Изгои - Дэйв Дункан

Шанди повернулся к Рэпу.

Решив не говорить императору лишнего. Рэп пожал плечами и ответил:

– Место прямо идеальное. Главное, чтобы соседи им не досаждали.

– Местная публика? – Шанди презрительно сморщился. – Один раз поставить на место – второй раз они уже не сунутся. – Он повернулся к Хардграа. – Ну как – вы готовы?

– Так точно, мой господин.

– Я поеду с вами и посмотрю, как вы там устроитесь.

– Нет, нет, ни в коем случае! – запротестовал дварф с типичной для этого народа бестактностью. – Чем больше следов останется на снегу, тем больше подозрений будет вызывать этот дом. Они уже взрослые. Как-нибудь обойдутся и без тебя. Не вечно же ты им будешь носы подтирать.

На лице императора не дрогнул ни один мускул, и только волшебник знал, чего это ему стоило. Император повернулся к Ионфо.

– Проконсул, ни один клан не был так верен и предан нашему дому, как ваш. Вы храните эту верность уже не одно поколение. Но еще никогда на вас не ложилось столь ответственное бремя… Мы препоручаем вам вашу императрицу и принцессу и просим – относитесь к ним, как к ближайшим родственникам, берегите их пуще глаза.

Согбенный старый аристократ попытался распрямить больную спину.

– Мой господин, знали бы вы, что значит для нас ваше доверие. Я клянусь вам, что мы сделаем все от нас зависящее для того, чтобы с вашими женой и дочерью ничего не случилось.

Растроганная Эигейз попыталась изобразить на скользкой, покрытой снегом палубе нечто вроде реверанса.

– Что до тебя, центурион, – обратился Шанди к Хардграа, – то вот уже много лет ты охраняешь меня. Теперь мы вверяем, тебе самое дорогое, что у нас есть, и мы не сомневаемся в том, что лучшего защитника нам было бы не найти…

Хардграа вытянулся по стойке «смирно» и отдал честь. В глазах поблескивали слезинки. Рэпа эта сцена тоже сильно впечатлила. Он никогда не понимал странной привязанности импа к своему императору. Шанди, же, похоже, был прекрасно осведомлен о ней и знал, как ей воспользоваться.

Император повернулся к супруге, но не смог произнести ни слова… Он несколько раз беззвучно открывал и закрывал рот, пока наконец не выдохнул:

– Любимая! Я не знаю, когда мы встретимся вновь… Пусть же Боги хранят тебя…

– И вас, мой господин, – пробормотала она. – Боюсь, дорога ваша будет долгой и трудной… Майа, скажи папе до свидания.

– Пока, – сказал ничего не понимавший ребенок. Шанди присел и обнял дочку. И тут к императрице подошел Ило. Поклонившись ей, он поднес к своим губам ее руку.

– Крокусы весенние, – нежно прошептал он. – Чистейшие светы…

Император, очевидно, не расслышал этих его слов и не заметил румянца, внезапно залившего щеки его супруги.

Рэп же не мог не обратить внимания на последнее обстоятельство, что заставило его поступиться обычным правилом и заглянуть в сознание женщины. Слова, произнесенные Ило, были несколько видоизмененными строками забытого – видимо, эльфийского – стихотворения.

Нарциссы весенниеТомны и белы –Чистейшие светыЛюбви…

4

И почему она такая несчастная? Почему она чувствует себя виноватой? Если бы даже пред ней встали на колени мириады Богов, каждый из которых был бы готов исполнить любое ее желание, ей не было бы так хорошо…

Ноги у нее были мокрыми от снега, на руках она держала тяжелую капризничавшую Майу. Но зато теперь она находилась вне двора – ей не нужно было играть роль императрицы, она могла забыть о всяческих условностях и правилах. Старые граф и графиня, шедшие перед ней, утопая в снегу по колено, казались ей очень милыми людьми. Она обрела прибежище. Более надежного человека, чем Хардграа, тоже не существовало. Ей не придется скрываться днями от Ило или общаться по ночам с супругом… Насколько она понимала, единственным объектом ее заботы на все ближайшее время оставалась Майа. И это не могло не радовать ее – ведь она так любила свою дочь.

«Белая императрица» отплыла уже достаточно далеко от берега – она еле виднелась из-за снежной завесы. Тропинка, как и предупреждала Эигейз, оказалась очень крутой. Местами ее защищали деревья, но большая ее часть была совершенно занесена снегом. Даже Хардграа, несшему на спине тяжелую ношу, идти было непросто. Четверо взрослых людей, тяжело дыша, медленно пробирались к дому.

Дом был огромен и стоял он в стороне от дорог. О лучшем прибежище Эшиала не могла и мечтать.

Тропка наконец вышла из леса. С обеих ее сторон рос колючий кустарник. По всей видимости, в этой части сада прежде находился розарий. Прямо перед ними вставала серая громада дома. Его бесчисленные окна были темны, стены увиты плющом. Высокие печные трубы когда-то выкрасили в оранжевый цвет, из одной из них вырывался дымок.

– Смотрите. – Графиня остановилась, чтобы перевести дух. – Очень даже приятное место, вы не находите?

– Здесь очень мило, – согласилась Эшиала, думая о том, что сказали бы ее родители о доме, который постепенно догнивает, в то время как юристы никак не могут разрешить своих споров. – Майа, тебе нравится этот домик?

– Поосторожнее, госпожа, вы можете уколоться о куст, – проворчал Хардграа. Его лицо побагровело от напряжения.

– Я полагаю, лучше обойти их стороной, – сказал проконсул, по-черепашьи вобрав голову в плечи. – Давайте попробуем. Главный вход там.

Он был прав. Уже через несколько минут они оказались возле широкой лестницы, которая вела к парадной двери. Та была открыта настежь.

Хардграа недовольно заворчал и сбросил неподъемный тюк наземь. Он выхватил из ножен, висевших на поясе, короткий легионерский меч.

– Центурион! – воскликнул Ионфо.

– Что-то мне это не нравится, господин… Сначала дым, теперь – открытая дверь…

– Но ведь мы не видели ни единого следа, – сказал старик, указывая на девственный снежный покров.

– Но нас, похоже, ждали!

– Чушь! – отрезал граф. – Ничего опасного здесь нет. Идем, моя дорогая.

Хардграа не оставалось ничего иного, как только отправиться вперед. Свой тюк он так и оставил возле лестницы. Эшиала шла за стариками. К тому времени, когда они оказались у дверей, центурион уже исчез внутри здания. Остальные на миг приостановились перед порогом. И тут они увидели старуху, вышедшую в прихожую с тем, чтобы пригласить их в дом. Невысокая полная старуха с изрезанным глубокими морщинами лицом была одета во что-то немыслимое. В крошечной иссохшей ручке она держала пятисвечный канделябр. Старые подслеповатые глаза уставились на гостей.

– Где он? – пронзительно закричала старуха. Гости недоуменно замерли. Майа тут же захныкала, спрятав лицо в воротнике шубы матери. Не скрывала своего испуга и сама Эшиала. Эигейз говорила ей о старой экономке, но кто мог подумать, что та встретит их столь странным образом? Одежды старухи являли собой диковинное зрелище – ботинки свои она перевязала шнуровкой, снятой с бального платья, платьев же надела сразу несколько – пять или шесть. На них она набросила три или четыре накидки, у двух из которых были меховые воротники. На платки, которыми старуха обмотала свою голову, она взгромоздила старинную мужскую шляпу, украшенную страусиным пером. Широкий, косо повязанный кушак делал старуху похожей на расползающийся тюк, битком набитый старым тряпьем.