Световой человек в иранском суфизме - Корбен Анри

Иначе говоря: свет не может быть видимым именно потому, что он даёт возможность видеть. Вот почему световые явления, видимые в сферах сверхчувственного, непостижимы вне понятия о чистых цветах, каким мы обрисовали его выше, — цветах, световой акт которых превращает их eo ipso во вместилища, в ”материю” чистого света, без чего им пришлось бы ниспасть в материю, чуждую их световому акту. Из чего следует, что невозможно отступить настолько, чтобы увидеть свет, дающий возможность видеть, поскольку он и без того присутствует во всяком зрительном акте.

Именно эту близость выражает мистик, восторженно восклицая: ”Ты так близок ко мне, что мне показалось, будто ты есть я” (см. выше, IV, 9). Невозможно увидеть свет ни там, где он ничего не освещает, ни там, где он целиком поглощается. Стремясь оказаться перед тем, что даёт возможность видеть, а само остаётся невидимым, мы оказываемся перед лицом Мрака (и это есть ”Мрак на подступах к полюсу”), ибо невозможно считать объектом познания то, что позволяет нам познать любой объект и позволяет ему существовать в качестве объекта как такового. Вот почему Лахиджи говорит об ослепляющей близости. В противоположность этому, демоническая тень, не является светом, невидимым, но дающим возможность видеть; она есть Тьма, мешающая видеть потёмки собственного под-сознания. А чёрный свет невидим, поскольку он есть то, что позволяет видеть; он не может быть объектом, поскольку является абсолютным Субъектом. Он ослепляет подобно тому, как ослепляет свет сверхсознания. Потому в ”Розарии Тайн” говорится: ”Отрекись от зрения, ибо здесь дело не в нем”. Познание божественного Существа возможно лишь посредством теофанического опыта. Однако по отношению к божественной Самости это познание можно считать незнанием, поскольку познание предполагает наличие субъекта и объекта, того, кто видит, и того, кто видим, тогда как божественная Самость, чёрный свет, исключает такое соотношение. Претворить это незнание в знание значит признать, кто является истинным субъектом познания, — признать в наивысшем акте метафизического самоотречения, подобном тому, в котором Лахиджи свидетельствует о своём понимании дервишеской бедности и о плодах своих размышлений над учением Ибн’Араби.

Вспомним здесь снова некоторые из визионёрских видений Наджма Кобра: вот красный солнечный диск на фоне чёрных небес, вот красноватые созвездия на фоне изумрудного неба, ослепляющего человеческий глаз. Он поведал нам, что это багровое светило и эти красноватые орбиты возвещают о присутствии Аиге-Логоча или какого-то другого ангелического Разума. Как и в видении Гермеса, ангелофания связана с символом ”полуночного солнца”, светоносной Ночи, поскольку первый из Разумов, Анге-Логос, есть изначальная и первозданная теофания Deus absconditus. Её глубокий смысл раскрыт в одном из эпизодов рассказа о мирадже Пророка. Ангел Джибраил, в качестве ангела Откровения, в котором все ишракиты видят ангела Познания, сопровождает Пророка вплоть до ”Лотоса крайнего предела”. Сам он не может следовать дальше, поскольку в таком случае он будет испепелён. Но возможно ли помыслить, чтобы его теофаническое существо было сожжено и уничтожено? Это было бы равнозначно самоуничтожению божественного откровения. Лахиджи объясняет, что Ангелу незачем проходить испытание фана фи’ллах, ”растворение в Боге”. Его теофаническая форма должна сохраниться, и по окончании этого наивысшего испытания он превратился бы в багровое солнце на чёрном небе, как в видении Наджма Кобра. Подобное испытание, включающее в себя опыт смерти и уничтожения, уготовано для человека и является для него часом величайшей опасности. Он или навсегда канет в бездну безумия, или выплывет из неё посвящённым в смысл теофаний и откровений. Это опасение трактуется у Семнани как преодоление чёрным светом света зелёного. Этим переходом, равнозначным уничтожению уничтожения, переходом к ”Джибраилу твоего существа”, подтверждается признательность Вожатому, ”свидетелю в Небе”, Солнцу, алеющему на фоне божественного Мрака. Ибо она включает в себя признание Непознаваемого, то есть метафизическое отречение и мистическую бедность.

