Курс русской истории - Василий Ключевский

Припомните застольную беседу Петра со своими сотрудниками в 1717 г., когда князь Я. Долгорукий указывал Петру, что среди своих военных и дипломатических успехов он еще очень мало сделал для законодательства, для внутреннего устроения своего государства. С этого именно года Петр приступил к усиленной законодательной работе: в какие-нибудь 5 - 6 лет сделано было больше, чем делалось прежде и после в 5 - 6 десятилетий. Устройство коллегий, перестройка, точнее, достройка Сената, вторая губернская реформа, судебные учреждения, магистратская реформа дали управлению окончательный склад, какого успел добиться Петр к концу своей деятельности. Среди колебаний и поворотов назад или в сторону, среди частичных и возвратных преобразовательных приступов то к той, то к другой отрасли управления стали проступать не то обдуманные принципы, не то ощупью достигнутые цели реформы управления. То были: 1) более точное разграничение управления центрального и областного, очень неясно проведенное в старом московском порядке; 2) опыт систематического распределения ведомств по роду дел и в центральном и в областном управлении с решительной попыткой обособления судебных дел в составе управления; 3) наклонность к не удавшемуся старой московской администрации коллегиальному строю учреждений, проведенная довольно твердо в центре и неудачно в провинции; 4) неполно осуществленная мысль создать для центральных коллегий местные исполнительные органы и 5) трехстепенное областное деление.

Петр не только разграничил центральное и областное управление, но и пытался построить то и другое на различных основах. К этому приводил его довольно своеобразный социальный состав правительственных учреждений в Московском государстве. С этой стороны надобно различать два типа управления - сословно-аристократический, когда управлением руководит через своих выборных один господствующий класс или несколько таких классов, и бюрократический, когда управление вручается верховной властью людям, знающим дело или считающимся знатоками, без различия их происхождения. В управлении первого типа главная задача, разумеется, - проводить и ограждать интересы правящих классов; второй тип долго считался и может даже казаться теоретически более пригодным к проведению и обеспечению общих государственных и народных интересов. Старое, московское управление было смешанного состава и характера. По своему устройству и по приемам действия, по отношениям своим к верховному правителю-государю и к управляемому обществу оно было похоже на бюрократию: руководящими органами его были назначаемые верховной властью коронные чиновники, которые вели дела канцелярским порядком, без участия общества или при очень слабом, пассивном его участии. Мы уже видели, как в XVII в. постепенно замирала самодеятельность земских учреждений - от волостного старосты до земского собора. Но по личному составу эта администрация была сословно-аристократическая: руководящий элемент в ней состоял из людей привилегированного служилого класса, наследственно пользовавшегося своими привилегиями. Дьяки и подьячие, дельцы-разночинцы, элемент приказный, собственно бюрократический, имели подчиненное значение канцелярских делопроизводителей, а выборные или призываемые представители земства, тяглого населения, являлись лишь вспомогательным орудием управления, ответственными исполнителями финансовых поручений правительства. Значит, старое, московское управление отличалось двойственным характером: его можно назвать сословно-бюрократическим. Петр поставил управлению на первом плане двоякую цель: 1) устройство военных сил и финансовых средств государства, 2) устройство народного хозяйства, подъем производительности народного труда как необходимое средство успешного достижения военно-финансовой цели. Очевидно, это две существенно различные задачи: первая - основное дело государства; вторая ближе касается общества. По свойству обеих задач Петр и перестраивал старое, московское управление, которое он называл «нераспоряженным». Не устраняя двойственного основания, на котором оно было построено, Петр хотел разъединить составные элементы этого сословно-бюрократического основания, указав тому и другому элементу место в особой сфере управления, одной дать бюрократический характер, в другую ввести сословный элемент. Проведение и обеспечение общегосударственных интересов, устройство военных сил и финансовых средств он возложил на центральное управление. Эта задача требовала от административных органов соответственных знаний, навыков, известной технической подготовки, независимо от социального положения, какое дается происхождением. Так центральное управление получило бюрократический состав: здесь не видим ни участия общества, ни сословного подбора дельцов. На высших правительственных должностях при Петре встречаем и родовитого боярина, и его бывшего дворецкого, и дворян разных генеалогических степеней, и «счастья баловня безродного», и бывшего подьячего, и много разных иноземцев. Ближайшее руководство народным хозяйством Петр считал делом областного управления под общим надзором центральных учреждений. Преобладающее значение в народном хозяйстве имели два класса: землевладельческое дворянство и высшее гильдейское купечество; в их руках сосредоточивались оба основных капитала страны, земельный и промышленный, на которых держалось народное хозяйство, работой которых питалось хозяйство государственное. Возложив заботу о высших интересах государства на центральное управление с его дельцами-чиновниками, Петр для обеспечения интересов вспомогательных, сводившихся при нем к успехам народного хозяйства, пытался призвать оба эти класса к влиятельному участию в местном управлении, сообщив ему сословно-аристократический характер. Дворянин в селе и губернии и гильдейский гражданин в городе - вот две общественные силы, которые, стоя во главе местных обществ, должны были руководить народным трудом об руку с местными органами центрального управления. Значит, реформа управления носила не столько политический, сколько технический характер: не вводя новых начал, новый порядок приводил старые в новое сочетание под заимствованными формами по указаниям иноземных знатоков, разложив слитые прежде элементы управления между разными его сферами. Так новое здание управления строилось из старых материалов, - прием, наблюдаемый и в других отраслях преобразовательной деятельности Петра.

