в сторону и, зажав рану прядью своих черных волос, улыбаясь, сказала громко и внятно:

" - Прощай, Лойко! я знала, что ты так сдеешь!.. - да и умерла..."

Нет, оказывается, любовь может толкнуть и на убийство любимого человека, она большая беда, рабство, унижение!

"Сегодня мне не удалось повидать Лотту: докучные гости задержали меня. Что было делать? Я послал к ней слугу, чтобы иметь возле себя человека, побывавшего возле нее. С каким нетерпением я его ждал, с какой радостью встретил! Если бы мне не было стыдно, я притянул бы к себе его голову и поцеловал...

Оттого, что ее глаза останавливались на его лице, щеках, на пуговицах ливреи, на воротнике плаща, - все это стало для меня такой святыней, такой ценностью!

В тот миг я не уступил бы его и за тысячу талеров.

В его присутствии мне было так отрадно".

Вот насколько чиста, возвышенна и трепетна бывает любовь!

В Париже есть площадь Пляс Пигаль. Днем она мало чем отличается от всех прочих. Деловая, не очень многолюдная, вполне пристойная. Но с 6 - 7 часов вечера Пляс Пигаль преображается. Вспыхивают многометровые неоновые афиши кабаре и варьете, взвинчивают свои бешеные ритмы джазы в кафе и ресторанах, в окнах и в особых выносных витринах на тротуарах вспыхивают лампы, озаряя огромные снимки девиц, всю одежду которых составляют лишь мини-фиговые листики. Из таинственного полумрака баров и кафе подми гивают чуть-чуть более прикрытые кусочками тканей женщины, а здоровые мужики-вышибалы хватают за рукава прохожих мужчин (даже если они идут с дамами) и горячо убеждают зайти. Ближе к полуночи почти на каждом углу центральных улиц вы увидите девушек и женщин самого разнообразного возраста, которые деловито прогуливаются взад-вперед, механически интересуясь у встречных: не хотят ли те "получить удовольствие"?