Пойди поставь сторожа - Харпер Ли

– Не могу. Не в моей власти и не в моей компетенции.

– Сроду не слышала от тебя такого.

Доктор Финч открыл и сейчас же захлопнул рот. Взял племянницу за руку, повел в соседнюю комнату и поставил перед зеркалом в позолоченной раме.

– Посмотри на себя.

Она повиновалась.

– Что ты видишь?

– Себя. И тебя. – И вдобавок сообщила дядюшкиному отражению: – Знаешь, дядя Джек, ты хорош собой неким ужасным манером.

В зеркале она увидела, как на миг накатила на него последняя сотня лет. Он не то поклонился, не то кивнул, сказал:

– Спасибо на добром слове, мэм, – и, стоя позади, взял ее за плечи. – Гляди на себя. Больше ничего тебе не скажу. Гляди на свои глаза. На нос. На подбородок. Что видишь?

– Себя.

– А я – двоих.

– В смысле – женщину и девчонку-сорванца?

Дядюшкино отражение покачало головой.

– Нет, дитя мое. Это все на месте, не отнять, но речь не о том.

– Дядя, милый, я не понимаю, зачем ты наводишь туман…

Доктор Финч поскреб голову, и гребень седых волос встал дыбом.

– Виноват, – сказал он. – В добрый час. Иди и делай, что собиралась. Я не могу тебя остановить и я не должен тебя останавливать, Чайльд-Роланд[58]. Но это грязное дело, опасное. Такое кровавое дело…

– Дядя Джек, миленький, ты не с нами.

Доктор Финч отодвинул ее, придержал, взглянул в лицо:

– Джин-Луиза, выслушай меня внимательно. К тому, о чем мы говорили сегодня, я хочу добавить еще кое-что – и посмотрим, соберешь ли ты картинку воедино. Значит, так: то, что было второстепенным во время Войны между Штатами, осталось таковым и на той войне, которую мы ведем сейчас, и на твоей персональной войне. Вот теперь по здравом размышлении скажи, что, по-твоему, это значит.

Он выждал немного.

– У тебя получилось в духе кого-то из «малых пророков»[59], – сказала она.

– Я так и думал. Ладно, слушай дальше: когда тебе станет невыносимо, когда сердце будет рваться надвое, ты придешь ко мне. Поняла? Ты должна прийти. Обещай мне. – Он потряс ее за плечи. – Обещай.

– Да-да, я обещаю, но…

– Теперь выметайся, – сказал дядюшка. – Отправляйся куда-нибудь, поиграй с Хэнком в «почту». А у меня найдутся дела поинтересней, чем с тобой тут…

– Что, например?

– Тебя не касается. Кыш отсюда, негодная девчонка!

Джин-Луиза спускалась с крыльца и не видела, как доктор Финч, закусив губу, прошел в кухню и потеребил рыжую шубку Розы Эйлмер, как, сунув руки в карманы, он удалился к себе в кабинет и медленно походил там из угла в угол, а потом снял телефонную трубку.

Часть VI

15

Он безумен, безумен, безумен, как шляпник. Что же, такое водится за всеми Финчами. Вся разница между прочими и дядей Джеком в том, что он-то о своем безумии знает.

Она сидела за столиком на задах кафе мистера Канингема и ела мороженое из провощенного бумажного ведерка. Мистер Канингем, как человек чести, выдал ей большую порцию бесплатно в награду за то, что вчера отгадала его фамилию, и Джин-Луиза еще и поэтому любила Мейкомб – здешние люди помнили свои обещания.

Что нес дядюшка? Обещай мне… второстепенное… англосаксы… бранное слово… Чайльд-Роланд. Надеюсь, он хотя бы не утратит представления о приличиях, иначе его запрут в психушке. Он так безмерно далек от нашего века, что даже не может сходить в нужник – он ходит в ватерклозет. Однако сумасшедший он или нормальный, дядюшка – единственный из них всех, кто не сделал и не сказал такого, что…

Зачем я снова пришла сюда? Чтоб хуже было, видимо. Посмотреть на задний двор, где когда-то росли деревья, где стоял гараж, и задуматься – не приснилось ли мне все это? Вон там Джим парковал автомобильчик, на котором ездил ловить рыбу, а там, у забора, мы копали червей, а вон там я посадила бамбук, и мы потом выпалывали его двадцать лет. Мистер Канингем, должно быть, засолил почву, где он рос, потому что бамбука я больше не вижу.

Сидя на послеполуденном солнце, она заново выстроила свой дом, населила двор отцом и братом и Кэлпурнией, в дом через дорогу поместила Генри, а мисс Рейчел – по соседству.

До конца учебного года оставалось тогда две недели, и она впервые пришла на танцы. На этот бал, предшествовавший выпускному вечеру и приходившийся неизменно на последнюю пятницу мая, старшеклассники по традиции приводили младших братьев и сестер.

