Если постараться - Аделаида Александровна Котовщикова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Матвей слушал с большим удивлением. Никогда он не задумывался, почему ему удаётся разгуливать одному и как к этому относится Любовь Андреевна.
— Да откуда ты знаешь, что она мучается?
— Видела сколько раз, как она на тебя смотрит, когда ты появляешься после отлучки своей.
— А как она смотрит?
— Мол, наконец-то! Ясно, тревожилась.
— Странно… — Матвей пожал плечами.
— Вот тебе и странно! Представь, что тебе совсем не удавалось бы побыть одному. Хорошо бы тебе было? И как бы ты свои драгоценные задачки решал?
— Я бы всё равно убежал.
— Ну, это как сказать… Меня воспитательница ругала-ругала за то, что ухожу одна в овраги. Даже наказывала. А уж потом отступилась. Так я же гораздо старше… А тебя Любовь Андреевна, по-моему, и не ругает. Так что — цени!
— Ценить? — переспросил Матвей. — А что это барыш?
— Фу! — на лице у Стеши выразилось сильное отвращение. — Про какую мерзость ты спрашиваешь! Барыш — это когда продадут какую-нибудь вещь на рынке дороже, чем её купили в магазине, а потом считают, сколько барыша наспекулировали. Тётка моя, бывало… Даже вспоминать не хочу… Пошли! — Стеша вскочила, крикнула в пространство: — Живи на воле, Чикотушка! Хорошо живи! — И помахала рукой.
С задумчивым видом Матвей вслед за Стешей спускался с каменных уступов.
ОТЧЕГО СОНЯ ТАКАЯ?
Любовь Андреевна сидела в саду на скамейке и поглядывала на своих ребят.
Мальчики играли в мяч. Девочки возились с куклами. Переодевали их, укладывали спать под деревом на куче сухих листьев. Соня Кривинская плела из кленовых листьев венок.
«Бедная девочка!» — подумала воспитательница. Теперь она поняла, отчего Соня хитрая и завистливая.
В тот вечер, когда нашёлся дрозд, Любовь Андреевна спросила Стешу:
— Ты сильно обидела Соню? Похоже, что она решила тебе отомстить. За что?
— Она, конечно, на меня обиделась, — ответила Стеша. — За то, главное, что я при всех сделала ей замечание. Она самолюбивая очень, ваша Соня. И, видно, за что-то рассердилась на людей…
«За что-то рассердилась на людей». Как метко сказала Стеша! В самом деле, что-то ведь сделало Соню мстительной?
Любовь Андреевна решила осторожно поговорить с Сониной матерью. Но в субботу мать почему-то не приехала за Соней.
Воспитательница поехала к Соне домой. Соня была из Ялты — удача. Ведь многих интернатовцев привозили из Алушты, Гурзуфа, Алупки, Мисхора. А в Ялте и сама Любовь Андреевна жила вместе с замужней дочерью.
Во дворе ей сразу сказали, что Сонина мать уже два дня находится в больнице: у неё обострилась давняя болезнь лёгких.
— А что случилось? — встревожилась соседка. — Уж не заболела ли и Соня?
— Нет, нет. Здорова и учится хорошо. Просто я хотела узнать, отчего за ней не приехали в субботу, да и вообще посмотреть, в каких условиях Соня живёт дома. Мы ведь посещаем семьи своих воспитанников. Сонина мать работает в пошивочном ателье, не так ли?
— И дома тоже шьёт, частным образом. Портниха она хорошая… Да вы зайдите, отдохните!
В комнате женщина разговорилась.
— Хорошо, что девочка в интернате, а то больно уж много кривлянья видит.
— Какого кривлянья?
— Ну как же? Я уж сколько раз Сониной матери говорила: «Вы бы хоть при ребёнке-то насчёт своих заказчиц не прохаживались». Ведь она, мать-то Сонина, любезничает-любезничает с приходящими к ней дамами, комплименты им говорит, а только заказчица за дверь: «Расфуфыря, подумаешь! Муж тысячи загребает, так, конечно, можно наряжаться. Вертуха безмозглая. Небось дома врёт, что на хозяйство потратилась, а сама — на тряпки. Мне бы её деньги!» И всё в таком роде. Уж и Соня, знаете, тоже привыкла так-то… В лицо посетителям улыбается, этакий ангелочек кроткий, а за спиной гадость скажет. Нехорошо. И вечная эта зависть: тот лучше живёт, другой лучше… Мать у Сони и сама зарабатывает хорошо. Конечно, трудно ей: болеет часто.
«А ведь это и унизительно — улыбаться человеку, который не нравится, — думала Любовь Андреевна. — Вот за это унижение, за мучительное чувство зависти своей Соня и готова отомстить каждому. И хитрить привыкла… Как-то надо её выправлять. Пожалуй, это потруднее, чем справиться с иным озорником. Или с нелюдимым ребёнком. Кстати, где Матвей? Опять куда-то удрал. Постоянно это беспокойство — где Матвей? Но держать его на привязи, раз такой у мальчишки характер, было бы жестоко…»
— Похудела ты со своими интернатовцами, — сердилась дочь.
Похудеешь тут! В молодости Любовь Андреевна работала учительницей младших классов. Потом много лет не работала, растила своих детей, ездила за мужем, инженером-монтажником, с одной стройки на другую. Теперь мужа нет в живых, дети выросли, обзавелись своими семьями, а она опять пошла работать с детьми.
Любовь Андреевна уже хотела послать ребят на поиски Матвея, когда сам он внезапно появился из-за угла здания. Шагает себе, засунув руки в карманы. Вид отсутствующий, ничего кругом не замечает.
ТЫ ПОЧЕМУ НЕ ДУМАЕШЬ О ЛЮДЯХ?
— Матвей! — позвала Любовь Андреевна. — Поди сюда!
Матвей приблизился.
— Где ты был?
— Сидел вон там. — Он неопределённо мотнул головой. — Недалеко…
— Сядь. Мне надо с тобой потолковать.
Нехотя Матвей присел на другой конец скамейки.
— За Соню директор меня уже ругал, — сообщил он. — В своём кабинете.
— Знаю. И что же Сергей Петрович тебе сказал?
— Что были когда-то рыцари. Теперь рыцарей нет. Но всё равно… Хорошие люди и теперь не кидаются на женщин… с кулаками.
— Вот-вот!
— Очень жаль, что Соня девчонка, — угрюмо сказал Матвей.
— А за то, что она плакала и кричала, когда ты её бил, за то, что ей было больно, тебе её не жалко?
— Нет, — честно признался Матвей. Потом спросил: — Это что — золотник?
— Такая часть в машинах, в насосах. И ещё старинная мера веса, вроде грамма.
— А лот что такое?
— Тоже старая мера веса. Кажется, лот равен трём золотникам, но я не уверена. Да и, кроме того, лот ведь это прибор для измерения глубины моря. Что это тебя лоты и золотники заинтересовали?
— Так…
Помолчали.
— Матвей, — негромко и задумчиво сказала Любовь Андреевна. — Ты почему не думаешь о людях?
— О каких людях?
— О Моторове и Гуськове, например. Разве они не люди?
— Они четвероклассники, — неопределённо ответил Матвей.
— Да, оба эти человека, Гуськов и Моторов, учатся в четвёртом классе. И, как каждому человеку, им необходимо самим научиться делать всякое дело. Например, решать задачи…
Матвей густо покраснел.
— Я только два разика… Они говорили: пожалуйста! И ещё: слабо́ тебе решить…
— А они тебе не говорили, что именно эти задачи учительница
