Цвет мира - серый - Сергей Мусаниф

— Кто знает, — сказал Густав. — Он и раньше-то был не слишком разговорчив. А последнюю неделю провел вот в этой позе. Даже не ест почти ничего. Только пьет воду и скулит.

Пожалуй, нет никаких шансов на то, что он мне поможет. Что ж, зато я не буду чувствовать себя последним негодяем, доставая своими вопросами приговоренного к смерти.

— Как его зва… зовут? — спросил я.

— Кларенс вроде бы, — сказал Густав. — Впрочем, я н этом не уверен.

С этими словами здоровяк растянулся на своем тюфяке и повернулся к стене.

— Ты задаешь слишком много вопросов, парень. — Я далеко не сразу сообразил, что голос доносился из того угла, где лежал труп. — Лучше подумай над тем, что ты будешь говорить, когда местные инквизиторы начнут задавать вопросы тебе самому.

Мне хотелось уточнить, что конкретно он имел в виду, однако тон его замечания ясно дал мне понять, что дальнейших разговоров он вести не собирается.

Что ж, Джейме, сегодня ты научился еще одной житейской мудрости. Если кто-то выглядит как труп, пахнет как труп и ведет себя как труп, это еще не значит, что он на самом деле является трупом.

Я лег на тюфяк, стараясь не вспоминать свою постель в Весеннем дворце.

Но все равно так и не смог заснуть до самого утра.

Кларенса сожгли на рассвете.

Он не сопротивлялся, когда палачи забирали его из камеры, и безропотно пошел вместе с ними. Место для казни находилось во внутреннем дворе тюрьмы, и спустя полчаса после ухода Кларенса наших ушей достиг дикий, исполненный боли и агонии крик, вырвавшийся из его глотки, когда огонь начал пожирать его тело. А потом еще и ветер изменился…

Запах горящих сырых дров и жареного мяса еще долго не выветривался из нашей камеры, забивая обычный тюремный смрад. И так же долго предсмертный крик Кларенса стоял у меня в ушах.

ИНТЕРМЕДИЯ

Из-под двери кабинета пробивалась тонкая полоска света.

Сестра Ирэн слегка приоткрыла створку и заглянула внутрь, император сидел за своим рабочим столом и изучал какие-то бумаги.

— Заходи, — сказал Гаррис. — Я скоро освобожусь. Она прошла в комнату и устроилась в кресле, стараясь не звенеть цепями. Служанки помогли ей принять ванну и переодели ее в чистую одежду. С юбкой проблем не возникло, а вот рукава блузки пришлось распарывать и сметывать заново уже на теле. Жрице даже попытались уложить волосы в какое-то подобие прически, по никто так и не озаботился, чтобы избавить ее от металлических оков. Гаррис не обращал на цепи никакого внимания, словно и не видел их, а сама сестра Ирэн пока не поднимала этот вопрос.

Император дочитал свиток, сделал пару пометок на полях, перечеркнул несколько строк, поставил на документ свою именную печать, откинулся на спинку кресла и зевнул.

— Скоро утро. Ты вообще когда-нибудь спишь? — поинтересовалась сестра Ирэн.

— Сплю, — сказал Гаррис. — Редко. Дел много. Построение Империи отнимает уйму времени, знаешь ли.

— Над какими документами работал?

— Как обычно, — сказал Гаррис. — Указы, распоряжения…

— Списки приговоренных к смерти… — подсказала она.

— И помилованных тоже.

— И многих ты сегодня помиловал?

Гаррис заглянул в последний документ, над которым он работал.

— Троих.

— А скольким подписал смертный приговор? Гаррис снова пробежался глазами по списку.

— Почти трем десяткам. Двадцать семь человек, ест быть точным.

— Кто эти люди?

— Убийцы, дезертиры, предатели. Шпионы.

— И волшебники.

— Всего двое.

— Ты казнишь волшебников, Церковь Шести казнит волшебников…

— Должно же быть у меня хоть что-то общее с врагом, — сказал Гаррис. — Но я хочу уточнить. Я казню волшебников, а церковники убивают всех, кого заподозрили в колдовстве.) — И в чем разница?

— Они подозревают, — сказал Гаррис. — Я знаю точно Поэтому разница в порядках цифр.

— Ну да, — сказала сестра Ирэн. — А еще у вас разные мотивы. Инквизиторы считают, что волшебство неугодно Шести, а ты просто устраняешь конкурентов.

— Вовсе нет, — сказал Гаррис. — В моем случае все чуточку сложнее.

— Неужели?

— Сарказм не к лицу служительнице культа любви, сообщил Гаррис. — И потом, рассуди сама, какие они мне конкуренты? В мире не осталось ни единого чародея, способного на равных противостоять мне в магическом поединке.

— Тогда зачем ты это делаешь?

Гаррис набил трубку. Огонек пламени, вырвавшийся из мизинца его левой руки, облизал табак, и мужчина выпустил к потолку клуб дыма.

— Дело вовсе не в устранении конкурентов, — сказал он. — Волшебники должны быть уничтожены, но совсем по другой причине.

— И по какой же?

— Полагаю, тебя не устроит, если я просто скажу, что их время прошло?

— Ты прав. Не устроит.

— Тем не менее это так, — сказал он. — Так уж повелось что волшебник — это человек, который стоит вне обще-ства. Человек, ныне скрывающийся от общества и считающий, что он стоит выше него. Не признающий законов ни государственных, ни церковных. Человек вне морали, вне представлений о добре и зле. Когда-то волшебники были необходимы нашему миру. Вполне вероятно, что без них мы бы не имели того, что имеем сейчас, но теперь необхо-димость в их существовании отпала, и они приносят только вред. Волшебники живут, согласуясь со своими собственными принципами, бесконечно далекими от принципов неволшебников. И жизненные ценности у них слишком разные, чтобы они могли сосуществовать рядом друг с другом. Волшебники и неволшебники, я имею в виду.

— Очень интересная позиция, если вспомнить о том, что ты сам являешься чародеем.

— Как будто об этом можно забыть, — сказал Гаррис. — Вот и посмотри на меня. Я именно такой человек, которого я сейчас описал. Я не представляю добро или зло, хаос пли порядок, свет или тьму. Я действую во имя необходимости. И действую так, как я эту необходимость понимаю. Ты можешь представить, что было бы с этим миром, если бы в нем было много таких, как я?

— Неужели никак нельзя достичь равновесия?

— Равновесие — это миф, — сказал Гаррис. — Суть равновесия есть компромисс, а компромисс — это решение, которое в равной мере не устраивает обе принявшие его стороны. А сие означает, что рано или поздно, но, скорее всего, рано, равновесие будет нарушено и все начнется сначала.

— Что начнется?

— Ну, если оперировать понятными тебе терминами… — Гаррис поерзал в кресле и перекинул ногу через подлокотник. — В мировой истории периоды хаоса сменяются периодами порядка. И наоборот. Порядок рождается из хаоса, какое-то время существует, а потом все рушится и снова наступает хаос и властвует до тех пор, пока не будет построен новый порядок. Равновесие, о котором ты говоришь, — это не порядок, а лишь его иллюзия. Для того чтобы разрушить иллюзию, требуется куда меньше сил, чем для того, чтобы разрушить порядок, и хаос придет снова.