Джим был капитаном команды Мейкомба, впервые за тринадцать сезонов победившей Эбботсвилль, и его футбольный свитер обретал все большее великолепие. Генри был президентом Дискуссионного клуба старшеклассников – это единственное, на что у него хватало времени после уроков, – а она была глупой девчонкой четырнадцати лет, запоем читавшей викторианскую поэзию и детективные романы.

В те дни модно было ухаживать за девушками с того берега, и Джим был так отчаянно влюблен в сверстницу из округа Эббот, что всерьез намеревался последний школьный год отучиться там, однако в намерении своем не преуспел благодаря Аттикусу, который решительно воспротивился, а в утешение выделил Джиму денежные средства, достаточные для приобретения «Модели-А»-купе. Джим выкрасил машину в сверкающе-черный цвет, собственными руками добился, чтобы покрышки с белым ободом выглядели как заводские, неустанно полировал свое транспортное средство и каждую пятницу отправлялся на нем в Эбботсвилль, сохраняя невозмутимое достоинство, которому не мешало то обстоятельство, что машина грохотала, как исполинская кофемолка, а при появлении своем неизменно привлекала многочисленные стаи собак.

Джин-Луиза не сомневалась, что Джим и Генри составили комплот с тем, чтобы заманить ее на бал, но отнеслась к этому снисходительно. Поначалу она вообще решила, что ей там делать нечего, но Аттикус сказал, что будет странно, если все приведут своих сестер, а Джим нет, и что ей наверняка понравится, и пусть она выберет себе у Гинзберга любое платье себе по вкусу.

Она отыскала там истинное чудо. Белое, с буфиками на плечах, с юбкой-колоколом, раздувавшейся, когда она кружилась. Одно только было плохо – в нем она выглядела натуральной кеглей.

Она проконсультировалась с Кэлпурнией, которая сказала, что тут уж ничего не попишешь, кому что Бог дал, тот с тем и живет, и у всех девочек в четырнадцать годков дело обстоит примерно так.

– У меня – хуже, – сказала она, подтягивая линию выреза повыше.

– Ты всегда так выглядишь, – отвечала Кэлпурния. – Ну, то есть ты, что ни надень, одна и та же. Разницы нет.

Джин-Луиза страдала три дня. Накануне бала вернулась в магазин Гинзберга, купила накладной бюст и дома примерила.

– Погляди, Кэлпурния, – сказала она.

– Ну, теперь, конечно, лучше, но все же, может, постепенно бы надо?

– Как постепенно?

– Поносить надо было, обвыкнуть, а теперь уж слишком поздно, – буркнула Кэлпурния.

– Глупости какие!

– Ну ладно, будь по-твоему. Давай сюда – пришью.

Когда Джин-Луиза надела платье, внезапная мысль повергла ее в столбняк.

– О Боже… – прошептала она.

– Ну что еще? – спросила Кэлпурния. – Ты битую неделю носишься с этим балом. Что ты забыла?

– Кэл, я, по-моему, танцевать не умею.

Кэлпурния подбоченилась:

– На охоту ехать – собак кормить… – И поглядела на кухонные часы. – Без четверти четыре.

Джин-Луиза подскочила к телефону:

– Шесть-пять, пожалуйста, – и, когда отец отозвался, завыла в трубку.

– Сохраняй спокойствие и позвони Джеку, – сказал Аттикус. – Он когда-то разбирался в таких вещах.

– Ага, как же… В менуэтах минувших времен, – сказала она, но совету последовала.

Дядя откликнулся с готовностью. И под звуки Джимова проигрывателя взялся наставлять племянницу:

– Ничего тут особенного… это как в шахматах… просто сосредоточься… задницу подбери… ненавижу бальные танцы, так похоже на работу., не старайся вести… если кавалер наступил тебе на ногу, ты сама виновата – почему не убрала вовремя?., на ноги не смотри… нет-нет-нет… ну, вот, кое-что… это в общих чертах… на другое не замахивайся.

Через час напряженных усилий Джин-Луиза овладела простеньким бокс-степом. Она считала про себя и восхищалась дядюшкиной способностью говорить и танцевать одновременно.

– Ты расслабься – и все получится, – сказал он.

В награду за труды Кэлпурния предложила ему выпить кофе, а потом поужинать, и оба предложения были приняты. Доктор Финч одиноко просидел час в гостиной до прихода Аттикуса и Джима, а его племянница заперлась в ванной, где чистила перышки и танцевала. Вышла оттуда в халате, вся сияя, съела ужин и скрылась у себя в комнате, не заметив, как забавляет своих домашних.

Одеваясь, услышала на крыльце шаги Генри и подумала, что он заехал за ней рановато, но он прошел через холл в комнату Джима. Она чуть подкрасила губы «Танджи Орандж», причесалась и пригладила челку позаимствованным у Джима «Виталисом». Когда появилась в гостиной, Аттикус и доктор Финч поднялись.