Чародейка из страны бурь - Валерия Вербинина

В глубине души он ожидал чего-то подобного, но услышать свое имя здесь и сейчас, в комнате, где лежали трупы трех человек, которых он убил, оказалось все же гораздо мучительнее, чем он полагал. Его губы дрогнули.

– Я никого не убивал, – пробормотал он, имея в виду преступления, за которые был осужден на смерть.

– Я вам верю, – сказала Рене, и по тому, как она произнесла эти слова, он понял, что она действительно ему верит. – Нам надо выбираться с этого острова, и когда я говорю «нам», это значит, что вы поедете со мной. Надеюсь, вы не против?

– Нет-нет! – горячо воскликнул Фредерик. – Я пойду за вами куда хотите…

– Очень хорошо. – Рене повела раненой рукой и поморщилась. Лицо ее мало-помалу бледнело, теряя краски, и это начало тревожить Фредерика. – Итак, положение наше прескверное. Я ранена, и, боюсь, толку от меня будет мало, а между тем нам надо добраться до Парижа, – то есть с острова перебраться на берег, дальше как-то доехать до станции, сесть на поезд и сделать столько пересадок, сколько понадобится. Беда в том, что вы беглец, вас ищут, а это значит…

Она замолчала, о чем-то размышляя.

– Плохо, все плохо, – промолвила она наконец. – Конечно, на острове есть лодка, но днем мы плыть не можем – если меня узнают, пойдут толки, а если узнают вас, то все окончится совсем скверно. Значит, надо покинуть остров ночью, а лучше всего – как можно скорее, то есть именно сейчас.

– Я согласен, – быстро ответил Фредерик.

– Вам придется грести, а погода сейчас не самая лучшая. Вы к этому готовы?

– Готов.

– Будем плыть вдоль берега и пристанем возле какой-нибудь деревни, где меня не видели и не знают. Дальше вы переоденетесь, и мы выясним, как добраться до ближайшего вокзала.

– На вокзалах по всей Бретани наверняка расклеено мое описание, – сказал Фредерик после паузы. – Может быть, нам стоит…

– Нет, – отрезала Рене. – Мы поедем на поезде, и если вы сделаете все, как я скажу, никто нас не побеспокоит. – Она поморщилась и поглядела на перевязанное плечо. – Я не очень хорошо себя чувствую, поэтому сейчас я коротко перечислю, что надо будет сделать, и если я вдруг что-то забуду, вы мне напомните.

– Да, конечно, – кивнул Фредерик. – Вам достаточно только сказать.

– Хорошо. Во-первых, тут где-то на полу валяется мой револьвер. Подберите его и спрячьте у себя – мало ли что, вдруг он нам пригодится. Во-вторых, надо обыскать вещи этих четверых, а также их самих, и забрать все бумаги, все документы… и деньги тоже. Возможно, что-то из этих бумаг поможет мне отыскать Мэтра, хотя я не очень на это надеюсь, пренебрегать такой возможностью не следует. В-третьих, раз мы поедем на поезде, надо создать видимость багажа. Пары чемоданов хватит. В моей комнате платья, веера, еще что-то… Все это надо собрать и упаковать. В шкафу висит мое пальто, его я надену на себя. Во второй чемодан положите какую-нибудь еду, дорога будет долгой. Я плохо знаю здешние места – вообще их не знаю, если на то пошло, – так что поищите карту, по которой можно ориентироваться. В-третьих… Нет, в‑третьих уже было… Вам нужно будет побриться, Фредерик.

– Если вы так настаиваете…

– Да, побриться и сделать кое-что для меня. – Рене критически оглядела своего собеседника. – Сразу же предупреждаю, что это будет непросто, но считайте, что мы с вами… Ну, хотя бы на маскараде, что ли… Бритву, кстати, вам придется захватить с собой. Еще надо найти подходящее платье у Мари и перчатки… Да, будет нелегко, но придется на это пойти, иначе я не смогу провести вас с собой мимо всех полицейских, которые патрулируют вокзалы. Да, и самое главное: прежде, чем мы сядем в поезд, я должна отправить телеграмму. Если я буду чувствовать себя совсем плохо, вам придется сделать это вместо меня.

Глава 5

Севрский сервиз

Хотя мир литературы теоретически вмещает в себя весь реальный мир, а также все, что об этом мире можно придумать, внимание авторов, так сказать, распределено неравномерно. Есть, к примеру, множество профессий, которые для господ писателей практически не существуют.

