У града Китежа(Хроника села Заречицы) - Боровик Василий Николаевич

— Тятенька… я сосватал невесту.

Макаров открыл рот, словно стараясь захватить в себя больше воздуху. В это мгновенье ему хотелось увидеть лицо Ивана. Он давно не слышал его голоса, такого близкого, покорного. Отец почувствовал желание ласково прикоснуться к сыну, но вместо этого пожал плечами и, крепко сжав кулаки, сказал:

— Вот как!..

Иван, как и отец, впал в состояние какого-то непонятного страха. Сын готов был просить у отца прощения, «но за что?» — спросил он себя и, стиснув зубы, отворил дверь в избу.

Отец, оставшись один, подумал про себя: «Женится, перестанет гулять, и мы снова пойдем все по одному пути. Выкормим пару лошадей и заживем по-хорошему».

Иван затворил за собой дверь и услыхал — на печи, задыхаясь, кашлял Севостьян.

— С кем это ты там баил? — спросил он.

— С отцом, — ответил Иван. — Сказал ему, что невесту завтра приведу.

— Да полно-ка, никак ты с ума сошел!

— Раз мы с родителем отказались жить, надо заводить свою семью. Пойди завтра со мной, а то мне не отдают невесты-то.

Севостьян сел на край печи. Он тяжело дышал от накопившейся в груди мокроты.

— Што я-то сделаю, коли не отдают?

— Ты только войди к Хаме… невеста будет готова, а я вас у крыльца дождусь…

На другой день, утром, к Песковым заявился Иван с братом. Варенька ждала Макарова. Не успел Севостьян закрыть за собой дверь, Иван сказал невесте:

— Сряжайся!

Варенька не торопясь оделась и хотела с Хамой расстаться по-хорошему. Упала ей в ноги и просила:

— Благослови меня, тетенька.

Хама, кусая губы, отбежала от Вареньки к печи.

— Не дай тебе бог ни по земле, ни по воде ходить, — кричала она, — вертись, как на осине лист, нет тебе моего благословения! — От печки она вернулась к Вареньке и пнула ее ногой в лицо.

Иван, стиснув зубы, приблизился вплотную к Хаме.

— Смотри, — замахнулся он, — я тебя ушибу больнее.

Песков, сидевший до того на печи, быстро спустился на пол и, видимо желая загладить вину жены, отвел ее за плечи со словами:

— Не удержишь… коли хочет, пусть идет. Иван — парень не плохой… Я не хулю его, но он евангелист, еретик…

Вывел Иван невесту из избы, Хама выбежала за ними на мост. Она все еще продолжала ругаться:

— Пожила бы… нашла бы такого-то евангелиста, а може, и получше Ваньки!

Глядя на брата, и Севостьян серьезно надумал жениться на Польке Масловой. Она была младше его, но охотно дала согласие засылать сватов, сомневалась только, что молода.

Пришел раз Севостьян с беседы домой, сел возле брата и говорит:

— Иван, велишь ли ты мне жениться?

— Да што ты, Севостьян, выдумал? Тебе в солдаты идти!

— Мне в солдаты-то неохота. Как-нибудь сойду за евангелиста… забракуемся. Да и нутро-то мое гниет.

— Да полно-ка, у нас и хлеба с тобой нет! Разве, о ком ты думать, она пойдет за тебя? Они хорошего житья, а мы ведь — што? Нищие… Какая мы им пара!..

— А они мне велели сватать. Шел я вот тут как-то вечером, а мать Польки меня подозвала: «Пойдешь, говорит, по нашей вере, — женись». А мне што вера-то? Евангелие мне больше не нужно, а невеста богатая!

Ивану расставаться с братом не хотелось. Да он и боялся один оставаться с отцом. Так он Севостьяну ничего толком и не сказал. Варенька, слушая разговор братьев, подумала: «Скорее бы прошел мясоед».

Шла она как-то с Заботиной. Встречает ее Инотарьев, берет за руку и говорит:

— Молодуха, скоро свахой будешь.

Варенька над этими словами задумалась: «К чему он меня свахой назвал?» Вернулась домой и, не снимая лаптей, залезла на полати. В избе никого не было. Братья работали у Дашкова на делянке. Раньше Ивана возвратился Севостьян. Разделся и спрашивает:

— Ты што, Варвара, лежишь?

— Да так… Лежу и думу думаю: стоит ли тебе жениться до службы?

— Стоит… Ты лучше сходи, Варвара, к Масловым и заверь о моем согласии.

— Да кака дура сноха ходит к девкам свататься?

