Роман о любви, а еще об идиотах и утопленницах - Сергей Арно

Андрей шел по набережной Невы. Стояла белая ночь. Белая ночь в Петербурге имеет свой цвет и запах, этакий особый шарм, не поддающийся описанию. Набережная была пустынна. Вдалеке за домами уже готовилось взойти солнце, стояла тишина, свойственная всякому предрассветному утру. Не было видно ни машин, ни людей — город спал. Спало все: люди, птицы, деревья и кусты, дома и набережная тоже спали, лишь Нева чинно двигалась в своем гранитном обрамлении.

И тут Андрей увидел девушку. Она неторопливо шла по проезжей части, стройная, худенькая, в темно-коричневом платье, с каштановыми, распущенными по плечам волосами. Босоножки она несла в руке, и ее голые ступни мягко ступали по прохладному асфальту набережной. Счастливого человека видно сразу, он всегда отличается от прочих. Эта женщина была счастлива, она была счастлива от этого голубого чистого неба, от этой ночи, от того, что можно вот так, не видимой никем, идти босиком… Что-то удивительно знакомое было в ее фигуре, Андрей неслышно следовал за ней, боясь нарушить ее блаженное одиночество. Он восхищенно любовался грацией и какой-то неземной легкостью ее движений, тем, как она, считая себя в одиночестве, пританцовывая, подпрыгивает, делая балетные па, иногда приседая в реверансе, иногда вдруг пробежав несколько шагов, взлетала, замирая на миг в воздухе… делая все это настолько легко и непринужденно, что у Андрея останавливалось восторженное дыхание. В голове ее, должно быть, звучала какая-то музыка, Андрею даже начинало казаться, что и он слышит ее, что музыка прорывается в его сознание сквозь прохладную тишину ночи. Он не приближался к женщине, боясь спугнуть полет ее души.

Но вдруг она сама повернулась в его сторону, поманила рукой. Губы ее что-то прошептали. Андрей остановился, он не разобрал слов. Впрочем, это было неважно. Она звала его, ждала его. Оказывается, он искал ее, всю жизнь искал только ее. Никогда Андрей не видел таких прекрасных женщин.

Она протянула ему навстречу руки. Андрей протянул свои… они встретились. Первые лучи солнца ударили из-за крыш домов.

— Сколько лет я ждал тебя, Марианна, — промолвил он, сжимая ее прохладную руку, глядя ей в глаза. — Я ждал тебя всю жизнь.

Они повернулись и, держась за руки, зашагали по набережной навстречу восходящему солнцу.

— …Я ждал тебя всю жизнь…

Андрей открыл глаза. Из белой густой мути выступил человеческий силуэт. Нижняя половина его лица отсутствовала, одни большие глаза за стеклами в роговой оправе.

Андрей попытался поднять голову, сильная боль пронзила мозг, в глазах все поплыло, на мгновение он потерял сознание, а когда снова очнулся, муть куда-то ушла, зрение и сознание прояснились.

Над ним склонился человек в повязке, белом халате и шапочке. Мягкими пальцами он трогал лицо, шею Андрея, иногда прикладывая к уху или лбу линейку, производя нужные измерения в сантиметрах, ничуть не обращая внимания на очнувшегося Андрея. Он попытался подняться, сказать, чтобы его не трогали, оставили в покое, но не смог: язык и члены оцепенели, хотя клетки мозга работали исправно.

От головы врач перебрался к его туловищу и стал что-то рисовать на нем красным фломастером, выделяя различные, нужные ему части. Андрей зверски вращал глазами, чтобы привлечь внимание самозабвенного хирурга, но то ли врач был настолько увлечен разметкой его тела, то ли нарочно не замечал его, но, так или иначе, никак не проявил к его действиям интереса.

Андрей обвел глазами помещение. Он лежал на операционном столе, яркий свет ламп бил в глаза. В дальнем углу, позвякивая инструментами, копошились еще двое врачей в белых халатах.

— О! Проснулся, голубчик, — наконец обратил на него внимание делавший на нем пометки врач.

Подошли двое других, без повязок, у них были удивительно знакомые лица.

— Ну что, гад рослый, очнулся? Дать тебе еще? — пригрозил маленький врач в очечках.

— Да не нужно, и так сложно вылечить будет, — отозвался второй с бандитской рожей и перебитым носом.

Все они трое склонились над обнаженным Андреем и стали внимательно разглядывать его тело.

— Вылечим, — сказала бандитская рожа.

— Ну что, разлюбимый мой дружок Андрей Николаевич, лежится вам удобно?.. Ну и славно. Я ведь, мой голубок, вас никак не обижаю, — он погладил Андрея по голове. — Вы мне очень даже нравитесь… Но вот знаете вы, мой любимый, слишком много. Вернее, немного, но то, что не нужно. — Андрей только мычал в ответ, мычать ему кое-как стало удаваться. — Что, слов нет? — продолжал между тем Юрий Анатольевич свои ласковые речи. — Кристиночка моя ненаглядная зря меня на вас променяла. Но это мы исправим, мой ласковый, непременно исправим. Вы, наверное, не знаете: я всю жизнь что-то исправляю: животных, свою жизнь, жизнь другим людям. А говорить вам незачем, вы мне все равно ничего нового не скажете, а я вам скажу, разлюбезнейший мой Андрей Николаевич. А это мои ассистенты, замечательные, между прочим, доктора, вы не смотрите, что один из них с лицом бандитским, а второй ростом не вышел, доктора они замечательные.

В то время, когда он разглагольствовал, «замечательные доктора» готовили инструменты для операции, с толком, расстановкой и задумчивым видом проводили на теле Андрея какие-то линии, словом, готовились не на шутку раскроить его тело белое на куски. Андрей переводил обезумевшие глаза то на них, в любую минуту ожидая, что ему без предупреждения вонзят в тело скальпель, то на ласкового Юрия Анатольевича.

— Так что вас, бесценный мой, били сегодня не какие-нибудь бандюганы, а доктора, заметьте, профессионалы, в человеческом теле — как рыбы в воде. Можете быть уверены: ни одного жизненно важного органа, ни одной косточки они вам не задели, ни один хрящичек не повредили — клятву Гиппократа давали. Да бей они вас с завязанными глазами, табуреткой или молотком, и тогда я уверен в их профессионализме. Вы, конечно, хотите знать, мой очаровательный друг, зачем вы здесь? Что мы с вами сделаем? Резонный вопрос лежащего на операционном столе человека. Но никто не может выглянуть за занавес настоящего и увидеть будущее, никто. Так что вы об этом узнаете, оказавшись в будущем. А сейчас о прошлом. То, что говорила вам Кристиночка, правда, но правда только до известной степени. Да, ее дружка разлюбимого Гошу я прооперировал… И сделал, нужно сказать, это гениально, как, впрочем, и все, что я делаю. Такой операции до меня не делал никто, мне бы за это полагалась Нобелевская премия… Но, увы, — Юрий Анатольевич развел руками, — увы, я ее не получу никогда. Это Кристина думает, что Гоша, дружок ее, умер, но он жив. Понимаете, любимый, бесценный мой Андрей Николаевич, он-то жив! Хотите убедиться?