Ватага. Император: Император. Освободитель. Сюзерен. Мятеж - Прозоров Александр Дмитриевич

Так Вожников и поступил уже в ближайшее воскресенье – отстоял вместе со всем местным истеблишментом обедню, получил благословенье епископа, из собора Святой Девы Марии на улицу вышел… и ноги сами повели его к бане…

Была там одна такая рыженькая… ой!

– Нет, шалишь, дьявол!

Оглянувшись, молодой человек перекрестился на острый шпиль собора и решительно повернул к рынку, где и остановился в задумчивости перед торговцем людьми, уважаемым синьором Винченцо Фразой из славного города Турина.

– Хотите верного помощника, слугу? – Купец – живой, черноглазый, подвижный – по воскресеньям вел торговые дела лично. – Могу порекомендовать вон того парня, всего за семьдесят флоринов!

– Семьдесят? – машинально переспросил Егор. – А его случайно зовут не Аристотель? Или, может быть – Пифагор? Платон?

Итальянец расхохотался:

– Хорошо, синьор! Только для вас – пятьдесят.

– Да мне, в общем-то, слуга и не нужен – я служанку ищу, – несколько смущенно признался князь. Он всегда почему-то смущался, когда покупал рабов.

– А-а-а! – обрадованно воскликнул работорговец. – Так бы сразу и сказали, мой господин! Вот, смотрите, очень хорошая девушка, белошвейка… Девяносто флоринов!

– Ой!

– Восемьдесят пять.

– Да мне не нужна белошвейка, я обычную, простую служанку хочу купить. Найдутся у вас такие, уважаемый герр?

Синьор Фраза приложил руки к груди:

– О, не сердитесь, друг мой! Уверяю вас, что-нибудь стоящее всегда подберем. Вот, к примеру…

Он обвел рукой невысокий помост с выставленными для продажи рабами:

– Вы, господин, помоложе желаете?

– Да уж не старую.

– Угу… Тогда эти! Эй, вы, – сюда.

К краю помоста подошли три совсем уж юные девочки лет по тринадцати, и Вожников разочарованно махнул рукой:

– Не, таких молодых мне не надо.

– Всего шестьдесят флоринов, учитывая доставку и налог с продаж, – вкрадчиво пояснил купец. – А если надумаете брать сразу трех – отдам за сто пятьдесят!

– Нет!

Молодой человек чувствовал себя как-то противно, даже подумывал бросить всю эту затею да пойти, к черту, в баню – авось с сифилисом пронесет! Нехорошо, нехорошо стоять вот эдак, выбирать – все же живые люди, не роботы…

– А это кто там у вас сидит, горюет?

Князь вдруг натолкнулся взглядом на сидевшую у помоста девчонку в рубище и – в отличие от всех остальных – в массивных железных цепях, уже натерших несчастной запястья до крови. Темно-рыжие космы, опущенное в обнятые руками коленки лицо.

– А-а-а, это Лерба, мы ее Кошкой прозвали, – неприятно усмехнулся торговец. – Я ее с берберского корабля купил. Поначалу злющая была – ужас! Я уж думал – нипочем такую злюку не продам, да ведь ничего, и не таких обламывали. Всего-то малость постегали кнутом да отдали на ночь слугам, а потом снова постегали, вот…

Нагнувшись, купец приподнял одетую на девчонку жилетку, обнажив смуглую спину в белесых рубцах. Невольница не прореагировала на это никак – даже лица не подняла.

– Я честный человек, уважаемый, – оглянувшись на Вожникова, негромко произнес итальянец. – Это вам всякий скажет. Вот и сейчас – если вдруг надумаете брать, так смотрите – что! Впрочем, вы с ней легко справитесь, если у вас сыщется хорошая плеть… Честно сказать, у меня уже спрашивали про нее какие-то монахи… видать, решили исповедать несчастную, обещались завтра прийти.

Девчонка вздрогнула, видать, расслышала, что сейчас сказали.

– Ну, ты сиднем-то не сиди, Лерба, лицо-то яви, не то живо у меня получишь, тварь!

Звякнув оковами, рабыня подняла лицо, сверкнув блестящими зелеными глазищами… тут же погасшими.

Остренький подбородок, тонкий изящный нос, лоб… для канона средневековой красоты низковат… Красивые зеленые глаза…

– Рот открой, тварь! Покажи господину покупателю зубы.

Белые ровные зубы…

– И сколько вы за нее хотите!