За свою не очень долгую жизнь молодой телеграфист Морен прочитал сотни романов, где действовали аристократы, сыщики, разорившиеся князья, преступники, состоятельные буржуа, ослепительно-красивые актрисы и добродетельные, но беспомощные матери семейств. Но никто или почти никто почему-то не сочинял романов о консьержах, крестьянах, садовниках, официантах, продавцах газет и – что было обиднее всего – телеграфистах.

Читая очередную книгу, в которой главными героями выступали сыщики, великосветские дамы и разорившиеся аристократы, Морен вздыхал. Вообще он вздыхал всегда, что бы ни происходило на свете. Он вздыхал, читая роман, вздыхал, покупая газету, вздыхал, принимая телеграмму, вздыхал, отправляя ее… Вечером, перед тем как лечь спать, он тоже вздыхал и продолжал вздыхать в постели, пока не засыпал безмятежным сном младенца.

Однажды, впрочем, он перестал вздыхать на целые сутки, потому что в одном из романов с продолжениями, которые печатались выпусками в газетах, ему повстречался персонаж, который, как и он, работал телеграфистом. Морен очень надеялся на продолжение, на то, что его коллега каким-то образом отодвинет в сторону остальных героев и автор расскажет, чем живет рядовой телеграфист, о чем он мечтает и какие надежды питает. Но подлец-автор уже в следующей главе завел речь о каком-то светском обольстителе с усами штопором, который штабелями покорял женские сердца, и Морен с печалью понял, что жизнь телеграфистов не интересует никого, кроме них самих.

Исправить несправедливость можно было только одним способом: самому сесть и написать роман. Материал, так сказать, под рукой, в главные герои, чтобы долго не мучиться, взять себя самого, а если опус будет иметь успех, то можно рассчитывать на славу и даже на кое-какие деньги. Название напрашивалось само собой: «Жизнь телеграфиста».

Итак, Морен решил написать роман – и сразу же столкнулся с подвохом, который подстерегает всякого начинающего писателя. Да, он знал тему, как никто другой, и к тому же умел вполне сносно излагать свои мысли, но оказалось, что для того, чтобы сочинить книгу, этого мало. Потому что ткань жизни сплетена из хаоса, мелочей, нелогичных поступков, случайностей и неожиданных встреч, а в книге должны быть сюжет, логика и стройность. Жизнь дает в лучшем случае лишь краски; роман – это законченная картина, в которой не должно быть ничего лишнего.

Одним словом, Морен весь извелся. Он раз двадцать приступал к началу своего романа – столько же раз отступал. Он описывал пробуждение телеграфиста, утро на службе, различных посетителей, даже привел подлинные тексты их телеграмм. Все оказалось тщетно: непридуманная жизнь ощущалась, а книга все равно не получалась. От огорчения Морен даже похудел, хоть и до того не мог похвастаться лишним весом, и стал вздыхать гораздо чаще.

«Наверное, писатели не пишут книг о телеграфистах, потому что они умные и знают, что это будет непросто, – размышлял он как-то утром, только-только устроившись на своем рабочем месте. – Но что же мне делать? Может быть, поступить как все и написать о том, как какая-нибудь знатная дама приходит отправить телеграмму… Нет, знатная дама послала бы вместо себя горничную. А вот, например, если бы в истории был сыщик…»

Но Морен ровным счетом ничего не знал о сыщиках и вообще, по правде говоря, не слишком жаловал саму полицию.

«Во всяком случае, можно придумать какой-нибудь детективный сюжет… Приходит, к примеру, преступник отправить телеграмму, а тут…»

Но тут в окошечко заглянула густо напудренная барышня, чья рука в перчатке сжимала какой-то листок.

– Мне надо послать телеграмму, – буркнула она, насупившись.

– Куда?

– В Париж, на Анжуйскую улицу. Получатель – мсье Серж Базиль. Вот текст и полный адрес.

Морен взял листок, пробежал глазами четко написанные строки и по привычке вздохнул.

«Сервиз севрского фарфора частично разбился, прошу возмещения ущерба. Рене».

На своем веку Морен принял сотни подобных телеграмм, деловых и личных, в которых говорилось о фарфоре, улове рыбы, урожае, приездах, отъездах и прочих важных и несущественных элементах человеческого бытия. Вздыхая, он принялся за работу, размышляя о том, как непросто сочинить роман о преступнике, когда ты всего лишь телеграфист, живешь до отвращения размеренной жизнью, и те, что приносят тебе телеграммы для отправки, тоже безнадежно далеки от любых тайн.

– С вас полтора франка, мадемуазель.

Мадемуазель насупилась еще сильнее, залезла в сумочку, чуть не уронила ее, наконец выудила оттуда кошелек, из кошелька достала деньги, отдала Морену и получила квитанцию.