Вексельное право - Георгий Лосьев

– В капусте?

– Так точно.

– Не поржавел?

– Как был,- новенький! В клеенку завернули, прохвосты!

Обрадовался и Автономов.

Старинная американская фирма «Смит и Вессон» выпускала два типа револьверов – гражданские, никелированные, с эбонитовыми или фибровыми рукоятками, и военные, длинноствольные, так называемые «железнодорожные», 44-го калибра. У этих рукоятки деревянные, но без насечки, как, например, у нагана. На его рукоятке попытки «проявить» отпечатки пальцев всегда безрезультатны – рифленость мешает. А на «Смитах», особенно на «военных», где щечки рукоятки гладенькие, да и на «гражданских», фибра прекрасно сохраняет отпечатки.

«Чудно! – подумалось Автономову. – Минимум, четыре отпечатка – большой палец, средний и безымянный. Указательный не в счет, он на спусковом крючке. Мизинец – еще бог весть как, вышел или не вышел: на «гражданских» типах этого оружия рукоятки маленькие…»

– Товарищ Твердохлебов, развертывали клеенку?

– Что вы! Я ведь знаю про отпечатки…

– Молодец! Посылаю лошадь, везите сюда вашу «пушку», но не развертывайте ни в коем случае!..

В барабане оказалось пять стреляных гильз, в стволе – свежий пороховой нагар. Несомненно: тот самый «Смитильсон», которым отстреливался паренек.

Рукоятку исследовали под лупой: да, имеются отпечатки.

И поехал «Смит» с нарочным в Омскую криминалистическую лабораторию.

Автономов снова направился в больницу. Но врачи – в один голос:

– Нельзя допрашивать. Натура очень экзальтированная. Состояние депрессии, может повториться шок.

Инспектор обозлился и ушел.

На следующий день Автономова вызвал начальник розыска.

– Даю неделю сроку. Не найдете эту шпану – пусть вся твоя группа пишет заявление и – до свидания! А ты давай тогда в распоряжение райкома. Возражать не будем. Правильно народ говорит – хлеб даром жрем!..

И тут… «хлеб»!

Ведь и до сих пор милицию еще попрекают этим «хлебом», хотя многое изменилось. Обидно бывает слышать: «Стоит на посту день, словно пень, – палочкой помахивает, а зарплата – инженерская!».

Обывательский скепсис трудно поддается истреблению именно потому, что – обывательский…

К инспектору Автономову снова пришел курсант Твердохлебов. В руках у него был сверток.

– Здравствуйте! Черепки принес…

– Черепки? Что еще за черепки?

– Бутылочные… Хорошо сохранились отпечатки пальцев, как на моем «Смите». Из Омска ответа нет?

– Пока нет. Ну, выкладывай черепки! Э… э… тут жидкость какая-то! Где нашел?

– У нас сегодня аврал был, снег убирали. Ну, мой участок пришелся как раз возле уборной. Копнул раз, копнул два… Звяк! Ну, откопал вот да спрятал…

– Спасибо, студент! А ты уверен, что не ваша бутылка и отпечатки – чужие?

– Наша бутылка, наша, инспектор! Вино было в ней, курсант Николенко покупал. Все держал до приезда жены, а нынче сказал: пропала, мол, бутылка еще до налета.

– Гм… А ты не оттаивал жидкость, что осталась на донышке? Вино тут или…?

Автономов передал бутылку субинспектору Смирнову. Тот наскреб ножиком со дна и положил крошки на раскаленную печурку. Нет, не похоже на вино. Автономов попробовал на язык и сплюнул: соленое. Кровь!..

– Слушай-ка, – обратился он к курсанту. – Ты сыну Бурдуковой не показывал револьвер? Не говорил ему – где хранишь?

– Ну… говорил, показывал. Осенью, когда он впервой приезжал.

Автономов разочарованно вздохнул.

– Ну, а зимой я упрятал «Смита» в сундучок под кроватью.

– А когда на лес уезжал, где он был у тебя?

– Натурально, в сундучке.

Тут инспектор вздохнул с облегчением и отпустил Твердохлебова с миром.

Смутные подозрения, которых Автономов и сам стыдился, все более укреплялись в сознании, и перед официальной версией – грабеж с тяжким насилием над личностью – встал барьер.

Снова, уже в который раз, инспектор отправился на место происшествия: он решил выверить оси пулевых траекторий. И тут выяснилось черт знает что! Получалось, что стреляли из трех пистолетов, но… из одной точки – из кухни. Как будто двое палили через дверь сперва в одну торцовую стенку, а потом начали палить в другую.

Двое… Впрочем, двое ли? И пули ложились рядышком.

