Великое разделение. Неравенство в обществе, или Что делать оставшимся 99% населения? - Джозеф Стиглиц

Свободные деньги (например, те, которые возникли благодаря количественному смягчению, при котором ФРС Штатов утроила баланс, скупив огромное количество средне– и долгосрочных долговых обязательств, увеличив долг на два с лишним триллиона долларов за короткий промежуток времени) привели к кредитному ажиотажу. Учебники по экономике утверждают, что в результате подобной меры количество кредитов должно увеличиться, а стоимость кредитования – снизиться, что в итоге поможет американской экономике. Но в мире, где царит глобализация, деньги, созданные ФРС, не обязательно остаются в пределах США, они могут оказаться в любой точке земного шара. И самым естественным образом они оказались в экономиках, которые переживали взлет, чего совсем не наблюдалось на родине. Деньги ушли не туда, где их желали, где они были нужны и где они должны были оказаться. Но даже в тех случаях, когда деньги оставались в Америке, они не сильно помогли в стимулировании экономики.

Деньги могут использоваться для того, чтобы приобретать два вида объектов: производные и недвижимые (например, земля). Если деньги направляются в пользу первой группы, повышается спрос на эти объекты и, скорее всего, вырастет их производство (за исключением тех случаев, когда существуют какие-либо препятствия для наращивания производства). Если же деньги направляются на объекты недвижимости, это отражается только в цене: растет стоимость актива, его количество остается неизменным. В последние годы органы кредитно-денежного регулирования продемонстрировали крайне непрофессиональное управление деньгами. Небольшие предприятия, которые отчаянно нуждались во вливании наличных средств, продолжали страдать от недостатка ликвидности, а в это время освободившиеся деньги повысили стоимость ценных бумаг на фондовых биржах в Америке и цены на активы по всему миру. В результате основная часть мер кредитно-денежной политики, якобы направленной на стимулирование экономики, привела лишь к раздуванию пузыря цен на активы, как, например, в случае с ценами на землю. Активный спрос на кредиты трактовался как признак увеличения благосостояния, но необходимо адекватно оценивать происходящее: страна не стала богаче. Количество активов осталось прежним.

Существует серьезная угроза того, что в связи с неадекватным и повальным увеличением цен на основной капитал (пузырь на рынке недвижимости), инвестиции в реальный капитал (заводы и оборудование, которые необходимы для того, чтобы экономика исправно функционировала и развивалась) могут сократиться. Фокус на землю предлагает решение головоломки, о которой мы говорили ранее: учитывая тот факт, что реальный капитал сократился или, по крайней мере, очень незначительно вырос (относительно численности рабочей силы), неудивительно, что доходность от капитала не снизилась, и средний уровень заработной платы не увеличился. Раздувание пузыря цен на активы может продолжаться в течение очень долгого периода, несмотря на это рано или поздно эти пузыри схлопываются, и цены падают. Но даже с учетом снижения цены могут оставаться слишком высокими, вследствие чего легко может образоваться новый пузырь. На протяжении многих лет мир, по сути, постоянно имел дело с каким-либо пузырем – то с пузырем доткомов, то с пузырем на рынке недвижимости.

Безусловно, даже пузырь какое-то время может приносить положительные результаты. Так, например, люди, которые ощущают себя состоятельными, могут тратить больше, чем они бы тратили при других обстоятельствах, и это может дать толчок экономике. Однако любой пузырь неминуемо лопается, и со стороны политиков глупо выстраивать план восстановления экономики после спада на новом пузыре, а ведь именно такой метод ФРС, кажется, и выбирала в качестве основного с тех пор, как Алан Гринспен вступил в должность в 1987 году[44].

Моя попытка сделать невозможное и разрешить парадоксальность утверждения Пикетти выглядит так: если мы сможем избежать раздувания пузыря, доходность капитала в конечном счете снизится в достаточной степени, чтобы остановить рост неравенства, но тот равновесный уровень неравенства, к которому придет экономика, может оказаться даже выше и без того высокого и неприемлемого уровня, который есть сейчас. Существует целый ряд политических мер, которые могут применяться на национальном уровне, даже не требуя международного взаимодействия, и в результате привести к более низкому равновесному уровню неравенства. Более того, многие из этих мер могут не только сократить масштабы неравенства, но и поспособствовать экономическому росту, поскольку в их результате должно произойти увеличение реальных инвестиций.

К тому же земельная рента – не единственная разновидность ренты в нашей экономике. Как мы могли наблюдать, основная доля богатств представителей верхушки является результатом присвоения благосостояния и других способов извлечения ренты.

Когда погоня за рентой становится популярной практикой, может показаться, что увеличивается благосостояние экономики, несмотря на то что ее производительность падает. Рента, как, например, монопольная рента, может покупаться и продаваться. Она обладает способностью капитализироваться. Это проявляется в росте рыночных цен на землю. Но подобное увеличение благосостояния не означает, что и экономика стала богаче, совсем наоборот. Власть монополии предполагает неэффективность. Происходит перераспределение благосостояния от потребителей к тем, кто обладает рыночной властью. В результате подобных перекосов производительность экономики снижается, несмотря на то что формально уровень благосостояния увеличивается.

Таким образом, становится очевидным, что увеличение благосостояния нашей экономики обусловлено ростом стоимости, но не количества основного капитала (например, земли), который возможен благодаря усилению власти монополий. Многие перемены, произошедшие в нашей экономике, открыли многочисленные возможности для того, чтобы монопольная власть распространялась и крепла. В конце XIX века целый спектр таких возможностей возник благодаря расширению масштабов производства, в результате которого в ряде ключевых индустрий, например в сталелитейной, стали главенствовать несколько компаний. В действительности же доминирование – в нефтяной, табачной отраслях – стало возможным отнюдь не из-за экономии от масштаба или совмещения, а исключительно благодаря грубой экономической силе. Теодор Рузвельт затеял борьбу с монополиями и был обеспокоен сосредоточением в одних руках политической власти ничуть не меньше, чем власти экономической. Равно об этом же мы должны беспокоиться и сегодня.