Автор ”Розария Тайн” вопрошает: ”Может ли быть общая мера между миром земным и миром божественным, если неспособность обрести познание сама по себе равноценна познанию?” И Лахиджи комментирует: ”Совершенство случайного бытия состоит в том, чтобы изжить свою врожденную негативность и стать знающим посредством собственного незнания. Очевидный опыт доказывает нам, что summum знания есть незнание, ибо здесь налицо бесконечная несоразмерность. Эта мистическая стоянка зовётся стоянкой озарения, растворения объекта в субъекте. Это откровение небытия того кто никогда не был и вечности того, кто никогда не знал, что такое ”не быть”... В действительности невозможно познание Бога кем-то другим, кроме Бога, ибо другого кроме Бога не существует. Конечная цель, к которой стремятся странники Божественного пути, это мистическая стоянка, где им открывается, что все деяния, атрибуты и сущности вещей уничтожаются и растворяются в лучах теофании, а сами они осуществляются вследствие своего отречения от сущности, которое есть ступень растворения в Боге (фана фи’ллах), где бытие возвращается к бытию, а небытие — к небытию сообразно со стихом Книги: ”Бог повелевает вам вернуть взятое на подержание имущество владельцу его” (4:61)”.

Но отыскать владельца может лишь тот, кто достиг седьмой юдоли. ”Седьмая юдоль — это мистическая бедность и фана. После чего ты можешь следовать дальше. Говорят, что мистическая бедность — это чёрные врата (126), ведущие в обе вселенные. Это присловье отражает тот факт, что мистик Полностью растворён в Боге, растворён до такой степени, что у него не остаётся собственного существования, ни внутреннего, ни внешнего, ни в сем мире, ни в мире ином; он вернулся к своей сущностной изначальной бедности, а это есть бедность в подлинном её смысле. В этом смысле можно сказать, что когда его состояние бедности становится всецелым, сам он становится Богом, ибо на этой мистической стоянке божественная Самость обретает абсолютный смысл, очищенный от всякой относительности... А пока мистик не достигнет собственной негативности, то-есть полного растворения, он не может рассчитывать и на позитивность своего осуществления с помощью абсолютного существа, — осуществления, равнозначного сверхсуществованию в Боге. Бытие само по себе есть небытие, и оно-то есть бытие в Боге. Абсолютное небытие проявляется в абсолютном бытии и посредством его. Для всех других, кроме Человека Совершенного, эта ступень труднодостижима, ибо Совершенный Человек является не только самым совершенным изо всех существ, но и причиной существования мира”. Именно таким образом метафизическая скудость бытия обращается в мистическую бедность, то-есть абсолютное освобождение от этой скудости.

”Как мне поведать о столь тонких вещах? Святоносная Ночь, тьма в Полдень!” — восклицает автор ”Розария Тайн”. Его комментатор знает, как это сделать: для того, кто сам пережил подобное мистическое состояние, достаточно одного намёка. Любой другой может понять эту тонкость лишь в той мере, в которой сумеет к ней приобщиться. И Лахиджи восторгается этой светоносной Ночью (шаб-э рошан), которая в то же время является тьмой Полудня, мистическим полярным сиянием, одним из ”символов севера”, с самого начала этого исследования направлявшим нас на Восток, не обозначенный ни на одной из географических карт. Это и в самом деле Ночь, поскольку чёрный свет равнозначен непознаваемой Сущности, — ночь незнания и незнаемого; и, однако, ночь светоносная, поскольку она в то же время есть теофания absconditum в бесконечном множестве своих теофанических форм (мазахир). А Полдень — это, разумеется, средоточие Дня, день в его разгаре, излучающий световое многоцветье, которое мистики воспринимают с помощью своего светового органа, внутреннего ока, как теофанию божественных Имён, атрибутов и актов; и, однако, это тёмный Полдень, поскольку всё множество этих теофанических форм суть семьдесят тысяч покровов света и тьмы, затемняющих чистую Сущность (см. выше это число у Наджма Рази). Ночь чистой Сущности, бесцветная и неопределимая, недоступная для познающего субъекта, ибо она настолько опережает все акты познания, что этот субъект становится скорее органом, посредством которого она познаёт самоё себя как абсолютный Субъект. И, однако, это светоносная Ночь, поскольку она наделяет этот субъект существованием, становясь ему видимой, дарует ему зрение, даруя бытие. Тёмный Полдень теофанических форм: так оно и есть, поскольку, предоставленные самим себе, они обратились бы во мрак и небытие и даже в самом своём проявлении оставались непроявленными.