Мы вместе «До», а как жить «После»? (СИ) - Блэр Лия

Я не бегу — несусь сломя голову.

Задеваю, расталкиваю людей, наводнивших здание аэропорта, забывая извиняться. Да какое мне дело до других, когда мой мир осыпается последними искрами отгремевшего фейерверка! Меня разрывает изнутри, выедает, накручивает на винт невидимой мясорубки отчаяния, и я уже… не я. Одна сплошная боль! Невыносимая мука… Оторванный атом в глубоком космосе, обреченный существовать в лютом холоде и вакууме.

Слезы мешают сфокусировать взгляд, но мне не надо видеть — я чувствую. Как всегда. Он еще не позвонил, а я уже брала в руки телефон. До школы идти целый квартал, а я уже видела его улыбку, которой он встретит меня у входа. Резко просыпалась среди ночи, потому что знала: он снова у моего подъезда. Расплывалась в улыбке за секунды, потому что за моей спиной Леша… Чувствовала его. Улавливала на уровне инстинктов.

Лешка… Леша… Лешенька…

Подбегаю к панорамному окну, из которого открывается вид на необъятную взлетную полосу. Впечатываюсь всем телом, ударяясь лбом о толстое стекло. Холодными ладонями пытаюсь убрать прозрачную преграду и вглядываюсь… Дико. Отчаянно. С неверием…

Он идет по свободному пространству зоны прилета в сопровождении двух телохранителей по направлению к частному самолету, возле трапа которого улыбается бортпроводница. В отличие от других стальных птиц, эта стоит рядом со зданием аэропорта.

Нет… Нет же!

— Леша-а-а! — кричу на все помещение, явно пугая людей вокруг. Мой голос отражается многократно под сводами высоких потолков. Бью по стеклу ладонями, не замечая боли: — Лешка!

Он замедляется и тут же разворачивается, безошибочно определяя взглядом место моего нахождения. Не слышит. Чувствует, как и я. Уверена.

Смотрит. Хмурится. Кусает край губы. Бросает сумку к ногам и подается в мою сторону.

Господи, да!

Один из охранников хватает его за локоть и тянет обратно, а меня накрывает паника.

Почему? Отпустите его!

Барабаню по холодному прозрачному препятствию, скребусь ногтями.

Вижу, как они разговаривают, а потом Лешка отталкивает от себя мужика в черном костюме и бежит ко мне. И теперь я могу выдохнуть.

Но нет… ошибаюсь.

Провожатые догоняют его. Выкручивают руку, возобновляя намеченный путь. Вижу, что между ними идет диалог, и я все еще надеюсь, что этот кошмар сейчас закончится. Мой бунтарь выдергивает локоть, поправляет одежду, забирает протянутую сумку и поворачивается ко мне. Смотрю на него, обводя подушечками пальцев по стеклу родной силуэт. Жду его шага и боюсь моргнуть. Леша делает вдох, поднимает руку и сжимает ладонь несколько раз, чуть опустив голову. Всем известный жест «пока-пока». Усмехается, подтягивает ремень сумки на плече и широким шагом направляется к самолету.

Ничего не понимаю. Стучу по стеклу сильнее. Отбиваю руки до ноющих костей. Силюсь избавиться от барьера и шагнуть в одно с Ним пространство. На все и всех — пофиг. Ничто и никто не имеет значения: люди, что смотрят на меня; странные мужики в униформе охраны аэропорта, решающие, как со мной поступить.

Все теряет смысл без Леши…

Трап отъехал от борта, и для меня это стало приговором. Тем, что не подлежал обжалованию. Все еще хочу верить, что это нереально, и я скоро проснусь.

Но это не так…

Самолет трогается, выруливая к линии разгона, и я оседаю на бетонный грязный пол, оглушенная звоном своего разбитого сердца.

Мне жизненно важно было услышать неповторимый Лешкин голос с хрипотцой, заглянуть в самые красивые на свете глаза, почувствовать теплые сильные руки. Один раз. Одну секунду. Он говорил, что никогда не уедет, но… Если надо — я бы поняла. Главное знать: мы вместе, и он не бросил меня. А я подожду… выдержу… смогу…

Лешка… Мой родной… Дай знать, что я нужна тебе. Найди возможность возродить мою душу, потому что сейчас она выгорела дотла, вылилась слезами, вырвалась истеричными всхлипами и рыданиями… Ведь я люблю тебя.

