Ленинградская утопия. Авангард в архитектуре Северной столицы - Елена Первушина

Однако, как и в случае с жилищным строительством и организацией общественного питания, перед школой и учителями после революции стояли более приземленные и насущные задачи. И первой из них была ликвидация безграмотности. Согласно переписи, проведенной на территории Советской России в 1920 году, умение читать было зафиксировано всего у 41,7 % населения в возрасте от 8 лет и старше.

Плакаты 1920-х годов

В 1920 году при Наркомпросе РСФСР образовали Всероссийскую чрезвычайную комиссию по ликвидации безграмотности. Повсеместно открывались школы для взрослых и пункты ликвидации безграмотности (ликпункты); массовыми тиражами издавались на родных языках буквари и учебно-методическая литература. К этой работе привлекались учителя, работники культурно-просветительских учреждений и общественных организаций, командиры и политработники Красной Армии, коммунисты и комсомольцы. Огромными тиражами выпускались плакаты: «Долой неграмотность!», «Неграмотный тот же слепой, всюду его ждут неудачи и несчастья», «Ты помогаешь ликвидировать неграмотность?», «Женщина! Учись грамоте!», «Если книг читать не будешь, скоро грамоту забудешь», «Мы требуем всеобщего обязательного обучения»…

Плакат 1923 года

За 1920–1940 годы грамоте обучили около 60 млн. человек взрослого населения. В 1939 году (по данным переписи) грамотные среди населения в возрасте от 9 до 49 лет составили 87,4 %. Перепись населения 1959-го показала, что практически полностью ликвидирована неграмотность.

С 1930 года во всей стране законодательно утвердили всеобщее обязательное начальное обучение, а в городах и рабочих поселках — всеобщее обязательное 7-летнее обучение. К концу 1932 года (последний год первой пятилетки) в начальной школе обучалось 98 % всех детей в возрасте от 8 до 11 лет. В 1934 году оно достигло 100 %. За вторую пятилетку в СССР численность учащихся в начальной и средней школе увеличилась с 21,3 до 29,4 млн.

Было запрещено существование частных школ; введены бесплатное обучение, совместное обучение детей обоего пола; запрещалось преподавание в учебных заведениях какого бы то ни было вероучения и исполнение обрядов религиозного культа; отменялись физические наказания детей; все национальности получили право обучения на родном языке; положено начало созданию советской системы общественного дошкольного воспитания.

Плакат 1928 года

До 1934 года школьное образование делилось на школы первой ступени (5 лет, с 1923 г. — 4 года) и школу второй ступени в составе 6–9-х (с 1923 г. — 5–9-х) классов. С 1929 года начали открываться 10-е классы. С 1921 года на предприятиях были организованы четырехгодичные школы фабрично-заводского ученичества (ФЗУ), имевшие своей целью подготовку квалифицированных рабочих для промышленности и транспорта. В учебные планы ФЗУ наряду со специальными дисциплинами включались общеобразовательные предметы, благодаря чему учащиеся получали общее образование примерно в объеме школы-семилетки.

В 1934 году постановлением СНК СССР и ЦК ВКП(б) «О структуре начальной и средней школы в СССР» установлены три типа общеобразовательных школ: начальная (1–4-й классы), неполная средняя (1–7-й классы) и средняя (1–10-й классы).

Основной формой профессионального образования юношества совещание признало техникум (индустриальный, сельскохозяйственный, экономический, педагогический и др.) с четырехлетним сроком обучения.

Убежденные в том, что в новых советских школах нужно учить по-новому, учителя и методисты часто экспериментировали, пытаясь изменить саму атмосферу, в которой проходило обучение, сделать ее более дружелюбной по отношению к ученику, открытой, творческой.

Так, в 1923–1925 годах под руководством научно-педагогической секции Государственного ученого совета (ГУСа) составили новые программы, получившие название «Программы ГУСа». Это были не предметные, а комплексные программы, в которых объем знаний, намеченных к изучению в общеобразовательной школе, не делился на предметы, а представлен в виде единого комплекса сведений о природе, труде и обществе.

Учебный материал школ первой ступени делился соответственно на три «колонки»: «природа и человек», «труд», «общество». Он постепенно расширялся: в первом классе рассматривались вопросы жизни ребенка в семье и школе, во втором — вопросы жизни села или деревни, затем района, губернии, республики и т. д. Кроме того, были еще сезонные комплексные темы: «Первое мая — Международный праздник трудящихся», «Осенние работы в деревне», «Великая Октябрьская социалистическая революция» и т. д.

Для школы второй ступени (5–9-й классы) комплексные программы ГУСа строились по тем же «колонкам», но материал изучался более глубоко. Часто проводились экскурсии, наблюдения, организовывались практические работы учащихся в поле, на огороде, в саду.

Такое изучение должно было сформировать общественно-политический кругозор учащихся и привлечь их к активному участию в социалистическом преобразовании страны. С другой стороны, комплексное построение программ не обеспечивало возможности дать учащимся систематические и глубокие научные знания, что вскоре и было замечено.

К сожалению, часто непродуманные эксперименты приводили к провалу педагогических начинаний. Вот, например, описание «комплексного метода обучения» из романа Вениамина Каверина «Два капитана».

«Считалось, что мы в первой группе, хотя по возрасту кое-кому пора уже было учиться в шестой. Старенькая преподавательница Серафима Петровна, приходившая в школу с дорожным мешком за плечами, учила нас… Право, мне даже трудно объяснить, чему она нас учила. Помнится, мы проходили утку. Это были сразу три урока: география, естествознание и русский. На уроке естествознания утка изучалась как утка: какие у нее крылышки, какие лапки, как она плавает и так далее. На уроке географии та же утка изучалась как житель земного шара: нужно было на карте показать, где она живет и где ее нет. На русском Серафима Петровна учила нас писать „y-т-к-а“ и читала что-нибудь об утках из Брема. Мимоходом она сообщала нам, что по-немецки утка так-то, а по-французски так-то. Кажется, это называлось тогда „комплексным методом“. В общем, все выходило „мимоходом“. Очень может быть, что Серафима Петровна что-нибудь перепутала в этом методе. Она была старенькая и носила на груди перламутровые часики, приколотые булавкой, так что мы, отвечая, всегда смотрели, который час».