История Смотрителя Маяка и одного мира - Анна Удьярова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Кора, познакомься, это лори Нимеон, из Дальней стороны. Он услышал твои стихи на площади и был поражён, сказал, что это лучшее, что он слышал в столице.
Вежливая улыбка.
– Кора Лапис, – кивнул Кора.
Вторая вежливая улыбка. Сорел многозначительно уставился на Кору, но это было излишне: она и так прекрасно поняла, что это тот самый человек, который вызвал его подозрение. Теперь Кора точно видела, что подозрения оправдались: в реальнейшем было очевидно, что этот человек пришёл не слушать стихи. С отвращением она чувствовала, что он вообще не любит стихи. Точнее, ему всё равно. Значит, он явно пришёл что-то разнюхать, использовать их. Но он за это поплатится. Теперь уже Коре пришлось скрывать хищную улыбку, чтобы не вспугнуть дичь раньше времени.
– Сорел, первый поединок твой? – спросила Кора, и тут же выражение лица её приятеля стало серьёзным, черты лица заострились: Кора знала, что Сорел изо всех сил прячет от неё свой страх.
По традиции новички выступали первыми. Противником Сорела был насмешливый Квиррел, по прозвищу «шут». Он мог бы легко стать шутом при дворе самого взыскательного короля – настолько тонкими и изысканно-ядовитыми были его шутки, – но развлекал обычно только толпу городских босяков. Если бы в реальнейшем можно было бы шутить всерьёз, никто не сравнился бы с Квиррелом, но в поэзии он был новичком. Впрочем, это всё равно был очень сильный противник. «Удачи», – шепнула Кора и ободряюще улыбнулась Сорелу, когда его вызвали на арену, а зрители притихли в ожидании первой крови. Сорел, всегда такой самоуверенный и даже заносчивый, выглядел, как испуганный ребёнок.
– Поединок, тари? – спросил лори Нимеон. – Поэтическое состязание, в котором зрители решают, кто победит? Я прошу прощения, что задаю такие вопросы, тари, я первый раз в столице – человек, можно сказать, дикий, – тут он улыбнулся такой изящной улыбкой, что Кора поняла: по крайней мере титул этого шпиона настоящий. Что же, тем приятнее будет проучить его.
– Вы правы, лори, всё так и есть, – вежливо улыбнулась Кора.
И она даже не солгала, чего в реальнейшем не позволялось: со стороны человека в реальности всё должно было выглядеть именно так.
Затем она подошла чуть ближе и стала с беспокойством вглядываться в центр зала, поскольку настоящие правила поединков были далеки от того, что представлял себе лори Нимеон. Впрочем, как таковых правил почти не было, кроме правила о том, что победитель поединка вызывает любого из присутствующим на следующий поединок, а выбранный не может отказаться. Поэтому случайных людей здесь не было. Также по неписаному правилу поэты выбирали поэтов, но слушатели здесь тоже были сильнейшие – другие не выдерживали. В остальном действовали правила реальнейшего. А сочинять стихи в реальнейшем было почти невозможно, поскольку требовалось верить в каждое своё слово, в каждую запятую, иначе ни одно слово просто не могло прозвучать. А верить – означало быстро и крепко пришивать каждое слово к тонкой ткани настоящего, и в этом занятии часто было не до красоты слога, так желанной поэтам. Но если ты не мог ничего сказать в реальнейшем, то в реальном не мог зваться поэтом, как бы изящны и точны не были твои рифмы.
Каждый поединок заканчивался непредсказуемо: проигравший мог вообще исчезнуть, измениться настолько, что его не узнают даже друзья, сойти с ума (то есть то, что так называли в реальном), могло случиться вообще что угодно – и зрители-слушатели тоже рисковали. Но в этом и был азарт.
Сорел и Квиррел вышли в центр зала (Коре всегда казались лишними эти церемонии), и Мастер провозгласил:
– Вы стоите на эшафоте. Вас осудили, кажется, за пьяную драку. Возможно, вы даже убили человека. Вашей шеи вот-вот коснётся грубая пеньковая верёвка, и мир навсегда уйдёт из-под ног. Но пока вы видите перед собой толпу пьяных ожиданием зрелища лиц…
Кора закрыла глаза и сглотнула: Сорел выглядел на эшафоте совсем ребёнком. Он беспомощно оглядывался под огнём сотен взбудораженных ожиданием скорой смерти взглядов, в воздухе остро пахло злорадным любопытством.
«Ну же, Сорел, ты можешь», – думала Кора, хотя прекрасно знала, что выступающие надёжно защищены от посторонней помощи.
Сорел нервно откашлялся, что подействовало на толпу, как запах барсука в норе на гончую. Кора закрыла глаза ещё раз.
– Хм… Принесите, пожалуйста, мне
табуретку для вдохновения,
и я расскажу вам историю
одного знакомого гения –
печальную,
но короткую.
Когда он был маленьким, –
ростом примерно
с крупного дога, –
то больше всего на свете
мечтал научить попугая
говорить свободно
на трёх языках,
стихами и прозой,
придумал даже свой собственный
авторский метод для этого –
а тот попугай за неделю
взял да и помер.
С того самого времени
я опасаюсь о чём-то
мечтать серьёзно.
Хорошо, что теперь
уже поздно.
Толпа зрителей улыбнулась в хищном ожидании, но кто-то принёс табуретку: Кора, не открывая глаз, услышала короткий деревянный стук, когда все четыре ножки опустились на пол. Сорел улыбнулся и легко забрался ногами на табуретку, становясь выше всех. Посмотрел в тёмный потолок и словно сощурился от лучей невидимого солнца. Резко звякнули колокольчики.
– Посмотрите: я выше вас всех,
я словно король на троне.
Скоро смогу передать привет
самому Котрилу Лийору,
лучше которого
нет никого на свете,
и вряд ли будет.
Помните, что он сказал,
про тех, кто его осудит?
Я знаю, что скоро болтаться мне,
на радость вранам, на страх детворе.
Покрошите хлеба под ноги –
от вас не убудет.
Чтобы птицы склевали мои глаза
не сразу.
Чтобы я мог подольше
смотреть на вас, любоваться,
как ваше стадо
разбредается по домам.
Как вы обсуждаете,
что приготовить на ужин
и с кем сейчас
готовится воевать ваш король.
Будете вспоминать драчуна,
что болтается нынче с петлёй
на шее. «И поделом, – скажете, –
вот я-то бы никогда…», –
а я буду просто
смотреть на вас свысока,
пока
добрые птицы
не выклюют мне
глаза.
Любители падали
в этом мире всегда
получают своё.
Вокруг меня – настоящее вороньё,
и я знаю, что наступает финал,
но это меня не пугает.
Я знаю, что все вы скоро
завидовать будете мёртвым –
тем, у кого вместо глаз
тёмное дно колодца.
Когда обернусь я в огромного ворона
и чёрным крылом навсегда
закрою от вас
солнце!
Кора резко открыла глаза: темно. Ещё раз: снова темно. Ещё и ещё. Вместе с ужасом она испытывала огромную радость и гордость за своего друга. «У тебя получилось, Окло-Ко тебя не забери никогда! Хоть ты и рисковал, как мальчишка», – хрипло улыбалась она, карабкаясь в темноте. Но пора было выбираться: Кора обратилась в сокола и взвилась в высь, в самую темноту, где летела до тех пор, пока не увидела солнце и не почувствовала запах горящих перьев. Открыла глаза, ещё раз, и ещё…
Кора огляделась: другим зрителям приходить в себя было тяжелее. Кто-то, цепляясь за стену, спускался вниз. Кого-то держали за руки у