Последние реформы в управлении подготовлялись очень обдуманно. Учреждения и отдельные должности - от Сената до земского комиссара и вальдмейстера - снабжались инструкциями и регламентами. Большею частью это переводы или переработки шведских либо остзейских уставов. В основе их лежит строгий взгляд на государство, широко понимающий задачи управления. Они подробно и пунктуально излагают состав, круг дел, обязанности, ответственность и делопроизводство учреждений. Несмотря на их иноземное происхождение, в них сказалось политическое настроение Петра в последние годы, и в этом их главный интерес. Ему едва ли удалось прочитать все многочисленные проекты и записки Фика и Любераса, уставы и ведомости шведских коллегий; но он принимал деятельное участие в составлении регламентов и зорко следил за ходом административных реформ. Эти работы вводили его в круг понятий и вопросов, которые дотоле он не имел досуга достаточно продумать. Он начинал чувствовать себя отставшим от своего положения и стал легче сознавать свои промахи, больше уважать чужое мнение. Начавшееся брожение мысли произвело поворот в его политическом сознании. Он, веривший прежде только в лица, теперь стал глубже вникать в силу государственных учреждений, в их значение для политического воспитания народа. Он и прежде понимал необходимость такого воспитания: в одном указе 1713 г. он высказывает мысль, что для предупреждения умышленного нарушения государственных интересов «надобно изъяснить именно интересы государственные для вразумления людям». Теперь он увидел, что это изъяснение - дело закона и учреждений, так устроенных, чтобы они самой постройкой своей связывали произвол чиновников, а практикой внушали людям чувство законности и понятие государственного интереса. Петр думал, что его новые суды и коллегии сделают это дело, и выражал уверенность, что в них всякий найдет правду, не обращаясь за ней к самому государю.

Эта уверенность была преждевременна. Регламенты и инструкции с широкими государственными задачами не произвели на тех, кого они имели направлять, того же впечатления, какое вынес из них сам законодатель. В нашем законодательстве они имели чисто академическое значение политических трактатов, не став административными нормами. Усовершенствованные формы управления не сразу улучшили самих правителей. Новые учреждения были не по тогдашним плечам, требовали подготовленных и дисциплинированных дельцов, каких не нашлось в наличном служилом запасе. Петр вводил эти учреждения, как расчетливая мать шьет своим маленьким детям платье шире и длиннее их роста: подрастут - и будет впору. Но чиновные подростки Петра, все эти тайные, действительные, коллежские советники и асессоры, начали рвать свое платье прежде, чем вросли в его предупредительные размеры. Практика новых учреждений, вскрываемая из архивных бумаг их делопроизводства, не оправдывала расчетов учредителя. Прежде всего трудно было найти людей для замещения многочисленных новых должностей. Петр неохотно обращался к выписке иностранцев. На предложение Фика об этом в 1718 г. он положил резолюцию, что выписных не надо, «искать под рукой». Подручных искали всюду: на дворянских смотрах отбирали годных и назначали на должности в надворные суды и другие учреждения. На герольдмейстере лежала обязательная поставка кандидатов из дворян по запросам из коллегий для определения к делам. Надобно было подготовить служебный резерв. Тот же Фик писал Петру «о нетрудном обучении российских младых детей» для приготовления к службе: стоит только завести надлежащие школы. Петр отвечал: «сделать академию», а пока подыскивать ученых русских и переводить книги по юриспруденции. В поисках надобных людей Петр цеплялся за все наличные средства, то пренебрегая сословными предрассудками, то им покорствуя, предписывал набирать офицеров из грамотных холопов, а секретарей в канцелярии из шляхетства. Дворянских недорослей определяли «юнкерами» в коллегии для навыка в делах. Комплектование служебных штатов затруднялось соперничеством военной службы с гражданской. Главным поставщиком кандидатов на гражданские должности по-прежнему было дворянство; но из него наиболее годные к службе люди были заняты в полках, а для присутствий и канцелярий оставалось только отпускное, отставное или залежавшееся по усадьбам. К тому же новые учреждения вводили множество новых должностей: Кириллов, обер-секретарь Сената в конце царствования Петра, в своем статистическом сочинении Цветущее состояние всероссийского государства (1727 г.) насчитывает служащих по всем ведомствам, в 905 канцеляриях и конторах, управителей, приказных служителей и фискалов 5112 человек - цифра, едва ли достигающая действительности. Но с осложнением служебных штатов скупились на новые расходы и дозволяли служащим «акциденции», неуловимой для надзора чертой отделявшиеся от взяток, даже в денежной нужде вычитали у чиновников из жалованья