Конан и Копье Крома - Донован Фрост

«А ведь он действительно не собирается сражаться с ванирами, он собирается на них охотиться, как на куропаток, — подумал Эйольв, — так же, как Атли в Венариуме не собирался сражаться с бароном, а просто дал тому напасть, и вывел его из строя».

Если бы в эти минуты Конан не спал, витая мыслью где-то во владениях своего бога, и он владел бы искусством красочной речи, то вполне мог состояться меж ними разговор. Разговор двух юношей, варвара и сына утонченной хайборийской культуры, о войне. И об охоте. Варвар мог бы сказать:

«Война для меня — это не дуэль или хитрые боевые приемы, созданные для трусов, лентяев и слабосильных южан. Война — это охота. Охота на человека. Охота на его слабости, его страхи, его глупость. С одним противником еще можно сражаться, с двумя — сложно, с большим коли-чеством попросту невозможно. Но если Кром приказывает, их можно убивать. Быстро и безжалостно, как охотник убивает дичь. Так во все века поступали мои предки.

Много в мире было жутких страшилищ, гораздо сильнее человека, с когтями, клыками, ростом до небес, летающих, ползающих, прыгающих. Изрыгающих огонь и убивающих взглядом. Однако хозяином земли стал человек, ибо. он не пытался равняться с ними силой, он просто охотился на них, со всей невозможной для тупого монстра хитростью и со всей страстью сердца, недоступной лишенному души призраку.

И он выжил, человек, а призраки населили кладбища и мерзкие капища, драконы поселились в сказках, гхоблины, трольхи и прочая нечисть оказались вышвырнутыми за окоем, в царство теней и призраков.

Кости, гигантские клыки и когти неведомых даже мудрецам зверей находят в северных пещерах в золе очага, среди детских глиняных игрушек.

Мой народ был велик в эпохи забытых царств Валузии, Грондара, Комелии. Мой народ был ничтожным стадом обезьян во времена, когда тонули ныне несуществующие континенты и зарождались контуры этого мира. Мой народ дрался веками со своим ровесником — народом пиктов в старом мире, вражда эта живет и поныне. Мой народ дрался с юными первобытными хайборийцами на заре эпохи.

Он не допустит на свои пустоши выросшие и окрепшие хайборийские королевства. Мой народ сдерживает новые молодые народы — ваниров и асиров, готовых обрушиться на эти королевства, как некогда хайборийцы обрушились с севера на дряхлеющий Ахерон. Мой народ переживет грядущие катастрофы и станет камешком, который сорвет лавину, что снесет нынешний мир, и застанет зарю новой эры.

Потому что мы — первые люди. И секрет нашего выживания не поймут никакие мудрецы и никакие колдуны, как не поняли нашу силу упыри и драконы на заре Вселенной.

Потому, что этого секрета не знаем и мы сами. Мы — просто живем. Наш Кром дает нам мужество и силы для битв и свершений и ожидает нас в своих чертогах. Он знает этот секрет. Секрет человеческого сердца, которое тверже алмаза, горячее расплавленной руды, которому не нужны молитвы, магия и наука, чтобы быть, которому не нужны когти, зубы и самое что ни на есть лучшее оружие, чтобы сражаться с достойными и охотиться на тех, кто сильнее и кого больше.

А тех, кого от света собственного сердца уводят посты и молитвы, алтари и учения чернокнижников, кого от невзгод защищают армии, а от болезней души и тела — жрецы, становящиеся хозяевами людских душ, Океан Времени смывает в Ничто, и все начинается сначала. Дабы сами боги следили за недоступной им тайной — жизнью человеческих сердец».

Однако Конан всего этого сказать не мог, потому что не мог так красиво и связно говорить, потому что он не говорил, а жил сердцем, не жалея ни о чем, не стремясь остановить ни один миг и не спасая свою жизнь от опасностей, а идя им навстречу. Кроме того, он просто спал. Опасность сама шла к нему, Кром с улыбкой смотрел на своего сына, а ему снилась самая увлекательная из охот, охота на человека.

И над пустошами разносился богатырский храп.

— Эти псы заслужили свою участь — остаться на корм песцам и лисицам, — сказал Атли, тяжело дыша и вытирая об одежду мертвого Хорсы свой меч.

Голова Хорсы лежала неподалеку, а рядом с ней валялись обломки изрубленного щита Атли, превращенного могучими ударами в груду щепок.

— Слава тану! — в один голос воскликнули верные ему наемники, оказавшиеся победителями в кровавой сече, в которой Гиганты дали победить новой, молодой, хищной дороге, по которой теперь мог двигаться народ Ванахейма.

— Слава Имиру, что даровал победу правым! — воскликнул Атли. Он был доволен, что взял в погоню за киммерийцем самых своих испытанных и верных бойцов, а также самых недовольных в дружине. Выяснение отношений должно было состояться давно и, хвала Имиру, унесло меньше жизней, чем могло бы. Всего-то три десятка мертвецов скалило зубы в синеву, сжимая побелевшими руками рукояти мечей и секир.

— Итак, у нас десять раненых. Кто это там шевелится? А, Хьяриди, старый пес. Добейте его. Тур, Грима и еще десяток, — Атли наугад тыкал кулаком в широкие пояса своих дружинников, — пойдете западнее. Встретите сопляка, дадите знать. Если нет, идите к Венариуму. Там вся дружина, вместе с Сапсаном. Ты, Отар, с тремя десятками отрежешь ему путь к Восточному Кряжу. Остальные двадцать — за мной, или эта война закончится без нас.

Глава 12

Эйольв задремал и уже в вечерних сумерках был разбужен грубыми толчками. Ни слова не говоря, Конан за руку подтащил упирающегося аквилонца к собачьим тушам, одним ударом вогнал в наст здоровенный дрын, и прикрутил его ремнями.

— Тут самое безопасное место в поселке, южанин. Ты, конечно, если постараешься, вырвешь эту деревяшку, только пусть твой Митра вразумит тебя, и ты уйдешь той дорогой, по которой сюда войдут ваниры. Но это только если я погибну. Все, можешь орать, молиться или смотреть.

И киммериец в три прыжка исчез за обгоревшей кузницей, а Эйольв остался стоять с открытым ртом.

На поселок опускалась ночь, где-то далеко на западе от этого места киммерийская орда пошла на штурм аквилонской твердыни, где-то на юге обвал погребал под собой цвет панцирной кавалерии королевства.

А в нескольких десятках шагов Атли задумчиво поднял из окровавленного снега оголовье кувалды, в проушину которого был вставлен ремешок. Это был тот самый метательный снаряд, что оборвал жизнь первого из псов Ванахейма.

— Так вот куда делись собаки, клянусь Имиром. А где трупы? Ах, этот мальчишка не только умеет разыгрывать из себя саму Хель, так еще знает наши пословицы! Не будь я первый ванирский тан, если мы не застанем здесь его, а найдем Хресвельга, жующего наших псов. — У хозяина и собаки одна судьба, — задумчиво проговорил один из ваниров, теребя бороду.