За кулисами - Дитер Болен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«После семи дней целебной комы — Юнке открывает глаза»
Конечно, такое мне было бы нелегко перебить. В конце концов, Гарольд получил рекламный контракт и вместе с ним бабки. Позднее я понял, что девиз Гарольда был верным: «Любая реклама — хорошая реклама».
Позднее мы с Гарольдом снова и снова встречались на разного рода телепередачах и ток–шоу. Он каждый раз подходил ко мне, признавая, любовно хлопал по спине: «Черт возьми, Дитер, что мне еще придется прочесть о тебе?»
Возможно, иногда он бывал немного неуклюж. Но все, что он говорил, он говорил от чистого сердца.
Когда я два года назад прочел, что Гарольда выкинули в дом престарелых, я чуть не разрыдался. Это разбило мне сердце. Я поймал себя на мысли: давай, поезжай туда и забери его! Такого нельзя с ним делать!
Для меня твердо определено: когда мои родители не смогут больше заботиться о себе, они приедут ко мне, в Розенгартен. Я сниму для них целую улицу. И найму кого–нибудь, кто станет готовить вкусную еду и смазывать маслом коляски.
И еще одно определено точно: я никогда в жизни не стал бы фотографировать их с глупым плюшевым медведем в руках.
Удо Юргенс энд Дитер Toмac Хек или Германия, твой велосипедист
Уровень 1: Удо Юргенс
2002
К Удо Юргенсу я всегда питал симпатию: еще моя бабушка плясала под «Merci Cherie». И моей матери он нравился. Она любила «Прошу, со сливками!». И даже я, когда случалось мне идти в туалет в «Мевенпик» в ганзейском квартале Гамбурга, напевал «Греческое вино» и чувствовал себя как дома.
В общем, тот, кто может так взять своего слушателя за душу, не может быть плохим человеком. Так я думал…
Осенью 2002 года мы с Удо оказались гостями на одной и той же вечеринке в гамбургском отеле «Четыре времени года».
Мы с Эстефанией сидели на скамье, обитой красным плюшем, в самом углу, когда Удо решил, что он должен засвидетельствовать нам свое почтение: «Уступи мне место!» — сказал он Эстефании, после чего втиснулся между нами. Ни приветствия, ни вежливого вопроса, мол, не помешал ли я. Итак, поговорим об Удо, обаяшке. Удо, джентльмене.
«Черт возьми, Дитер, супер–супер, что я тебя здесь встретил!» — просиял он, — «Я уже так давно хотел тебе кое–что сказать! Только, чтоб ты знал: я твой самый большой фанат! Я люблю тебя! Я уважаю тебя», — продолжал он, не переводя дыхание, — «ты просто класс! Что за сногсшибательную музыку ты пишешь!» Не солгу, если скажу, что в таком духе он говорил битую четверть часа. Наконец, он перешел к делу:
«И! Ах, да! Поздравляю с твоей новой книгой! Правда, Дитер! Честность — такое редкое качество в нашей среде! Просто гениально! Это просто неповторимо, как ты расставил все точки над «и»!»
Потом Удо вскочил столь же внезапно, как и уселся. На прощание он торопливо похлопал меня по плечу и, уходя, произнес: «Если ты потом прочитаешь обо мне в прессе — знай, я этого не хотел сказать, да и не говорил! Ты же знаешь, какая мерзость эта наша пресса».
Странно, — подумал я. Мне знакомо, что кто–нибудь намелет обо мне дерьма, а потом говорит: «Прости, Дитер!» Но чтобы кто–нибудь заранее извинялся за какое–то предательство, это уже что–то новенькое. Это мне показалось очень, очень удивительным…
Через пять дней я смог прочесть интервью моего нового друга на странице 84 журнала «Гала»:
«По–моему, это ужасно, что
обладатель Нобелевской премии
находится на 23 месте в списке
бестселлеров, а книга, которая
рассказывает ни о чем, разве что о
постельных сценах, раскупается
тысячами экземпляров».
К тому же, текст кишел такими словами, как «предосудительный», «неприемлемый» и целой кучей возмущенных «фи!». С особым увлечением читался конец. Там можно было узнать, сколь важными считает Удо свое поведение джентльмена и как он сожалеет о том, что подлинные рыцари вымерли.
«Быть джентльменом -
это стало несовременным.
Если кто–то встает при
приближении дамы,
над ним смеются до упаду.
Но я делаю это сознательно».
Дражайший Удо! Я уверен, что когда я увижу тебя в следующий раз, мне, к сожалению, придется надрать тебе уши. Я говорю это, чтобы ты знал. И заранее хочу извиниться…
Уровень 2: Дитер Toмac Хек
1996
Еще один замечательный представитель отряда «Молчание — серебро, болтовня — золото» Дитер Toмac Хек. Типичный бывший продавец машин: внешне льстивый, услужливый и болтливый. Но за этим скрывается лживая тварь.
