Игры демиургов - Петр Бормор

— Ма… Мазукта! — выдавил он сквозь смех. — Ну, ты даешь! Ты… ты просто…

Мазукта с умилением посмотрел на друга, рыдающего под столом.

— Приятно видеть настоящего ценителя! — произнес он. — Ты вот можешь уловить изюминку. А то у людей совсем нет чувства юмора.

Шамбамбукли сел, утирая глаза и сдержанно похрюкивая.

— А что не так с людьми?

— Не ценят, — вздохнул Мазукта. — Ведь правда, смешно же? А они даже не улыбаются.

— Может, потому, что им в этом мире жить? — предположил Шамбамбукли.

— Да не в этом дело, — отмахнулся Мазукта. — Юмор уж больно профессиональный. Что они могут понимать, жалкие пользователи!

Демиурги Шамбамбукли и Мазукта сидели на большом удобном облаке и наблюдали за сражением внизу.

— Ух! — воскликнул Мазукта. — Смотри, смотри, конница выходит из резерва! А черные выдвигают слонов! До чего же красивая комбинация!

— Я не очень люблю подобные зрелища, — признался Шамбамбукли. — Но да, ты прав, действительно впечатляет.

— А вон белая королева удирает через всё поле! Пошла пехота.

— Да, вижу, — Шамбамбукли поднес к глазам театральный бинокль. — Лошадь бьёт слона, кто бы мог подумать…

Снизу доносились боевые крики и звяканье оружия.

— А что они кричат? — прислушался Шамбамбукли. — Кто этот Хухет, во имя которого они идут в бой?

— Одно из моих имён, — небрежно отозвался Мазукта. — Так меня называют черные.

— Ясно. А кто такой Кирмеш, за которого бьются белые?

— Тоже я. У меня этих имён…

— Погоди! — Шамбамбукли поднял руку. — Я не понял, и те и другие веруют в тебя?!

— Ну да. Других богов в этом мире вообще нет, я, ты знаешь, не люблю конкуренции.

— А почему же они тогда воюют?

— Почему?.. — Мазукта задумался. — Ну, скажем так. Потому что одни называют меня Хухетом, а другие Кирмешем.

— Но это ведь одно и то же!

— Не-а, — Мазукта помотал головой. — Разница огромная. Хотя, конечно, и то, и другое — я. Но с разных точек зрения, понимаешь?

— Понимаю. А почему ты им не объяснишь, что ты один, и других не существует?

— В этом мире, — уточнил Мазукта.

— В этом мире, — кивнул Шамбамбукли. — Почему?

— Да я пытался объяснить, — вздохнул Мазукта. — Приходил и к тем, и к этим, увещевал, втолковывал… Этим сказал, что нет никого, кроме Хухета, тем — что Кирмеш един. Сам видишь, что получилось.

Демиурги вновь посмотрели вниз. На поле шло великое сражение. Белые и черные отстаивали постулаты своей веры.

— Ну, вот вам, детки, новый мир, — с широким взмахом руки представил демиург Мазукта. — Располагайтесь, разбирайте, кому что. Вот ты, доченька, кем хочешь стать?

— Всегда девчонки вперед, — пробурчал средний сын.

— Завянь! — коротко бросила дочка и с милой улыбкой повернулась к отцу. — Я, папочка, хотела бы стать богиней земли.

— Всей земли?! — ужаснулись братья.

— Да, — серьезно кивнула девочка, — всей. И всего, что из неё растёт.

— Богиня земли, жизни и плодородия, — перевёл старший брат. — Нехилый кусок отхватила сестренка!

Новоиспеченная богиня показала ему язык.

— Ну, а ты что выбираешь? — спросил Мазукта старшего сына.

— Море! — без запинки ответил старший. — Оно больше суши. А еще хочу иметь право колебать землю!

— Чего?! — возмутилась сестра.

— А того! Если тебе вовремя по шее не давать…

— Дети, не ссорьтесь! — нахмурился Мазукта, и все сразу замолчали. — Хорошо, море — твоё. А землетрясения будешь устраивать… ну, хотя бы вот этим веслом.

— Ну и бери себе своё море, — проворчала сестра. — Всё равно в нём ничего интересного нет, одни рыбы. А на земле зато люди водятся.

— Ничего-ничего, — хмыкнул старший брат. — Есть у меня пара задумок.

— Ну хорошо, — продолжил Мазукта. — А тебе чего хочется?

Средний сын повернул к отцу бледное лицо.

— Подземный мир, — не то прошипел, не то прошелестел он. — Земля, вода, люди, рыбы… всё это эфемерно, зыбко. Сегодня есть, завтра нет. Они, — он кивнул на брата с сестрой, — ничем не смогут владеть постоянно, всё рано или поздно умрёт и попадет ко мне. Навечно. Их потери — моё приобретение.

— Хороший выбор, — одобрил Мазукта и повернулся к младшему сыну. — Ну а ты, малыш, чего хочешь?

— Я хочу быть самым главным, — просто ответил младшенький.

