Крушение - Евсей Баренбойм

— All right, — повторила она и улыбнулась…

Два техника рядом громко разговаривали, отвлекали от дум.

— Понимаешь, сон странный приснился, — рассказывал один. — Будто подхожу утром к самолету, только расчехлил, гляжу — на месте летчика спит человек. Рассмотрел его, а это наш школьный учитель математики Гурий Павлович. Терпеть его, между прочим, не мог. И он меня. Интересно?

— Очень интересно, — согласился второй. — Просто увлекательно. Но еще более интересно, отчего союзники до сих пор второго фронта не открывают. Об этом тебе ничего не снилось?

Как всегда в сырую погоду сильно саднил и ныл шрам на левой щеке. Соколов несколько раз потер его пальцами. У Грейс это получалось нежней и приятней. И все же боль стала глуше. Он приобрел этот шрам месяцев пять назад, после того, как подбил на своем «Яке» двухмоторный немецкий истребитель «М-110». Вражеский самолет рухнул вниз, но и он получил повреждения и вынужден был сесть на замерзшее озеро. Едва он успел затормозить и заглушить двигатель — увидел рядом совершивший тут же посадку «Мессершмитт-110». И тотчас два немецких летчика поползли к нему с криком: «Русс, сдавайсь!». Одного удалось убить из пистолета, второй, здоровенный детина, бросился на него с финкой. Немец и распорол ему насквозь щеку, выбил зубы. До сих пор Соколов помнит взгляд немца, когда они в полном изнеможении, задохнувшись от борьбы, не будучи в силах даже пошевелиться, лежали в нескольких метрах друг от друга, наблюдая каждый за действиями врага. Ему повезло тогда и последней уцелевшей в пистолете пулей он прикончил фашиста…

К полудню видимость улучшилась и командир полка разрешил взлетать. Бомбардировщики уже были в воздухе. Внизу под крыльями «яков» промелькнули изрезанные глубокими губами скалистые берега Кольского полуострова. На миг показался одинокий тральщик, спешивший проскочить с Рыбачьего на материк, испуганно шарахнулся к берегу сейнер в Варангер-фиорде — и вот уже повсюду только тускло блестела холодная вода Баренцева моря.

Маршрут был знакомый, налетанный. К Киркенесскому аэродрому вышли точно — когда пробили низкую облачность, до него оставалось километров десять. На взлетном поле стоял длинный ряд «Юнкерсов-88» и с десяток «Мессершмиттов-110». Несмотря на яростный огонь зениток, самолеты отбомбились удачно — внизу заполыхали пожары, все заволокло дымом. На обратном пути заглянули на аэродром Маястало. Увидели незамаскированные пикирующие бомбардировщики «Ю-87», но бомб уже не было.

Над Кольским полуостровом «Ильюшины» дружно поблагодарили за сопровождение и повернули к себе. Шестерка «Яковлевых» тоже устремилась домой. Было самое время осмотреться и заходить на посадку. И вдруг Соколов заметил огненные пунктиры трассирующих пуль, они, словно молнии, прорезали хмурое, пасмурное небо, услышал частое и резкое цоканье малокалиберных пушек. Над их аэродромом вблизи Ваенги шел воздушный бой.

— Внимание! Внимание всех! Атакуем из облаков парами! — приказал он.

Самолеты Соколова и его ведомого круто взметнули вверх. Теперь Соколов мог отчетливо рассмотреть всю картину боя. Наши летчики, они были в меньшинстве, вращались по замкнутому кругу и, делая боевые развороты, отбивали атаки противника. Немцы парами пикировали на них с высоты. Их было не меньше сорока, этих желтоносых «мессеров» с черными крестами на крыльях. Каким-то образом здесь оказалась и четверка «аэрокобр» из первой гвардейской авиационной дивизии. Но что это? В первый момент от неожиданности и от радости Соколов подумал, что это ему показалось: среди самолетов врага он увидел разрисованный продольными белыми полосами «М-109».

Неужели «полосатый» здесь? В такую удачу даже не верилось. Уже несколько раз он просил у командира полка разрешения на бой со знаменитым фашистским воздушным асом Леопольдом Миллером. Но каждый раз командир отказывал, ссылаясь на личный запрет командующего флотом. А немец вел себя все нахальнее — сбрасываемые над аэродромом вымпелы Миллера обвиняли русских в трусости, в неумении воевать. И вдруг такая встреча.

Самолет Миллера, пристроившись к «аэрокобре», явно пытался ее сбить. Мгновенье — и Соколов увидел, как из правой плоскости нашего истребителя повалил дым. Именно в этот момент он и бросил к «полосатому» сверху свой «як». Нападая на Миллера сверху и сзади, Соколов рассчитывал, что сумеет застать его врасплох и всадить очередь из недавно установленного крупнокалиберного пулемета Березина. Но опытный «полосатый» умело сманеврировал, уклонился от атаки и теперь сам перешел к активным действиям.