Автономов выковырял из торца три пули, сидевшие в подмерзшем бревне, одна к одной, и зеркало на стене отразило торжествующую инспекторскую улыбку: на его ладони лежали – «смитт-вессоновская», 38 калибра, свинцовая и без оболочки, вторая – обычная пуля от нагана и третья – подрезанная штуцерная самоделка к «Стейеру». А вот гильзы, сделанной из патрона «арисаковской» винтовки, инспектор нигде не мог обнаружить. «Стейер» же был полуавтомат.

Так смутное подозрение становилось твердым убеждением. Но все же Автономову было немножко стыдно: слишком уж пакостная мысль одолевала его…

В тот же вечер Автономов созвал свою группу.

– На завтра назначаю обыск в известном вам общежитии, – сказал он. – Все обыскать, подчистую! Комнаты, кухню, надворные постройки.

Утром начался повальный обыск.

Такие операции лучше осуществлять летом – непременно найдешь что-нибудь. А вот зимой… В сугробах можно и быка запрятать. Тут главное – дворницкая работенка: поделить всю дворовую площадь на квадраты и каждый квадрат, что называется, перелопатить до земляного основания. Работенка не очень веселая в декабре или январе, тем более, что двор общежития – огромный. Но помогли курсанты.

Субинспектору Смирнову Автономов поручил заняться надворными постройками, агенту Маркину – перенести на другое место поленницу, а сам отправился на кухню, к поварихе Лукерье Степановне Бурдуковой.

Однако не успели разговориться: прибежал агент Маркин.

– Нашел!

– Что нашел?

В полузанесенной снегом поленнице был обнаружен мешок, а в нем – костюм и пальто. Не успели разобраться, чьи вещи, как в дверях сарая показался Смирнов с двумя револьверами в руках.

– Продаю по сходной цене! Наган пустой, с расхлопанными гильзами, и «Стейер» с тремя патронами и стреляной гильзой: застряла в патроннике.

– Где взял?

– Да недалеко, в каретнике, под козлами ходка.

– Ищите, ребята, ищите! – потребовал Автономов. – Мне нужно двенадцать одеял, на меньшее не согласен!

Но одеял так и не обнаружили. Зато у забора нашли какие-то полуистлевшие тряпки и металлическую булавку от галстука.

Курсант Соколов повертел булавку в руках и признал за свою.

Все становилось на место.

Второй вопрос: зачем это понадобилось? Инспектор отправился к начальнику.

– Разрешите выписать ордер на арест?

– Кого?

– Бурдукова, сына поварихи.

Кравчик даже привстал со стула и постучал пальцем по лбу:

– У тебя тут… как? Все в порядке?

– Конечно! Я никогда не просил у вас безосновательно ордеров…

– Спятил! Не ордер, а орден этому парнюге надо дать!

– Но вы послушайте…

– И слушать не буду! Ищите бандитов! Ишь, ловкачи какие: Шемякин суд хотите устроить? «Шапка-то чья? Сеньки? Стало, Сенька и тать, стало, Сеньке и дать таску!»

– Позвольте рассказать…

– Выводы, разумеется? Да меня за эти «выводы» и горком и прокурор… Нет уж, уволь, голубчик! Уходи, сделай милость! От таких «открытий» у меня в печени приступы.

– Слушаюсь!..

Очень обиделся Автономов и пошел к себе.

А в группе – опять Твердохлебов. Сидит и терпеливо ждет.

– Что у тебя еще?

– А вот, взгляните…

Он выложил на стол какие-то обгоревшие железки.

– Сегодня утром повариха попросила вынести золу из печки. Я понес к помойке, стал вытряхивать, смотрю, что-то блеснуло. Цоп – угольники от портфеля! То есть, значит, портфель сгорел, а угольники остались. Вот, думаю, оказия! Начал всю кучу разгребать, вот – результаты раскопок…

– А это что еще за металл?

– Этот слиток – коллекция монет. Вот знаменитый рублевик с крестом. Наполовину расплавился, а если потереть – крест видно.

– Спасибо, Твердохлебов!..

Собрав все данные, Автономов направился к наблюдавшему за угрозыском народному следователю Танбергу, и тот выписал ему ордер на арест Бурдукова.

После этого Автономов отправился в больницу – в полной форме с зелеными петлицами. Там он сразу прошел в палату, не надевая халата и не отвечая на вопросы дежурного персонала.

Бурдуков, сидя у окна, играл в шахматы.

– Ну-с, как мы себя чувствуем? – участливо спросил инспектор. – В шахматы сражаешься?

– Да, маленько…

– Тогда готовься к мату. Выходи в коридор!

В коридоре Автономов предъявил главврачу ордер на арест Бурдукова.

– Предлагаю выбор: либо откровенность и подписка о невыезде, либо – немедленно за решетку. Для начала сообщите, Бурдуков, где, в каких закромах находятся двенадцать одеял и прочие вещи, кроме сожженных вами? В поленнице не оказалось, а в сарае – только револьверы.

Бурдуков побелел.