Долгое время я считал нас настоящими друзьями. Двадцать пять лет вместе в шоу–бизнесе, связанныевыступлениями в «хит–параде», «супер–хит–параде», «хит–параде хит–парадов» и, чтобы не забыть, большом «Главном хитовом хит–фествале хит–парадов».
Когда бы нас ни виделись, он строил из себя дуди–дуди–Дитера: «Пойдем, шалунишка, давай пошалим!» А потом хлопал меня сзади по спине так, что у меня челюсть клацала. А если еще и наличествовала Хильдочка, его женушка, так еще и она лезла целоваться: «Пойдем, дай потискать тебя, Дитер!»
А потом, в 1996, я получил гору проблем из–за развода с Вероной.
Наутро за булочкой с кунжутом и свежевыжатым апельсиновым соком я увидал заголовок в «Бильд»:
«Хек выкидывает Болена из передачи»
К тому же Бальцер, представитель Хека, рассказывал, какая же я свинья и говнюк. Так расстаться, фи! Его, Бальцера, шеф был очень, очень, очень возмущен. Я был невероятно разочарован.
Вот уже семь лет мы не перемолвились ни единым словом в частном плане. И стоит мне узреть, что он намеревается что–то устроить, я поворачиваюсь к нему спиной и показываю, куда он может пойти.
За несколько месяцев до этого произошло пополнение самозваных защитников Грааля германской морали:
Фи, — заявил он в одном из интервью, у него (это про меня) нет никакого понятия о хороших манерах. И обо мне, как образце для подражания, он тоже был невысокого мнения. Ведь у того, кто, как я, рассказывает в книге о спальне другого, нет чувства чести.
Да–да, Хекхен! Здорово сказано! Как там написано в твоей собственной скучнейшей биографии (кстати, залежавшейся на складе, ибо на нее не было спроса):
«Я схватил ее за руки и бросил на кровать. «На помощь!» — пронзительно вскричала она.
Я непроизвольно зажал ей рот. Эдда яростно билась. Ее пальцы обхватили мои обнаженные плечи. Она извивалась подо мной, мои руки соскользнули с ее рта на шею. Если ты надавишь, она притихнет, — сказало что–то во мне. Соблазнительная мысль: одним рефлексом своих рук я мог решить все проблемы».
Честно говоря, мне не видно, что там у тебя с примером для подражания и где были твои хорошие манеры, когда ты назвал свою бывшую жену и мать твоих детей жестокой матерью, которая с визгом шляется по улицам с развратным макияжем.
Как хорошо, что ты выбрал себе такой умный, мудрый и безвкусный девиз. Позволю себе процитировать тебя:
«Сжатая жопа пернуть не может».
Мой совет: просто наклонись! И тогда воздух выйдет.
1987
Жанетт или мой первый заяц Милка.
Мою пред–пред–пред-Наддель звали Жанетт. Фантастическая смесь белой мамы и диких западно–африканских генов: супер–красивая, вьющиеся кольцами черные волосы, фигура — как у черной Барби. Двадцать один год.
Как маленькие мальчики мечтают покататься на Феррари, так все больше мальчики мечтают набраться опыта с экзотической женщиной. Даже если ни у кого кроме меня не хватит духу признаться в этом. В нас жив этот инстинкт Индаины Джонс: исследовать незнакомую территорию, находить в гроте таинственные сокровища. Это могло бы быть что–то другое. Больше животных инстинктов, больше р–р–р! И тогда мужчина, конечно, с удовольствием отправляется на поиски, в интересах науки, разумеется.
Мы с Жанетт познакомились на Майорке на съемках видео–клипа на песню Blue System «Sorry little Sarah». Она была моделью, которую в Германии отобрали на кастинге для того, чтобы она с влажными губами прохаживалась в кадре и играть роль маленькой Сары.
Первую сцену мы снимали в спальне старого дома в непосредственной близости от пальмы.
«Поторопись, Дитер Там тебя кто–то ждет с нетерпением!» — поприветствовал меня режиссер, ибо я немного опоздал, — «живо, живо, на место».
Он указал на кровать у окна. Там под простыней потягивалась обнаженная шоколадная красавица.
«Могу я вас познакомить?» — спросил он, ухмыляясь, — «Это Жанетт. Твоя партнерша в постельной сцене. А теперь вперед, Дитер! Снимай штаны, и поехали! Время деньги».
Он крепко припечатал меня между лопаток, и ясбросил свои шмотки на глазах Жанетт и всей команды. Короткий миг я раздумывал, не снять ли мне еще и шорты. Нет, лучше оставь, — подумал я. Всякое может случиться.
