Под ливнем багряным: Повесть об Уоте Тайлере - Еремей Парнов

— Это твое право, — поддержал старик.

— Хозяин и не оспаривал, но уйти из манора не разрешил. Оставил лесничим, без земли, на одних кормовых. Платья тоже не полагалось. Я родился свободным, но лорд сумел доказать, что мой прадед был сервом. Ведь слово лорда — закон.

— За это ты и убил его? — удивленно спросил Хоукер.

— Нет, не за это… Однажды он застал меня за ловлей перепелов и ударом хлыста выбил мне вот этот глаз, — Дирк пальцами раздвинул воспаленную рану. — Потом он подстерег меня, когда мы ловили раков. Я не стал ждать, пока совсем ослепну. Огрел аббата дубинкой… и ноги в руки. В лесах пряталось много наших, но они не приняли меня.

— Никак убоялись, что ты совершил смертный грех? — понимающе подмигнул незнакомец. — Как звали твоего хозяина, Дирк?

— Генрих Рамси. Он арендовал манор герцога Ланкастерского.

— Я слыхал про этого кровопийцу, — усмехнулся незнакомец. — Ты поступил правильно. Жаль только, что сам Гонт не повстречался с тобой на лесной дорожке. Но ничего, придет и его час. Властью, данной мне Джеком Возчиком, я отпускаю твой грех. Займи свое место среди братьев, мужественный англичанин.

— Ты знаешь его?! — недоверчиво воскликнул одноглазый. — Какой он, Джек Возчик?

— Такой же, как мы с тобой: с руками и ногами. Наш проповедник томится теперь в мейдстонской тюрьме, но будь уверен, Дирк, что слово правды нельзя запереть на замок. Оно летит по свету вольной птицей.

— А ты действительно отпускаешь грехи? Тебя рукоположили?

— Твоя совесть может быть спокойна, бывший лесник, — успокоительно махнул рукой незнакомец, — но, если ты хочешь получить отпущение по всем правилам, я берусь замолвить словечко нашему капеллану… Ты-то хоть настоящий капеллан? — он повернулся к Джеку эт Ли, чья порядком изодранная ряса была облеплена шариками репейника и всякими колючими семенами… — Где ты так вывалялся, святой отец?

— Затравил косулю, которую сейчас поджаривают на обед наши люди, — дерзко улыбнулся Джек, поддержанный веселым смехом. — Небось и ты не откажешься попробовать?

— Не откажусь, будь уверен!.. Можешь облегчить душу этого достойного грешника?

— Есть одна маленькая заковыка, бывалый человек. Дело в том, что я отлучен от церкви. Но если нашего друга это не остановит, берусь обделать в два счета. За мной дело не станет. Отпускаю тебе грехи твои, сын мой! Amen…

Кое-кто рассмеялся, а старый шропширец поежился.

— Отлучен от церкви? Как Джек Возчик? Это делает тебе честь.

— До Джона Болла мне далеко. Я, слава богу, не схизматик. Мой случай скорее схож с судьбой грешника Дирка, хотя я и не покушался на жизнь князя церкви.

— Что же ты сделал, несчастный? — заинтересованно спросил незнакомец. — Не томи нас, поведай.

— Ничего из ряда вон выходящего, право… Просто потребовал у лорда два пенни прибавки за обедню. Он мне, естественно, отказал, и я стал подыскивать приход побогаче. Да не тут-то было! Лорд подал в суд, и на основании «Билля» меня принудили остаться на месте. Как свободнорожденный англичанин и слуга господень, я счел такое обращение оскорбительным и, подобно нашему бедному виллану, дал деру. Все кончилось интердиктом.

— Вот она, наша жизнь! — незнакомец назидательно погрозил пальцем. — Есть ли силы терпеть, когда так нагло и глумливо попираются все законы — человеческие и божеские? Смиряется только раб, свободный борется за свои права… Я говорю это всем вам, и прежде всего тебе, Дирк. Ты должен понять, что нет никакого различия между вилланом и йоменом. И того и другого цепью приковали к земле. Ты не виргату свою отверг, но вериги тяжкие сбросил. Надел, который дается на таких кабальных условиях, сам собой обращает человека в раба. Кем бы он ни был, хоть принцем крови. Усвой это на будущее, Дирк. И не надейся на то, что где-то живется легче. У нас, например, в Кенте и Эссексе давно нет вилланства. Вроде бы все лично свободны, а на деле по рукам и ногам повязаны держанием.

— Tenentum non mutat statum, — глубокомысленно изрек капеллан и тут же растолковал латинскую премудрость: — «Держание не меняет личного состояния»… Так гласит закон, и никуда от этого не денешься. Раз земля зависима, значит, и ты зависим.

— Хорошо иметь своего законника, — одобрил незнакомец. — Я не забуду тебя, капеллан.

— Боюсь, что лично тебе закон мало поможет, удалец, — хитро ухмыльнулся Джек эт Ли. — При твоем-то ремесле…

— Что знаешь ты обо мне, отлученный законник?..

— Да мы все о тебе ничего не знаем, — неожиданно вскинулся старик из Шропшира. — Откуда ты взялся такой? Всех учишь, а сам-то кто? Может, лесной брат?

— Во-во! — поддержали его остальные.

— Чего это вы все так всполошились? Словно нет у нас больших врагов, чем разбойники! — фыркнул бродяга из Лондона. — Ну до чего же дикие эти крестьяне! По мне так лучше рыцарь с большой дороги, чем королевский сержант или бейлиф.

— Я не разбойник, честные люди, — выждав, пока уляжется суматоха, сказал незнакомец. — Не беспокойтесь.

— Сдается мне, что я уже видел его в наших краях, — шепнул эссексец, сидевший рядом с Джоном Цирюльником. — Не то в Колчестере, не то в Уолтеме.

— Ну и помалкивай! — проворчал Джон.

— А все же расскажи про себя, — не отставали шропширцы. — Хотим знать, что ты за птица. Имя-то как?

— Зовите меня Уолтером Тайлером, — после минутного колебания ответил незнакомец.

— Ты что, вправду кровельщик?[59] — обрадовался бродяга. — Знал я одного кровельщика! Вот уж ловок был залезать через крышу в чужие дома… Повесили его на Чипсайде.

— И правильно сделали, — жестко отрезал Уолтер. — С ворами и прочими любителями легкой наживы нам не по дороге. Человек обязан честно трудиться и жить по законам справедливости.

— Так я чего? — сконфузился бродяга. — Я ведь только спросил…

— Действительно ли я черепичник?.. Да я и сам точно не знаю, кто я теперь. Слишком много перемен произошло за последние годы. Не только со мной… Был я лучником у Черного Принца, и с Бекингэмом пересекал Канал. Кое-что позабыл, но еще большему научился. Но, если кому-нибудь из вас нужна хорошая крыша из черепицы, соломы или же папоротника, можно попробовать. Думаю, что сумею покрыть не хуже иных прочих.

— Дикий лес — наша крыша, звериная нора — наш дом, — лондонец с треском переломил о колено сухую ветку и зашвырнул обломки в кусты. — Всю Англию разворошили, как муравейник. Даже нищим не стало житья. Без бумаги с печатью шагу не смей ступить.

— Вам, безземельным, легче, — вздохнул шропширец с желтым, изрытым оспой лицом. — Никаких тебе забот, летай божьей пташкой.