– Что вы, господин, – замахал руками купец. – Даром отдам… почти. Пятьдесят пять флоринов!

– За ту, которую еще нужно воспитывать?

– О, многим людям этот процесс нравится, господин. Вот и тем монахам я как-то подобную тварюшку продал… теперь они за новой пришли. Брат Дитмар, брат Фридрих и прочая братия из доминиканского монастыря.

– Ладно, беру… Сейчас пришлю слугу с деньгами, а вы пока упакуйте товар.

– Что сделать?

– От цепей-то освободите, ну. Надеюсь, она не сбежит по дороге?

– Не сбежит, – поджав губы, уверил почтеннейший синьор Фраза. – Ей тут бежать некуда – живо поймают, да будут бить кнутом, а потом заклеймят, может, и ноздри вырвут. Оно ей надо? Эй, Лерба, – согласна со мной? Согласна, спрашиваю, тварь?!

Невольница поспешно кивнула, бросив на работорговца полный затаенной ненависти взгляд.

Егор давно уже подумывал о том, как искоренить позорную торговлю людьми, да пока так ничего конкретного и не придумал. Наказывать работорговцев – этого никто сейчас не понял бы и не принял. Да и эксплуатировали купленных невольников, честно сказать, не так чтоб уж очень, не в масштабах античности – брали в качестве домашней прислуги, и многие вскорости выкупились на волю, правда, своих хозяев старались не покидать без особой на то причины – изгои в средневековом обществе не нужны никому, одному – не члену клана, гильдии, цеха или иной корпорации – просто не выжить. Никак.

Оставшуюся часть дня – почти до вечера – князь провел в трехэтажном особняке своего компаньона, герра Ганса Фуггера, которого давно уже звал просто – Ганс. Ганс был вполне счастливо женат, имел четверых детей и целую кучу племянников и племянниц от умершей в лихорадке сестры. Племянников Ганс воспитывал точно так же, как и своих собственных детей, различий между ними не делал, одинаково сердито покрикивая на всех, кто попадался под руку.

– Эй, Якоб, забодай тебя комар! Ты куда ножницы задевал?

– Это не я, батюшка, это Тереза!

– Я вот тебе дам – Тереза… Тереза, иди сюда!

– Уу-у-у, это Якоб все… Сказал, давай Фрица подстрижем…

– Вот отправлю на мельницу – будете там баранов стричь, и никаких вам гостинцев!

Отобедав с Фуггерами, Егор попутно решил несколько важных вопросов относительно нового номера комиксов и строительства еще одной мельницы, после чего откланялся, отправившись к себе – вот уже более полугода князь снимал «апартаменты» на постоялом дворе господина Лукрециуса Фогта, уважаемого далеко за пределами Аугсбурга за честность и отсутствие назойливого любопытства к своим постояльцам.

«Апартаменты» представляли собой расположенные на втором этаже добротного каменного дома покои, вытянувшиеся анфиладою и включавшие в себя кабинет с писчими принадлежностями и большим столом, просторную опочивальню с высокой, под бархатным балдахином, кроватью на резных – в виде львиных лап – ножках, умывальную с большой бочкой – ванной и настоящим венецианским зеркалом из тонкого и почти прямого стекла, и небольшую каморку для слуг.

Именно оттуда, из каморки, едва только князь поднялся домой, стремительно выскочила какая-то растрепанная рыжая бестия, бросилась вошедшему под ноги, вероятно, намереваясь убить…

Егор выхватил кинжал:

– Остановись! Кто ты?!

– Я твоя новая служанка, мой господин, – подняла лицо… та самая невольница со строптивым нравом, которую, как помнил князь, нужно было все время бить.

– А, понял… как тебя…

– Лерба, мой господин.

– Лерба, да… Ты что под ноги-то кинулась?

– Просто хотела снять с тебя башмаки, господин, – так и не поднимаясь с колен, пояснила девчонка.

Он была все в том же невообразимом рубище, грязная, босая…

– Я тут прибралась немного.

Действительно – князь оглянулся по сторонам – и подоконники от пыли протерты, и пол вроде вымыт… Ого! Даже серебряный кубок – подарок Ганса – начищен до блеска. Видать, и впрямь эта невольница сильно боится кнута.

– Ты что такая грязная? – велев девчонке подняться, нахмурился князь. – Там, в умывальной – бочка. Натаскай, нагрей на кухне воды и вымойся, поняла? Только не вздумай потом надевать свою рвань – выкини, там, верно, вшей…