Золото - Леонид Николаевич Завадовский

Петя выждал, пока затухнут возражения.

— Если разобраться, вам, ребята, нужнее моего. С вас Алданзолото взыщет убытки. Придется коней оставить в тайге. А на приисках вы, наверное, думали их продать. А мое дело — полеживай в зимовье и огребай суточные.

Насмешку хорошо поняли в толпе, и многие отошли от нарты с руганью.

— Языком трепать молодец, ты поди сунься в водицу.

Петя продолжал сидеть на нарте. Олени улеглись на снег, положили морды на бока, как на мягкие подушки, и, вздохнув, закрыли глаза. Лидия подошла к нему. Он встряхнул ее руку.

— Как же ваш папаша думает перебираться?

— Никак не думает.

— Покормите обедом — скажу секрет. Через час будете на том берегу.

Лидия взяла его под руку, приподняла с нарты и повела к костру. Федор Иванович скользнул глазами по дружной парочке. Петя шепнул:

— Папаша не очень рад нахлебничку. Но, кроме шуток, сяду с вами обедать. Примчался в Саныяхтат, туда-сюда, схватил проволоку, обрадовался, как конфетке, и забыл про свой чемодан с провизией. — Он наклонился над котелком. — Пора снимать, переварится.

Лидия рассмеялась и объявила мужу обещание молодого человека переправить их на тот берег.

— Как же это сделать, разрешите узнать? Тут столько народа, и не могут ничего придумать.

— И думать не стоит, — Петя достал сухарь из мешочка и с хрустом раскусил. — Надо сесть верхом на лошадь, положить на нее вдобавок груз, чтобы вода не повалила и — пошел. Пассажиры — за хвост на буксире. Что вы смеетесь? Мне надо вот как проволоку переправить, мне не до шуток. Какой у вас вкусный суп. На Незаметном обязательно встану к вам на хлеба.

— Очень будем рады, — сказал Федор Иванович на всякий случай: кто его знает, может быть, на самом деле переправит.

Петя казался моложе даже своих молодых лет — ему было, как полагала Лидия, двадцать четыре, двадцать пять — лицо свежила веселая улыбка, как будто он непрестанно думал о смешных и остроумных вещах. Он глотал с ложки мутный бульон и сокрушал сухарь за сухарем. Позавтракав, закурил и обратился к Федору Ивановичу:

— Разрешите воспользоваться вашей лошадью?

Пласкеев растерянно пробормотал:

— Очень уж слабые они у меня, подыскали бы другую.

— Если вы не дадите, возчики и подавно не дадут.

— Конечно, берите, — заявила Лидия, — какие могут быть разговоры? В самом деле хотите переправить нас на буксире?

— Иного выхода нет. Сейчас буду налаживать…

Толпа все увеличивалась. Петя бродил между костров, присаживался на корточки, курил с приискателями, зубоскалил. Лидия любовалась его легкой фигурой, его жизнерадостной улыбкой. Вернулся он с коренастым приискателем. Они притащили с собой круги веревок и вместе с проволокой привьючили на спину лошади. Вся толпа придвинулась к берегу в том месте, где происходили странные приготовления к переправе. Петя уселся на отводину саней и сбросил валенок. Поставил ногу на снег, комично поднял ее, будто обжегся, и скинул второй валенок.

— Мочить не хочется, — сказал он.

Ноги он замотал портянками и подвязал бечевкой. Взял лошадь за повод и шагнул к воде. Кто-то догадался:

— А ведь ловко придумал!

— Поняли теперь, когда разжевали и в рот положили, — оглянулся Петя. Подсадил молодца со смелым лицом на лошадь и передал ему поводья в руки. — Держи наискось, а то утащит.

— А то не знаю, — крикнул всадник. — Но, родимая!

Посыпались брызги от конских ног. Петя пропустил лошадь мимо и схватился за хвост, всплывший на воде. Проворный наездник хлестал поводом, подбирал ноги все выше. Вдруг лошадь опустилась до холки, поднялась на дыбы. Опять опустилась и снова взвилась, отталкиваясь о лед. Петя окунулся в воду до плеч, будучи не в силах устоять в быстрине. Лидия зябко засунула руки в рукава. Толпа безмолвствовала.

Лошадь продолжала подвигаться скачками. С минуту билась на одном месте. Наконец оторвалась и с храпом пошла дальше, вырастая над водой с каждой минутой все выше. Раздались крики торжества — переправа достигла прибрежных кустов на той стороне. Не выходя на берег, Петя вскочил на лошадь и погнал ее обратно. Следом за ним вскипала вода от веревки, конец которой закрепили за дерево. Веревка выпрямилась, как струна, и сбрасывала с себя водяную радужную пыль.

На берегу поднялась суматоха. Приискатели предлагали возчикам деньги, последние вещи — все, что угодно, только дай лошадь. По речке за хвостом коней перебрасывались по пяти-шести человек сразу. Слышались понуканье, крики от нестерпимого холода, сжимающего сердце и грудную клетку. Над свинцовой рекой в белой снежной оправе стоял гомон, будто шло веселое купанье.

4

На той стороне реки уже загорались огни, когда Лидии удалось, наконец, привести Петю к своим саням. Она расстегивала на нем пуговицы и тянула с него прилипший к плечам и груди пиджак.

— Сию же минуту раздевайтесь. Федор Иванович, подложите в костер!

Но смущаясь, стянула и сорочку. Один тулуп расстелила, другим накрыла с головой. Отжала сброшенное белье, пиджак и брюки и развесила на оглоблях возле огня. Возчики рубили плоты, и один, уже готовый, грузили ящиками с товарами, бочками с маслам. Затаскивали сани, ставили друг за дружку. Паром из бревен по веревке, перетянутой через поток, используя течение, как делается это на ангарских перевозках, медленно двигался на ту сторону. Словно прорвался натужный нарыв — энергия освободилась из плена и била через край. Воздух, резали бодрые крики, распахнутые полушубки, ичиги и сапоги пестрили солнечный снег, Лидия чувствовала себя легкой, возбужденной.

— Вы, молодой человек, не так озябли в воде, как после, когда ходили мокрым по берегу. Сейчас вскипит чай, я вас напою с коньяком. Добрые люди посоветовали захватить с собой бутылочку.

Она, наконец, покончила с хозяйством и уселась напротив Пети, совершенно скрытого под тулупом. Из поднятого воротника в щелку виднелись одни глаза. Невольно расхохоталась.

— Ну и вид же у вас!

— Ничего смешного. Искупайтесь, попробуйте. Б-р-р… — Петя задвигал плечами. — Вспомнить жутко. Как это люди купаются на крещение! Тут весной невтерпеж.

Дрова ярко пылали, тепло топило снег. Петя смелее выглянул из воротника. Волосы на его голове слиплись — окунулся в воду, когда лошадь споткнулась о корень, — давно небритая щетина топорщилась на щеках и подбородке. Воспользовался отлучкой Федора Ивановича и пошутил над его хитростью: хотел переправиться, а лошадей не хотел давать.

— Теперь убедился ваш папаша, что и наш брат кое на что пригоден.

Он, видимо, всерьез вообразил, что Пласкеев — отец Лидии. Она решила рассеять недоразумение:

— Почему вы вообразили, что Федор Иванович мне папаша, скажите, пожалуйста.

— Не мамаша же, на самом деле.

— А если муж? Вам теперь не