Настольная памятка по редактированию замужних женщин и книг - Владимир Макарович Шапко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дальше было ещё круче. На свадьбу в кафе (не в ресторан!) он пригласил ровно пять человек. Двух непосредственных своих начальников с женами и холостячку Жданову из отдела кадров. Весь вечер постоянно уточнял у официантов названия вин (цены на них), бегал на кухню, уточнял блюда (дешёвые).
После всего возле кафе он крепко пожимал руки: «Приходите, приходите! Мы всегда будем рады!» Приглашённые, встряхиваемые им, уводили глаза. Все были трезвы как собаки. Расходились в разные стороны поспешно. Точно после просмотра фильма-кошмара. Зиновьева (невеста! жена!) стояла и словно бы не верила. Думала, что это розыгрыш. Пародия на кого-то. Тем более что супруг потирал руки, подмигивал ей и хихикал.
У Лиды было своё жильё в Питере, но в ступоре каком-то, который всё не проходил, переехала к Кочумасову. Правда, скромно. Всего с одним чемоданом. (Как знала, что не задержится.)
Он считал каждую копейку. И не из-за нужды, а словно из спортивного азарта. На работу и с работы он гонял на велосипеде – и здоровье, и значительная экономия средств. Иногда приходилось на мотоцикле. Когда опаздывал. Но редко – бензин дорожает и дорожает, знаешь ли.
Он не курил, не пил. Поэтому друзей у него не было. Лысое темя его напоминало печальную поляну с погибшими муравьями. Зато глаза были деятельны, востры, всегда в работе. Он постоянно подсчитывал. И в уме, и на калькуляторе. Он помнил цены на все продукты, в каком магазине картошка дешевле, в каком дороже. Где сегодня скидки, а где только через неделю. Как в рекламе, он бегал за скидками впереди толпы. У него было несколько тетрадей, куда он записывал все расходы. По дням, по неделям, по месяцам. Он вычерчивал графики, диаграммы с взмывающими и падающими кривыми. Об электричестве, о газе и говорить нечего – с фонариком в зубах он пролезал к самому дальнему спрятавшемуся счётчику. И сразу начинал подсчитывать. Не вставая с коленей и не выплёвывая фонарика.
На вопрос, чем он занимается в конструкторском бюро, он сказал только: «Подписка». – «Что «подписка»?» – не поняла Лида. «О неразглашении», – добавил супруг. О своей зарплате – ни звука: двойная подписка. Зато точно знал, сколько получает жена. И деньги забирал сразу, едва та с зарплатой переступала порог. Забирал, чтобы выдавать ей потом по спискам из тетрадей. По разделам в них: «на метро», «на обед», «на мороженое» (на одно, иногда, если сильная жара).
Где он прятал деньги – жена не знала. По ночам, проснувшись, видела на стене в большой комнате тень. Вроде бы от мужа. Тень ползала по стене, горбилась, делала что-то внизу руками. Конечно, это была патология. В чистом виде. Все гобсеки и плюшкины отдыхали.
За границей он был только раз. В Японии. Будучи студентом, по обмену. Но постоянно рассказывал новоиспечённой жене только об одном случае из всей поездки. Как в супермаркете наблюдал за японцем, который хотел купить куриную ножку, завернутую в прозрачный целлофан. Японец стоял над куриной ножкой с полчаса, наверное. А может, и больше. И так и не купил её! «А почему, Лида? – смеялся Кочумасов. И объяснял ошарашенной жене: – Японец может позволить себе куриную ножку только раз в месяц». И это всё говорилось уже серьёзно, мечтательно и даже с завистью: «Японцы умеют жить, Лида».
Брат Сергей, поговоривший с Кочумасовым только раз, сказал о нём сестре тихо и коротко: «Жмот». И сразу уехал назад. В Вологду. Бежал от Кочумасова. Даже чуть не увёз с собой сумку с продуктами, которую собрала для Лиды мать.
…Зиновьева забеременела сразу, но Кочумасов не поверил в срок зачатия. Муравьи на его темени словно бы ожили, заползали. Стал говорить (со смехом, правда), что когда появится «киндрик» (его словцо) наверняка потребуется ДНК-экспертиза отцовства. Родителя, так сказать. Хи-хи-хи. Не забывал почти каждый день «про киндрика» и «неизвестного родителя», хих-хи-хи.
В конце концов Зиновьевой надоело это всё, собрала чемодан и ушла. Прожив со жмотом только полтора месяца. Развод судья тоже не задержала – детей у пары не было, мирить не надо.
Когда живот стал заметным, явно обозначился, несколько раз видела Кочумасова – тот выглядывал из-за деревьев и тут же прятался.
Точно в срок благополучно родила. Назвала сына Ярославом. Яриком. Фамилию записала свою. С отчеством получилось немного сложнее – отца своего, Петра Зиновьева, деда Ярика, Лида не знала. Тот оказался «полярником». Ещё до рождения маленькой Лиды завёл на какой-то льдине другую семью. Поэтому, немного подумав, отчество Ярику дала – Сергеевич. Ярослав Сергеевич.
Сразу же из Вологды приехала помогать мама. Учительница на пенсии. Всё в доме с маленьким сразу наладилось. Сама смогла выйти на работу. Продолжила всё в той же заштатной газетке. Корректором.
Несколько раз мать после прогулки с внуком возле дома рассказывала о мужчине явно сумасшедшего вида, который опять лез к Ярику. Совал ему, лежащему в коляске, конфетку. Одну и ту же будто. Замусоленную. Приговаривая при этом «а вот конфетка тебе, киндрик, а вот конфетка».
– Не твой ли это кратковременный муж? Может, попробуешь с ним. Всё же – отец?
Дочь хмурилась.
Мама, теперь уже покойная, не раз говорила потом дочери: «Не будет у тебя счастья, Лида. С твоим характером. Не будет. Очень ты гордая».
Лида и сама понимала это. Чувствовала к тому же, что обделена так называемым «женским счастьем». От природы. При близости с мужчиной (с любым, которые были) не чувствовала ничего. Ощущала себя машиной. Просто машиной для приёма и переработки какого-то там сырья. Холодная красота, – без жалости смотрела иногда на себя в большом зеркале. Вера Холодная 2000-х. Которая одеваться к тому же не умеет. Учителка. Учителка в школе. Которая пытается поправить сейчас на плече нелепый какой-то аксельбант.
И вот теперь – Плоткин. Полная противоположность Кочумасова. Как быть с ним? Ведь лучшего отца для Ярика не будет…
Глава седьмая
1
Савостин совсем обнаглел – не слушал, о чём говорил Купцов. Начальник жужжал где-то там, в начале стола, вдалеке. Савостин торопливо писал в блокнот: «Артур включил фонарик и сразу увидел по стенам страшные морды клопов. «Непорядок», подумал про себя Артур».
– Савостин!
Савостин сидел с оловянными глазами. Пшёнкина толкнула.
– Я весь внимание, Роман Васильевич!
Пшёнкина перевела дух: ну ты, Виталька, даёшь!
В обед она была типа наездница. Скакала на нём. На диване. Но всё равно не впечатлила. Нет. Надоела уже. Пора менять. Наездниц на переправе не меняют. Или меняют? Неважно.
– Ну куда, куда опять лезешь! Не видишь
