Путешествие на край комнаты - Тибор Фишер

Я задумалась, как мне обставить свой ход конем. У меня был этот диск. Я привезла его с собой. Я не считала, что это какая-то редкость, потому что он был у меня всегда. (Вернее, не у меня, а у сестры – пока я его не зажала.) Мне тоже нравился этот альбом. И это явно был знак, что нам с Уолтером суждено подружиться. Такая возможность не выпадает случайно. Секс в «Вавилоне» по вполне очевидным причинам не значил вообще ничего, зато дружба кое-что значила. Мысль сбегать за диском и вручить его Уолтеру прямо сейчас сперва показалась мне очень заманчивой. Потом я подумала, что лучше отдать его Уолтеру наедине, чтобы дать ему время проникнуться благодарностью. Но потом я вообще передумала отдавать ему диск. По отношению ко мне Уолтер всегда был корректным и предупредительным, но не предпринимал никаких усилий, чтобы узнать меня поближе. А если я ему неинтересна, то чего я полезу к нему со своими подарками? Это получится так, как будто я пытаюсь купить его дружбу.

Низкий, раскатистый гул возвестил о прибытии полицейского вертолета. Вертолет прилетал чуть ли не каждый день и зависал над нашей крышей, хотя мы так и не поняли, что в нас было такого уж любопытного. Если тебе интересно подглядывать за полуголыми тетками, так на пляже их явно больше. А если ты собираешь материал для одиноких забав интимного свойства, так пойди в магазин, купи себе журнал и наслаждайся – их сейчас издают в очень хорошем качестве и на любой вкус, и стоят они не сказать, чтобы дорого. Кстати, билеты в наш клуб тоже стоят недорого. Если хочешь увидеть нас в действии, приходи и смотри.

Но что-то на нашей крыше неудержимо влекло к себе вертолет. Как я уже говорила, он прилетал чуть ли не каждый день и кружился над нами, медленно и оглушительно. Может быть, их привлекало, что мы вообще-то не выставлялись на всеобщее обозрение, и крышу было видно только с воздуха. У меня не такое уж острое зрение, но даже я видела, что происходит в кабине. Зрелище, знакомое многим женщинам: дрочащий мужик в отдалении, а то и вблизи.

– Ну-ка, глянь на него, Хейди, – сказал Ричард. Номера Хейди всегда проходили точно по расписанию. Другие пары периодически выбивались из графика, тем более что всякую женщину – и не только в секс-шоу – иногда утомляет, если мужик очень старается кончить, но кончить никак не может. Но у Хейди была поразительная способность: при необходимости она могла заставить любого парня кончить уже через тридцать секунд. По ее номеру можно было сверять часы: ее выступление заканчивалось секунда в секунду с музыкой и длилось ровно десять минут сорок секунд. Всегда. Каждый вечер. Независимо от того, кто работал с ней в паре, пусть даже самый пресыщенный и избалованный бабник (хотя, как правило, наши ребята интересовались нами не больше, чем газетой за прошлый месяц).

– Сейчас подлетят ближе, и гляну. Мне надо их видеть, – сказала Хейди. Никто не знал, как она это делает. Я пыталась расспрашивать Рутгера и Рино, но их ответы не слишком меня просветили.

– Хочешь узнать секрет, Оушен? – спросил Рутгер. – Хорошо, я тебе расскажу. По большому секрету. Все дело во взгляде.

– Рутгер, я знаю, что дело во взгляде. Но как он действует, этот взгляд?

– Это, наверное, прозвучит странно… но если по ощущениям… как будто ты занимаешься сексом с шестью женщинами одновременно.

– А тебе, Рутгер, откуда знакомы подобные ощущения?

– Ну, вообще-то я не хотел рассказывать, но раз ты спросила…

Когда я спросила об этом Рино, он уставился куда-то в пространство и завис так надолго, что я уже было решила, что он забыл про вопрос или просто не хочет отвечать.

– Она умеет заставить тебя поверить, что ты – самый лучший, – наконец изрек он.

Хейди запрокинула голову и посмотрела на пилота в упор. Если бы я это не видела своими глазами, я никогда не поверила бы, что такое бывает. Вертолет вдруг накренился, резко сменил курс и исчез из виду. До нас донесся какой-то натужный треск, за ним последовал оглушительный грохот, и на горизонте возник столб густого и черного дыма.

Никто ничего не сказал. Как будто все думали, что если не произнести это вслух: что Хейди одним своим взглядом устроила аварию вертолета, – то никакой аварии и не было. Никто даже не шелохнулся. Мы не знали, что делать. Сердечный приступ, змея укусила, грянуло землетрясение – мы знаем, что надо делать, почти в любой кризисной ситуации. А если не знаем, то кто-нибудь нам подскажет. Но вертолет, потерпевший аварию из-за взгляда блондинки… такого я не встречала еще ни в одной из брошюрок из серии «Первая помощь при…».

