Миг – и нет меня - Эдриан Маккинти

– Я – капитан Мартинес, – важно сказал он, пытаясь исправить положение.

«Капитан чего?» – мысленно спросил я себя. Мартинес был в гражданском, но, может быть, у них здесь, в Мексике, такие порядки. Признания я уже прочел. Они были хорошо продуманными, подробными и стандартными. Я знал, что Фергал и Энди могли подписать эти бумажки, но Скотчи никогда бы не сделал ничего подобного. Только не он! Признания были липовыми, но для меня здесь не было ничего нового – эта уловка была мне хорошо знакома. Старый трюк, но довольно эффективный.

– Сколько я получу, если подпишу такое же? – спросил я.

– Три года.

– Три года?

– Да.

– Вы гарантируете?

– Гарантирую.

– Видите ли, капитан, три года в мексиканской тюрьме я бы приравнял к девяти годам в Ирландии. С тюрьмами вообще как с собачьим возрастом: в Штатах годы приходится умножать на два, во Франции – на полтора. Что касается шведских тюрем, то срок там и вовсе приходится делить, так как сидеть в Скандинавии – одно удовольствие.

Но капитан был серьезен, как наша милая старушка королева Виктория, и даже не улыбнулся моей шутке.

Тогда я снова взял в руки листки с признаниями, чтобы повнимательнее взглянуть на подписи. Так и есть, подпись Скотчи была скопирована, по всей видимости, с его паспорта. Подписи Энди и Фергала могли быть настоящими, но я и в этом сомневался.

– А где признания Боба? – спросил я. – То есть Роберта?

– Мистер О'Нил – особая статья. Он американский гражданин, а вы – нет.

Я не мог не признать, что своя логика в этих словах была. Мы все действительно въехали в США по британским или ирландским паспортам, и все же я почти не сомневался, что капитан Мартинес лжет. Но что он скрывает? Может быть, Боба убили в перестрелке?

– Как насчет того, чтобы устроить мне встречу с представителем консульства? – спросил я.

– Об этом мы позаботимся в свое время, – ответил он.

– Я говорю серьезно, мистер! Я должен встретиться с британским консулом, и как можно скорее. Например, сегодня.

– Придется мне показать вам еще кое-что, – сказал Мартинес с улыбкой, которая мне совсем не понравилась.

Тяжело поднявшись, капитан подошел к секретеру. Открыв его маленьким ключом, он откинул крышку и выдвинул изнутри новенький телевизор. Включив аппарат, Мартинес нажал кнопку на видеомагнитофоне под телевизором. На экране сразу появилось черно-белое изображение. Это была запись нашей утренней встречи. Я отчетливо видел, как Скотчи открывает пакет с деньгами, как берет в руки сумку с наркотиками. Вокруг виднелись наши фигуры. Когда я появился на экране достаточно крупным планом, Мартинес остановил пленку.

– Это ошибка, – сказал я и широко улыбнулся. – Я просто попросил этих ребят меня подвезти. Потом они остановились, сказали, что у них тут небольшое дело. Они велели мне оставаться в машине, но я все равно вошел…

Капитан Мартинес мрачно посмотрел на меня и выключил телевизор.

– Вы всегда берете с собой оружие, когда путешествуете автостопом?

– В Мексике, как я слышал, это не лишняя предосторожность. Впрочем, в этом я готов признаться. Что там мне полагается? Штраф или пара месяцев отсидки?

– Вот, возьмите, – сказал Мартинес и, достав из стола готовое признание, которое остальные якобы подписали, протянул мне. – Пожалейте себя, мистер Форсайт. В конце концов, наш с вами разговор – чистая формальность, ведь у нас есть видеозапись. Зато если вы подпишете добровольное признание, то через год с небольшим вы, вероятно, уже выйдете на свободу. Пожалейте себя, – повторил он.

– Как я уже сказал, мистер Мартинес… простите, капитан Мартинес, я хочу видеть британского консула. Как подданный Соединенного Королевства, я желаю говорить с представителем нашего посольства, черт его дери. Если мне в этом будет отказано, я постараюсь сделать так, чтобы о вашем произволе стало известно как можно скорее, – спокойно заявил я.

– Вы не в том положении, чтобы угрожать, – хладнокровно ответил он.

Несколько мгновений мы сидели молча, потом Мартинес снова встал и, вызвав охранников, сделал знак увести меня. По дороге обратно в камеру я попросил еще одну сигарету. Правда, курить я почти бросил, но обстоятельства, что ни говори, были исключительными. Сигарету я хотел оставить про запас, но спичек мне не дали, поэтому я закурил ее сразу.

Потом меня снова заперли.

Вечером явился уже знакомый мне старик – охранник с тортильями и водой. Он дождался, пока я поем, и, осторожно оглядываясь на дверь, достал из кармана кусок лимонного кекса. Кекс оказался непропеченным и довольно кислым, но его, несомненно, пекла жена охранника или кто-нибудь из домашних, и в самом его поступке было столько сердечности, что я едва не прослезился. В знак благодарности я попытался поговорить с ним по-английски, но он сказал мне что-то по-испански и ушел.