— Да не свататься — она мне уже задаток дала… — И Севостьян вынул из-под подголовника косынку.

Варенька увидела ее и всплеснула руками:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Такая тряпица, пожалуй, рублей пять стоит!

Когда Варенька оценила задаток, у нее заболело сердце пуще прежнего, словно на нем надрез сделали.

— Сходишь ли, Варвара? — повторил Севостьян.

— А в чем мне идти-то, не в лаптях же? Да и пошто, коли ты задаток принес?..

— Сходи, успокой их, они боятся: отцу невеста не нужна.

От просьб Севостьяна Вареньку бросало в дрожь. В избе наступила тишина.

— Затопи-ка, Севостьян, печь.

— Да што ты, Варвара, и так жарко.

— Затопи, затопи, — повторила она. — Мне холодно… к Польке не пойду, слышишь?

На другой день вечером, после того как Севостьян просил Вареньку пойти к Масловым, он пришел домой из леса, переоделся в сатиновую рубашку. Посмотрел на себя и снял рубашку.

— Дай мне, Иван, твою, она почище.

— Ты куда?

— В Монастырщину, по невесту.

Поздно ночью Иван услышал стук в оконную раму. Он подошел к окну. На улице стояла Анка Бекетова. Она спросила:

— Куда у вас Севостьян-то ушел?

— В Монастырщину, Польку Маслову сватать, — ответил Иван.

— Да ее нонче срядили за Большухина Никашку. Она просила передать Севостьяну привет.

«Если так случилось, как говорит Анка, може, теперь брат повременит», — подумал Иван, отходя от окна.

Все оказалось так, как сказала Бекетова. Когда Севостьян явился, Полька сидела со сватами за столом. Друзья Севостьяна сказали невесте о его приходе. Она тут же вылезла из-за стола и убежала к нему. Никуда не заходя, Севостьян с Масловой отправились в Заречицу.

Часа в два ночи Иван проснулся от стука.

— Иван, Иван, погляди-ко в окно, — вполголоса вызывал брата Севостьян.

Брат слез с печи, видит: под окном стоит Севостьян, а рядом с ним Полька Маслова. Иван впустил их в избу.

— Теперь нам станет веселее, — сказал Севостьян. — В доме две хозяйки будет.

— Весело, да еще как, — отозвался Иван, ударяя Севостьяна по раздувшемуся карману пиджака, где у него находилась бутылка водки.

Макаровы за всю ночь не сомкнули глаз. Утро разогнало спрятавшиеся с ночи тени. В избе было совсем светло.

СОЛДАТЧИНА

Андрей Медведев! О нем, будучи уже просватанной, Таисия Инотарьева обронила не одну слезу. Когда она готовилась стать под венец с Бессменовым, Медведев находился далеко от Заречицы — отбывал царскую службу.

— …В говение Керженец проходит льдом, — рассказывал он сослуживцам. — Заулыбается береза, птица налетит, за зиму наработают леса видимо-невидимо, погонят плоты. Рабочий народ Лыковщины подвалит к берегу. Заухают «Дубинушку». А чтоб прытче растуривались, хозяин подкинет на водочку. Отвалят плоты, и народ запоет песни. Приплывут к Волге. Там лес купцы ждут. Волга в эту пору прибывает, своей водой давит керженскую воду. В затонах лес кошмят, сгруживают плотов двести-триста вместе. Соберут «сойму» и плывут на экой-то махине до Царицына, до Астрахани. К осени вертаются домой. Кои сумеют сберечь копейку, те, глядишь, и рублик тащат в семью, а кто винцо попивает — тот возвращается с поплавки гол что сокол! Вы только поймите, что такое наш Керженец, наша Волга! — говорил Медведев. — Кто хоть раз сплавал по Волге — его весной цепями не удержишь дома. Жену, детей оставляет, рядится к Дашкову или Инотарьеву. Откажут наши богачи, умоляет лоцмана. Исконный бурлак считает — на плотах не жизнь, а удовольствие. Тут тебе и харчева, тут и кошевар, тут тебе и нары просторные — солнце видишь от восхода до заката. А раздолье-то, раздолье-то волжское! Его ни с чем не сравнишь…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Так же вот, как бурлаки, по одной весне уплыла с плотами и мать Андрея Медведева. Уплыла и не вернулась. Еще хлеба стояли несжатыми, пришла весть, что-де Марью Афанасьевну в Нижнем нашли на берегу мертвой. Никто по ней не разложил ни ладана, ни сорочин не справил.