Хейди взяла свой защитный крем «фактор 30» и как ни в чем не бывало принялась натирать себе плечи. Я удивилась: может быть, у нее что-то со слухом? Я собралась было высказаться, но все-таки промолчала. Потому что подумала, что если сейчас я скажу: кажется, вертолет разбился, – значит, вертолет и вправду разбился, и это был не грохот с ближайшей стройки и не взрыв перегревшегося мотора в каком-нибудь автомобиле.

Мы думали, будет какое-то расследование, но никакого расследования не было. Мы целыми днями сидели на крыше и ждали, что к нам придут из полиции. Но никто не пришел. К нашему несказанному облегчению. Да и что бы мы им сказали? «Наша подруга Хейди – такая дрянная девчонка, что одним взглядом крушит вертолеты»? И что, интересно, сказал пилот в свои последние секунды: «Помогите, меня сглазили насмерть»? И какой вывод сделали бы в полиции, если бы было следствие? «Офицер Диас умер именно так, как хотел: с собственным членом в руках»? Так что это вполне логично, что никакого расследования не было.

Я ждала подходящего случая, чтобы подарить Уолтеру этот диск с регги, который он так искал, – но все было против меня. Я часами сидела на крыше, дожидаясь, пока мы с Уолтером не останемся там одни, и выслушивала бесконечные выступления Лу и Сью, которые живописали мне прелести однополой любви: что только женщина может по-настоящему удовлетворить женщину, и как много я теряю. Они постоянно капали мне на мозги. Это было муторно и занудно, и я начала понимать, почему многие женщины держат мужей под каблуком – потому что мужчине проще лечь жене под каблук, чем выслушивать, как она постоянно нудит над ухом. Я уже дошла до того, что готова была сказать: ладно, уговорили – даю вам полчаса, но потом вы заткнетесь, ага? Я ничего не имею против лесбиянок, но меня раздражает, что они только об этом и говорят. Иногда я заменяла кого-то из них в лесбийской сцене с Кристианой, и лизать ее грудь в течение двух-трех минут – для меня это было не более эротично, чем лизать подлокотник кресла. Кстати добавлю, что лизать подлокотник кресла – для меня в этом нет вообще ничего эротичного.

– Нет, вы не лесбиянки, – вмешался Влан.

– То есть как? – удивилась Лу.

– Нельзя быть лесбиянкой, если ты лесбиянка, – пояснил Влан, – только гетеросексуал может быть геем.

От сапфической ярости Влана спасла Кристиана, которая спустилась в бассейн и вдруг разрыдалась. Потому что на дне лежал Хеймиш, причем лежал уже давно – так что он явно не просто обследовал дно, а отошел в мир иной. Кристиана пыталась что-то сказать, но у нее пропал голос. Она нервно топталась на месте и тыкала пальцем в Хеймиша, покоящегося на дне, – в общем, вела себя совершенно не так, как надо вести себя в кризисных ситуациях.

Все единодушно решили, что Хеймиш либо перепил, либо перестарался со стимуляторами. Но у него в крови не нашли ни наркотиков, ни алкоголя – вернее, нашли, но не в таких количествах, чтобы это могло поспособствовать прекращению всяческой жизнеспособности. Признаков насильственной смерти также не обнаружилось. Все это смотрелось так, как будто Хеймиш просто заснул на дне бассейна. Никто ничего не заметил. Никто даже не помнил, чтобы Хеймиш спускался в бассейн. Я была вся в своих мыслях, решала, стоит ли мне обращаться в агентство по найму кадров, так что я тоже ничем не могла помочь следствию.

Хорхе попросил меня разобрать вещи Хеймиша. Сперва тебе льстит, что тебе доверяют такое ответственное поручение, что тебя считают достаточно взрослой и уравновешенной для выполнения такой деликатной миссии, но как только доходит до дела, ты начинаешь беситься и злиться, что тебя загрузили такой неблагодарной работой. Коробка бумажных салфеток, вонючая обувь, чашка с недопитым кофе, слово «ЖЕРЕБЕЦ», сложенное из деревянных букв, – это уже не просто коробка бумажных салфеток, недопитый кофе и деревянные буквы, а коробка салфеток, вонючая обувь, недопитый кофе и деревянные буквы, принадлежащие мертвому человеку, и в этом качестве они неизбежно приобретают неустранимый налет чего-то мрачного и гнетущего.

Проще всего было избавиться от недопитого кофе. Я просто вылила его в раковину. Но с остальными вещами было уже сложнее. Мне было как-то неловко: мне казалось, что я как бы усугубляю кончину Хеймиша. Окончательно прогоняю из мира живых. Был человек, человека не стало – и моими стараниями от него не останется даже вещей. Почти вся одежда была такой старой и драной, что годилась только на выброс. Я никогда не пойму мужиков. Зачем хранить двадцать лет какую-нибудь замызганную футболку?! Это что, беззаветная верность дорогим сердцу вещам или просто панический страх перед шоппингом?