Люди Смутного времени - Александр Борисович Курганов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Конрад Буссов в своих мемуарах привел ходившую в народе историю, согласно которой царица Ирина убеждала мужа вручить скипетр Годунову, по царь предложил его своему двоюродному брату Федору Романову; тот уступил скипетр брату Александру Никитичу, Александр — третьему брату Ивану, Иван — Михаилу… Царь потерял терпение и сказал: «Так возьми же его, кто хочет!» Туг сквозь толпу придворных протиснулся Годунов и схватил скипетр. История занятная, однако в то, что Федор Никитич Романов мог добровольно уступить власть, верится с трудом. Напротив, в Коломенском дворце был найден его портрет (парсуна) в царском одеянии, с подписью «Царь Федор Микитович Романов».
Однако с парадным портретом Романов поспешил. Борьба в Боярской думе приобрела весьма острый характер. Польский посол писал, что между боярами «возникли большие споры, которые едва не вылились во взаимные убийства и пролитие крови». У Романовых в Боярской думе имелось большое число сторонников. На стороне Бориса были «административный ресурс» и поддержка патриарха. Тем не менее Годунову пришлось дать Федору Романову «страшную клятву», что будет держать его как брата и помощника в делах государственного управления. Но сотрудничество между двумя честолюбцами продолжалось недолго.
Колдовской процесс
В 1600 году Годунов серьезно занемог. Слухи о его неминуемой смерти гуляли по столице и заставили царя пойти на беспрецедентный шаг: его вынесли на носилках на Красную площадь и показали народу. Однако Романовых это не остановило. Они стали готовиться к новой схватке за престол. В Москву из вотчин было вызвано множество вооруженных слуг.
Годуновы сделали свою карьеру в секретных службах (Дмитрий Годунов руководил Постельным приказом, заведовал политическим сыском, сам Борис некоторое время был шефом личной охраны Грозного), поэтому у них везде имелись свои глаза и уши. Борис Годунов был первым правителем, который развил систему тайного шпионажа до крайних пределов. Дьявол, говорит летописец, вложил Борису мысль знать все, что делается в государстве. Поэтому но московским улицам «то и дело сновали мерзавцы да подслушивали». Главную роль в системе тайного надзора играли боярские холопы, доносившие на своих господ, и выпущенные из тюрем воры, которым было объявлено прощение в обмен за услуги. Доносительство расцвело пышным цветом: доносили друг на друга бояре, доносили жены на мужей, отцы — на детей. Если подозреваемые признавались хоть в чем-либо, их заключали в темницы, а имения разоряли; запирательство же считали признаком виновности.
Правительство своевременно узнало о заговоре Романовых.
Польский дипломат, находившийся с миссией в Москве, 26 октября записал в своем дневнике: «Этой ночью мы из нашего двора видели, как несколько сот стрельцов вышли ночью из замка (Кремля) с горящими факелами, и слышали, как они открыли пальбу». Вооруженная боярская свита оказала стрельцам отчаянное сопротивление. Двор Романовых был взят штурмом, сторонников Романовых перебили, уцелевших бросили в застенок. «Новый летописец» рассказывает, что «Федора Никитича з братьею и с племянником… приводима не одиново к пытке». Жестоко пытали и слуг, однако, несмотря на все усилия палачей, приближенные Романовых «помираху многия на пытках, государей своих не оклеветаху».
Что же хотели узнать власти?
После ликвидации мятежа власти стали готовить против своих политических оппонентов грандиозный процесс.
Дворянин Второй-Бартенев, служивший казначеем у Александра Никитича, подал царю извет на своего боярина, сообщив, что тот хранит у себя в казне волшебные коренья и хочет «испортить» царскую семью. По приказу Годунова особая боярская комиссия во главе с окольничим Михаилом Салтыковым (он приходился родственником Романовым: таким образом Годуновы хотели изобразить видимость объективности) произвела обыск на захваченном подворье и действительно обнаружила отраву. Романовы утверждали, что улики подброшены. Однако корешки доставили на патриарший двор, где собрались Боярская дума и высшее духовенство. В их присутствии царь велел Салтыкову раскрыть принесенные мешки и «корение из мешков выкласти на стол».
Романовым предъявили самое страшное в средневековой Руси обвинение — в колдовстве. Колдовство и чародейство являлись занятиями крайне рискованными. В XVI веке подобное обвинение вело на плаху, причем не только в России — пик «колдовских процессов» пришелся на это время и в Западной Европе. Обвинение было смертельно опасным даже для членов правящей династии — так, первую жену Василия III Соломонию Сабурову удалось упрятать в монастырь, лишь пригрозив ей казнью за «колдовство»: та, в надежде вернуть любовь мужа, прыскала заговоренной водой «сорочку, и порты, и иное какое платье» великого князя.
А. Васнецов. «Площадь Ивана Великого в Кремле»
Что интересно, Романовы в прошлом сами весьма успешно использовали это грозное оружие. Известно, что, когда в 1547 году в Москве вспыхнуло народное восстание против князей Глинских, их обвиняли именно в чернокнижии, в том, что якобы ближайшие родственники Грозного колдовством зажгли Москву. «Княгиня Анна Глинская (бабка Ивана Грозного) с своими детьми волховала: вынимала сердца человеческие да клала в воду, да тою водой, ездя по Москве, кропила, оттого Москва и выгорела». Эти слухи распускали Романовы, они же спровоцировали бунт. Теперь они наступили на собственные «грабли».
Государев изменник
Один из героев трагедии А. С. Пушкина «Борис Годунов» так описывает режим Годунова:
…Нас каждый день опала ожидает,
Тюрьма, Сибирь, клобук иль кандалы,
А там — в глуши голодна смерть или петля…
И действительно, выборный царь не решился публично казнить своих врагов. Четырех братьев Романовых: Александра, Василия, Ивана и Михаила — отправили в ссылку, Федора в сопровождении приставов привезли в отдаленный Антониев-Спиский монастырь на Двине, где насильно постригли в монахи под именем Филарета. Жену Федора Ксению постригли под именем Марфы и сослали в Заонежье; детей, Михаила с сестрой, сослали на Белоозеро.
Зять Федора Никитича, боярин князь Борис Черкасский, умер в белоозерском застенке. Опале подверглись все родственники и приятели Федора Романова: князья Иван Сицкин и Александр Реннин, глава Посольского приказа дьяк Василии Щелкалов, дворяне Карповы, Пушкины. Из всех братьев Никитичей в живых остались лишь Федор и Иван.