— Два-шестнадцать, у тебя в хвосте «мессер», — услышал Соколов в наушниках шлемофона тревожный голос командира полка. Он резко поднял свой самолет вверх, стремясь избавиться от опасно пристроившегося противника и тотчас же увидел, как длинная очередь трассирующих пуль прошла над самым бронеколпаком.

«Лихо стреляет, гад, — успел подумать Соколов. — Пройди очередь на десять сантиметров ниже — и все могло быть кончено».

Наступил кульминационный момент. Как раз сейчас, в поединке с этим фашистским асом, он должен проявить всю свою выдержку и быстроту реакции. Именно эти качества вместе с меткостью стрельбы были главным достоинством его как воздушного бойца. Прежде всего следовало выманить Миллера из гущи и сумятицы боя, где на исход его могли повлиять всякие случайности. Это удалось. Теперь они дрались чуть в стороне и выше. Они то гонялись друг за другом, поливая противника огнем из пушек и пулеметов, то свечой взмывали кверху, то стремительно пикировали вниз, так, что на мгновение исчезало сознание. У Соколова лихорадочно стучала в висках кровь, пот застилал глаза. Никогда еще не было у него такого страшного тяжелого боя, никогда не забыть ему его подробностей. «Полосатый» дрался мастерски. Казалось, он неуязвим для огня. Уже дважды его короткие точные очереди прорезали бронеколпак в опасной близости от головы Соколова. Но оба раза проходили мимо. По крайней мере третий раз сегодня он был на волоске от смерти. Но, кажется, опять повезло. Будто кто-то заговорил его на этот бой. И все же Соколову казалось, что Миллер чуть бравирует своей смелостью, чаще, чем этого требует логика поединка, затевает бой на встречных курсовых. Он явно стремится ошеломить противника, запугать его, заставить потерять самообладание.

На считанные секунды они разошлись в стороны, а затем снова ринулись навстречу. Теперь они мчались друг к другу на полных оборотах, будто спеша столкнуться лбами. Вот уже «мессершмитт» совсем близко. Отчетливо видно сосредоточенное лицо немецкого летчика, черные кресты на плоскостях. Еще мгновенье и отворачивать будет поздно. Соколов облизнул пересохшие губы, инстинктивно втянул голову в плечи, ожидая удара. И вдруг увидел, как самолет Миллера круто взметнул вверх почти над самой его головой. На какие-то сотые доли секунды желтое брюхо «мессершмитта» заполнило перекрестье нитей прицела, и он дал длинную очередь. Из самолета Миллера вырвалось пламя. В первый момент он не поверил своим глазам и в ярости снова и снова жал на гашетку. Но раздуваемое ветром пламя буквально росло на глазах. Тогда он поверил и закричал, задыхаясь от восторга: «Горит, гад!» Только после этого Соколов увидел, что боезапас кончился, а стрелка уровня топлива застыла почти на нуле. Было невыразимо обидно, что ему так и не удалось добить противника, что тот еще чего доброго сумеет перетянуть через недалекую здесь линию фронта. Минуту назад ушел на посадку подбитый в бою его ведомый. Занятый поединком с Миллером, Соколов все же сумел заметить выход из боя товарища. Нет, полосатому нельзя дать уйти.

— Ястребы, ястребы, — крикнул он в микрофон. — Добейте полосатого!

Но самолет Миллера и без того стремительно шел к земле.

Два часа спустя посланные в тундру к месту посадки «полосатого» лыжники и вылетевший туда же на У-2 капитан Соколов обнаружили на льду озера полуразбитый новейший истребитель «Мессершмитт-109Ф». На фюзеляже самолета был нарисован символ непобедимости — бубновый туз, а под ним — длинный ряд флажков, принадлежащих разным странам. Они означали сбитые самолеты. Всего Соколов насчитал восемьдесят два флажка. Среди них было и несколько красных. Хозяина самолета около машины не нашли. Рядом валялся брошенный парашют с прикрепленной табличкой: «Леопольд Миллер».

Летчика настигли совсем недалеко от линии фронта, обессиленного, едва передвигавшего ноги. Он сразу же поднял кверху руки. Даже не сделал попытки вытащить пистолет.

В этот же день вечером знаменитого фашистского аса лично допрашивал командующий флотом вице-адмирал Головко.

Перед адмиралом стоял худой, совсем неарийской внешности молодой парень. Черные волосы его были аккуратно зачесаны на пробор, мальчишечья шея торчала из широкого ворота щеголеватой меховой куртки, в узких азиатских глазах застыло выражение высокомерия. На вид ему казалось года двадцать два — двадцать три, не больше и, глядя на него, трудно было поверить, что сей худой, отнюдь не бравый юноша имеет одну из высших наград рейха — рыцарский крест с дубовым венком, что сам фюрер вручил ему его и присвоил звание «король воздуха».