Дом со звездной крышей - Екатерина Алексеевна Шелеметьева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С Кирой он также продолжал общаться: звонил ей каждый вечер, рассказывал о своих достижениях, а она рассказывала о своих. Костя разрабатывал программы, собирал команду, вкладывал деньги. Кира тренировала мышцы, самостоятельно ходила по коридору из стороны в сторону, училась садиться и вставать без посторонней помощи.
Как-то она рассказала Косте о своей первой прогулке. После шести месяцев в палате, белых стен и долгого заточения, она, наконец, вышла во двор. С какой радостью в голосе рассказывала девушка, как попросила Марко, отнести ее вниз по лестнице, как стояла посреди больничного двора, слушала пение птиц, шум моря где-то вдалеке, чувствовала прикосновение ветра, босиком ходила по траве.
Костя слушал восторженный рассказ Киры, ее счастливый, звенящий голос, ее смех и не чувствовал ничего кроме раздражения и досады. Он злился на нее, такую восторженную и счастливую, на Марко, который прикасается к его женщине, и кажется, стремится снова наладить с ней отношения. Но больше всего он злился на себя за то, что уехал, ревнует и не радуется Кириным успехам.
В тот день между Кирой и Костей снова стала расти огромная пропасть, словно они оказались в параллельных мирах. Снова они жили в разных странах, вели совершенно разный образ жизни и с каждым днем все больше отдалялись друг от друга. И все-таки в этот раз все было немного иначе.
Даже увлеченный работой, планами и новыми проектами Константин скучал по Кире, по ее радостному смеху, ее рассказам, по тому, как она закусывала губу, когда ей нужно было сделать что-то сложное, почти непосильное. По их вечерам за разговорами и фильмами, по ее медовым глазам, хитрым, слегка сощуренным. Он скучал даже по тем минутам и часам, когда она хандрила, просила его уйти, отказывалась от еды, остановившимся взглядом смотрела на невидимую точку на стене.
Но самое удивительное и странное было не это. С каждым днем Костя все больше скучал по Черногории: по низким домикам, с потрескавшейся, потертой штукатуркой, по шуму волн, по Томе, Вуку, их шумным, жизнерадостным детям, по Гоше и другим пациентам реабилитационного центра. В какой-то момент Константину показалось, что он скучает даже по Розичам и Марко с его задумчивой, настороженной манерой задавать вопросы, допрашивать. Косте отчаянно не хватало душевных разговоров, участия, теплоты человеческого общения, бестолковой, но трогательной суеты, окружавшей их с Кирой в Херцог-Нови. В Москве Константину впервые в жизни стало одиноко.
К тому же знакомые, партнеры и друзья все чаще спрашивали его о прошедшем лете. Поначалу Константин отшучивался, рассказывал, что устал от забот и работы, купил яхту и уплыл вместе с тремя красотками в кругосветное путешествие. Он в деталях описывал свои похождения, рассказывал о выдуманных девушках, и откровенно наслаждался произведенным эффектом. Однако вскоре ему надоела эта глупая выдумка, и как-то за бокалом виски он впервые рассказал правду одному из своих друзей. Для такого откровения Костя выбрал Игоря – человека, с которым общался уже двадцать лет, и вполне заслуженно мог назвать его своим другом.
Константин знал, что его рассказ вызовет недоумение и непонимание, но даже он не ожидал такой реакции. Игорь выслушал его, чуть наклонив голову на бок, с ироничной полуулыбкой, а потом задумчиво спросил:
– А подвох в чем?
Костя недоуменно посмотрел на друга.
– Что с ней не так-то, с твоей Кирой? Зачем ты тратишь на нее время и деньги? Она что очень богата? В мире много баб, пожертвовать своей жизнью, карьерой, успехом ради одной, что за чушь? Может ты перегрелся под Черногорским солнцем или головой стукнулся? – Игорь улыбнулся, обнажив ровные белые зубы.
"Как у акулы", – невольно подумал Костя, разглядывая улыбку друга. Он не обиделся на слова Игоря и ничего не стал ему объяснять, но еще долго не мог отделаться от неприятного ощущения, возникшего после того разговора.
Впрочем, очень скоро Константин понял, что почти все его знакомые реагируют примерно также как Игорь. И вовсе не потому, что Константина окружают бессердечные существа, лишенные даже базовых представлений о сострадании, взаимопомощи и морали. Конечно, нет.
Просто человеку тяжело принимать и чувствовать чужое горе, да и незачем, легче от него отмахнуться, отшутиться, спрятаться за иронией и цинизмом. Нелегко по коротким фразам и скупым рассказам понять, почему один человек отправляется ради другого на противоположный край мира, отказывается от спокойной, устроенной жизни, день за днем, месяц за месяцем живет интересами другого. И практически невозможно понять, что порой именно вне собственной жизни, собственных интересов, среди больничных стен и чужих людей, можно обрести то, чего так не хватало.
По правде сказать, еще год назад Костя сам бы крайне скептично отреагировал на историю о самоотверженной заботе, о человеке, прикованном к постели. Раньше ему казалось, если человек не удержался на своем жизненном пути, сорвался с него в пропасть, реальную или метафорическую, то он должен уйти с дистанции, освободить место для других, сильных и смелых, которые могут дальше рваться в бой, достигать и побеждать. Он считал, что став калекой, лично он, Костя, превратится в биологический мусор. И неоднократно озвучивал такую позицию друзьям и знакомым.
Сегодня Костя стыдился этих слов и мыслей, он смотрел на Киру и восхищался той силой, которая заставляла ее тренироваться день за днем, снова и снова вставать с постели, улыбаться, оставаться жизнерадостной и живой, даже когда заканчиваются последние силы, не слушается тело и очень хочется сдаться.
Константин вдруг отчетливо осознал, что на земле нет такой силы, которая могла бы остановить Киру в ее стремлениях, в ее желании жить, побеждать болезнь и обстоятельства. Рядом с этой упрямой горянкой, он сам становился сильнее, увереннее, лучше. Может быть, оттого так и тянуло его обратно.
И все-таки под влиянием друзей и знакомых всего через пару недель, прожитых в Москве, Костя стал сомневаться стоит ли ему радикально менять свою жизнь, возвращаться в Черногорию и зимовать с Кирой в Жабляке. Судя по ежедневным телефонным докладам, Кира восстанавливалась с огромной скоростью, ей уже не требовалась постоянная помощь сиделок и докторов, и через две-три недели она планировала уехать в Жабляк.
Безусловно на то, чтобы оставить в прошлом все последствия автомобильной аварии, требовался гораздо больший срок, но уже сейчас Кира могла самостоятельно вставать и садиться, преодолевать небольшие расстояния, опираясь на трость, могла какое-то время стоять на месте практически без опоры.
Костя понимал, что через два-три месяца Кира в целом вернется к привычной жизни. Она будет жить в своем