Сестра и братья сначала опешили, а потом расхохотались.

— Ну, братишка, ты и нахал!

— Сынок, — ласково сказал Мазукта. — Нет такой должности, как «главный». Ты уж выбери, пожалуйста, что-нибудь нормальное. Хочешь быть богом Солнца? Или Луны?

— Это непринципиально, — спокойно пожал плечами младшенький. — Солнца, грома, весеннего дождя или болотной лихорадки. Назовите как угодно. Мы же не о формальностях говорим, а о реальной власти?

И он многозначительно похлопал ладонью по неприметной кожаной папочке у себя на коленях.

— Создатель! — обратился Пророк к демиургу Мазукте. — Почему ты к нам так плохо относишься? Ведь ты же нас любишь!

— Хм? — приподнял бровь демиург Мазукта. — И откуда такие сведения?

— Ну, я вообще-то пророк.

— Да, логично. Значит, говоришь, я к вам плохо отношусь?

— Плохо, — кивнул Пророк.

— Занятно! — Мазукта ухмыльнулся и поскреб подбородок. — Солнышко вам светит, земля держит, деревья растут — а вам плохо? Мало того, что вы ходите, дышите, едите — надо еще каких-то особых благ?

— Мы же дети твои! — укоризненно заметил Пророк. — Разве так трудно уделить нам чуть больше тепла и заботы?

— Не трудно, — пожал плечами Мазукта. — Но вредно. Избалуетесь.

— Не избалуемся, — пообещал Пророк. — Нам и так слишком мало перепадает.

— Правильно. Вот как раз еще чуть-чуть и будет вредно.

Пророк тяжело вздохнул.

— Жаль.

— Ну извини, — развел руками Мазукта.

— Как же люди поверят, что ты их любишь, при таком отношении?

— А кому они должны поверить? Ты им, что ли, рассказал?!

— Рассказал, — виновато понурился Пророк. — Не удержался.

Над макушкой демиурга сгустилась грозовая туча, волосы затрещали от молний.

— Кретин! Ты соображаешь, что говоришь?! Да какое ты можешь иметь представление о настоящей любви, жалкая смертная тварь!

Человек невольно втянул голову в плечи.

— Я пророк, — напомнил он. — Кое-какое представление имею.

— Хрен ты собачий, а не пророк! — огрызнулся Мазукта. — Ладно, живи. А лишнего больше не болтай.

— Гав!

— Ага, вот именно.

Мазукта задумчиво сдвинул брови.

— Любовь, любовь… Что вы понимаете в любви! О ней вообще не следует упоминать всуе! Разбередил, понимаешь…

Он нервно передернулся и шагнул к ближайшей стене.

— Пойдем!

— Гав?..

— Со мной. Как там… к ноге! Ты же пророк? Вот и получай своё откровение. Сейчас будет.

Мазукта распахнул в стене дверь и глубоко вдохнул свежий воздух.

— Гав? — спросил Пророк.

— Это мой любимый мир, — со странной блуждающей улыбкой объяснил Мазукта. — Один из миров. Я их все люблю, а этот — особенно. Вот именно сегодня, именно его. Так получилось.

— Гав?..

— Люблю… — хрипло прошептал Мазукта, раскачиваясь на пороге. — Сил нет, до чего люблю. Я… не могу… больше… сдерживаться!

— Гав?! — Пророк в ужасе уставился на Мазукту.

Демиург, шатаясь как пьяный, широко раскинул руки и шагнул вперед. Мир, радостно трепеща, потянулся ему навстречу. Демиург вошел в мир, и тот вобрал его в себя. Свет любви заполнил мир. Жгучий, яростный, очищающий свет. И растворившись в нём, содрогаясь от невыразимого наслаждения, мир пришел к своему Концу.

— Вот, — отрывисто произнес Мазукта. — Это. Я. И называю. Любовью. То, что существует у вас — лишь образ и подобие. Настоящей любви… даже тени, легкого намека на настоящую любовь — никакая вселенная не выдержит.

Пророк, накрыв голову лапами, лежал на пороге и тихо подвывал.

— Понял? — спросил Мазукта.

Пророк тоскливо заскулил.

— Ты не сомневайся, — заверил Мазукта. — Я вас люблю. Любовь еще, быть может… когда-нибудь… В общем, там видно будет. Ну, чего валяешься? Вставай! Можешь сказать, о чем хотел.

Пророк поднялся на ноги, отряхнул одежду и рассудительно покачал головой.

— Га-ав, — ответил он.

Демиурги Шамбамбукли и Мазукта сидели в гостиной и пили чай с коржиками. Раздался негромкий, но настойчивый стук.

— Погоди, не открывай! — закричал демиург Шамбамбукли демиургу Мазукте, который уже встал с кресла и направился к двери.

— А собственно, почему? — удивился Мазукта.

— Там… ты даже не представляешь, кто там!

— Не представляю, — согласился Мазукта. — Поэтому и хочу посмотреть.

Он решительно повернул ручку и распахнул дверь.