— Не трогайте ее, — слышу, как из-под слоя ваты, голос отца. — Я сам.

Задираю голову и шарю пустыми глазами слепого котёнка. Все вокруг походит на странную картину. Висела она яркая, живая, радовала глаз. Но кто-то выплеснул на нее ведро грязной воды, превращая краску в неприглядные разводы и подтеки, что вызывают желание морщиться и сожалеть.

— Вставай, милая, — папа поднимает оставшуюся от меня оболочку за плечи и ведет на выход. — Все проходит, пройдет и это.

Глава 39

Ничего не вижу вокруг. Крепкая рука отца поглаживает плечо, а потом он накидывает мне на плечи куртку, которую потеряла, пока бежала. Раздаются какие-то звуки вокруг: щелчок, хлопок, еще хлопок, двигатель автомобиля… А я застыла. Превратилась в манекен. Только бесконечные теплые дорожки по щекам и мокрые руки на коленях выдают, что живая. Странно, правда? Как я могу быть живой, когда у меня разворотило все внутри?

— Машуль…

Тихий заботливый голос папы проникает в сознание, но я не могу ответить. У меня все тело опоясало чем-то страшным. Напряжение рвет каждую клетку, и я только мычу.

— Дочка, нельзя так. Бери себя в руки.

— Не надо, пап, — кое-как выдавливаю не своим голосом. Напоминаю человека, страдающего заиканием, который не может закончить фразу от недуга.

— Алексей не вернется, Машуль. Ты забыла телефон вчера, и он звонил нам на домашний. Просил передать, что вырос и… настало время раздать игрушки, которые ему больше не нужны. Знаешь, о чем он говорил?

— Останови! — выпаливаю, потому что не способна оставаться на месте.

Перед глазами мелькают кадры нашего с Лешей счастья и тут же перечеркиваются рваными красными линиями. И я уже не уверена, что все было реальным. Придумала себе сказку? А может, Антипов и не любил меня никогда? Развлекался, играл с куклой Машей… В правдивости слов отца не сомневаюсь. Он никогда бы не предал меня, как и мама. А значит, это… конец? Так ведь? Но… я же человек. Я чувствую! Мне больно! За что… так?!

Все мысли сразу простреливают, и начинаю выть. Протяжно. Спазм в горле мучает, дергаю полы пижамной рубашки в надежде ослабить давление. Мне так больно, что можно оперировать без анестезии.

Отец останавливает машину, озабоченно глядя на меня, и я, рванув ремень безопасности, вылетаю на улицу. Хватаю воздух открытым ртом, выталкиваю из себя рваные рыдания и не могу ничего сделать. Задираю голову, словно прошу помощи у неба, а там летит самолет, оставляя белую линию на голубом фоне, будто кроит мою жизнь на «до и после»… Падаю на колени, потому что больше нет сил стоять, и кричу, зажав уши руками. Срываю голос, но избавляюсь от мучительной агонии внутри, оставляя холодную звенящую пустоту.

... Дни летели калейдоскопом однообразных картин. Я не различала краски. Все потерлось. Спустя месяц я все еще думала об Антипове, фантомно чувствовала его горячие ладони на своем теле и нежные губы, касающиеся моих искусанных и сухих. Кира периодически ночевала со мной, обнимая и позволяя прореветься на своем плече, когда сны выматывали меня окончательно.

Знала, что мое состояние расстраивало родителей, но ничего не могла изменить. Где-то в истерзанной душе еще теплилась дурацкая надежда, что все изменится — Леша позвонит, — и вытравить ее не получалось. Папа хмурился, а мама все чаще приходила в мою комнату, садилась рядом и гладила по спине, вздыхая и нашептывая какие-то ласковые слова. Это помогало. Правда. Я засыпала под ее руками, сворачиваясь клубком, как потерянный щенок.

С лицеем все сложно. Все делала на автомате. Не запоминала ничего и никого не замечала вокруг. Многие шептались, глядя на меня. Я все понимала. Только вот… все равно. Через два месяца экзамены, новые горизонты, изменения, и хотелось верить, что мне когда-нибудь станет легче.

… Позади остался еще месяц без Антипова, а в моей жизни ничего не менялось. Еда безвкусная, дни серые, интереса к происходящему вокруг — ноль.

Очередное утро, по словам мамы, выдалось солнечным. После экзаменов она предлагала поехать на море. От слова «самолет» меня скрутило внутри, а на шее образовывался призрачный ошейник, который нещадно душил.