до 25%. Вдобавок ко всему не было свода законов, отвечающего нуждам времени. Старое Уложение 1649 г. давно устарело: новые слои законодательства легли на него. В 1700 г. составлена была комиссия из высших чинов для его пополнения; она много работала и ничего не сделала. С учреждением Сената кодификационная работа возложена была на него; но и он во много лет ни на шаг не подвинул дела. В конце 1719 г., в эпоху шведомании. Сенату предписано было составить свод, выбирая пригодные статьи из шведского кодекса и из своего Уложения, а где понадобится, «новые пункты делать» и непременно кончить все дело к концу октября 1720 г. Как в 10 месяцев не исполнить дела, с которым не могли справиться в 20 лет и после не справятся в 100 лет слишком! В недостатке подготовки, в привычке вести дела кое-как, в отсутствии служебной дисциплины Сенат показывал пример подчиненному управлению. По сенатскому расписанию губерний 1719 г. официальные бумаги пересылались из Петербурга в Вологду через Архангельск! В Сенате шли ожесточенные раздоры и разыгрывались непристойные сцены: обер-прокурор Скорняков-Писарев был в непримиримой вражде со своим принципалом генерал-прокурором Ягужинским, подканцлер барон Шафиров с канцлером графом Головкиным, родовитые сенаторы, природные князья Голицын и Долгорукий с неродовитым, но светлейшим жалованным князем Меншиковым, и все со всеми своими личными и партийными дрязгами обращались к царю. Сенаторские совещания порой превращались в брань; один другого называл вором. Или собрались сановники у генерал-прокурора праздновать взятие Дербента в 1722 г. Обер-прокурор Сената, успевший уже дважды подраться с прокурором Юстиц-коллегии, едва не подрался с подканцлером, и потом оба, донося друг на друга царю и царице, извинялись - один тем, что был зело шумен (пьян), а другой тем, что был еще шумнее. При таких нравах Сенату трудно было стать строгим блюстителем правды, и князь Меншиков раз всему присутствию сенаторов заявил, что они занимаются пустяками и пренебрегают государственными интересами. Больше того: редкий из сенаторов миновал суда или подозрения в нечистых делах, не исключая и князя Я. Долгорукого. Сам обличитель Сената, тоже сенатор, и здесь шел впереди своей братии. Беспримерно обогащенный Петром, этот темного происхождения человек стал виртуозом хищений. Петр усовещевал любимца, бивал дубинкой, грозил, и все напрасно. Меншиков окружил себя шайкой чиновных хищников, обогащавшихся и обогащавших своего патрона на счет казны. Из них петербургского вице-губернатора Корсакова и двух сенаторов, князя Волконского и Опухтина, публично высекли кнутом. Меншикова спасали от жестокой расправы давняя дружба Петра и неизменная заступница Екатерина, ему же и обязанная своей карьерой. Однажды Петр, выведенный из себя проделками любимца, сказал ходатайствовавшей за него Екатерине: «Меншиков в беззаконии зачат, во гресех родила его мать и в плутовстве скончает живот свой, и если не исправится, быть ему без головы». Состояние Меншикова исчисляли десятками миллионов рублей на наши деньги. Под таким высоким покровительством, шедшим с высоты Сената, казнокрадство и взяточничество достигли размеров, небывалых прежде, - разве только после - и Петр терялся в догадках, как изловить казенные деньги, «которые по зарукавьям идут». Раз, слушая в Сенате доклады о хищениях, он вышел из себя и сгоряча тотчас велел обнародовать именной указ, гласивший, что, если кто украдет у казны лишь столько, чтобы купить веревку, будет на ней повешен. Генерал-прокурор Ягужинский, око государево при Сенате, возразил Петру: «Разве, ваше величество, хотите остаться императором один, без подданных? Мы все воруем, только один больше и приметнее, чем другой». Петр рассмеялся и не издал указа. В последний год жизни Петр особенно внимательно следил за следственными делами о казнокрадстве и назначил для этого особую комиссию. Рассказывали, что обер-фискал Мякинин, докладывавший эти дела, однажды спросил царя: «Обрубать ли только сучья, или положить топор на самые корни?» - «Руби все дотла», - отвечал Петр, так что, добавляет повествователь-современник иноземец Фоккеродт, живший тогда в Петербурге, если бы царь прожил еще несколько месяцев, мир услыхал бы о многих и великих казнях. В последние годы жизни Петр издал ряд указов, проникнутых необычным ему настроением. Это не краткие и резкие приказы, а многословные, расплывчатые поучения, в которых автор и жалуется на общую служебную распущенность, и скорбит о пренебрежении указов, грозящем государству конечным падением, подобно греческой монархии, и сетует, что ему не дают покоя частными просьбами, что он не может среди жестокой войны за всем усмотреть сам: ведь он не ангел, да и ангелы не вездесущи, а всяк к своему месту приставлен: «где присутствует, инде его нет». Гневный и вместе скорбный тон этих указов напоминает выражение его лица на поздних его портретах.