На рассвете следующего дня ко мне в камеру вошли двое охранников и – вместо завтрака – сковали мне руки за спиной наручниками. Впрочем, действовали они не грубо, и я это оценил.

– Теперь куда? – спросил я, но они не поняли.

Меня вывели из камеры и повели по другому коридору к лифтам.

С каждым шагом я чувствовал, как меня все сильнее охватывают отчаяние и страх. Почему-то я решил, что если я не войду в лифт, то ничего страшного со мной не случится. Я немножко поупирался, но охранники догадались, что я это не всерьез. Меня толкнули в спину, и я, покорно пригнув голову, шагнул в кабину. Один из охранников нажал на кнопку, и лифт опустился в обширный подвал, где стоял наготове фургон-перевозка. В фургоне я увидел Скотчи, Энди и Фергала. Я был ужасно рад снова встретить друзей, но, прежде чем я успел что-то сказать, один из охранников заклеил мне рот широкой клейкой лентой. Остальных, как я заметил, обработали таким же образом.

Потом мне помогли забраться в фургон. Вдоль бортов тянулись две скамьи с металлическими поручнями. Охранники разомкнули одно кольцо моих наручников, завели руку за поручень и снова защелкнули «браслеты», так что я мог сидеть, но не мог податься вперед или наклониться в сторону. В кабине фургона уже сидели двое охранников; позади я увидел еще один автомобиль, в котором тоже было двое легавых. Очевидно, эта машина должна была следовать за нами на случай, если среди нас затесался долбаный Гудини, которому раз плюнуть освободиться от наручников и металлического поручня.

Кое– как устроившись на жесткой скамье, я встретился взглядом со Скотчи, и он чуть заметно наклонил голову, а затем подмигнул. Этот парень не был слабаком, и, глядя на него, я тоже приободрился. Быть может, Скотчи и не гений, подумал я, но он – крепкий орешек, расколоть который не каждому по силам.

Потом я заметил, что один из охранников заполняет на планшетке какой-то документ. Это меня тоже обрадовало. Бумажки… Раз есть бумажки, значит, мы где-то записаны и нашим тюремщикам будет труднее сделать вид, будто мы никогда не существовали. На моих глазах другой охранник взял у первого заполненную форму, сложил пополам и спрятал в нагрудный карман рубашки. Это движение почему-то показалось мне не столь обнадеживающим, но я постарался об этом не думать. Тем временем кто-то, невидимый нам, захлопнул задние дверцы фургона, и меньше чем через минуту машина тронулась с места.

Скоро фургон выехал из города и помчался по шоссе. Окон в кузове не было, поэтому мы почти ничего не видели. Лишь сквозь небольшую царапину на замазанном темной краской стекле, отделявшем нас от водительской кабины, я различал отдельные фрагменты дороги – двухполосного шоссе, проложенного, похоже, прямо сквозь джунгли. Дорога была совсем новой, так как нас почти не бросало, хотя фургон развил довольно приличную скорость.

Насколько я мог судить, мои товарищи совершенно не пострадали. Я, во всяком случае, не заметил ни синяков, ни ссадин. Несколько минут мы разглядывали друг друга, потом Фергал попытался что-то сказать, но мы не поняли ни слова, и в конце концов он сдался. Скотчи прикрыл глаза и, кажется, даже задремал. Вскоре он начал храпеть, а мы едва не задохнулись, потому что смеяться с заклеенным ртом совсем не просто.

Примерно часа через два езды по шоссе фургон свернул на какую-то другую дорогу. Мы почувствовали это сразу, поскольку нас стало немилосердно швырять и подбрасывать, хотя скорость заметно упала. Так мы ехали около часа.

Наконец фургон остановился, и мы услышали доносящиеся снаружи голоса. Через несколько минут мы снова тронулись, на этот раз – очень медленно, словно фургон пытался вписаться в очень узкие ворота. Ребят это сразу насторожило, и даже Скотчи проснулся.

Задние двери фургона распахнулись.

По глазам полоснул солнечный свет, туча густой пыли, поднятой фургоном. В кузов ворвались запахи мочи и дерьма.

Я несколько раз моргнул. Пыль немного осела, и я увидел, что нас привезли в тюрьму.

По углам прямоугольного тюремного двора стояли сторожевые вышки. Со всех четырех сторон двор замыкали похожие на монастырские стены блоки тюремных камер, закрытые сплошными железными дверями с прорезанными в них глазками. Оглядевшись, я увидел, что ограда у въездных ворот имеет высоту футов тридцать и к тому же опутана поверху витками «высечки». Эта разновидность колючей проволоки такая острая, что если схватиться за нее, она разрежет руку до кости, словно бритвенное лезвие. Кроме того, возле ворот располагался трехэтажный флигель охраны. Сквозь решетку ворот я видел еще одну ограду – сетчатую со спиральной «колючкой» наверху, которая, по-видимому, окружала весь комплекс. Сторожевые вышки были оборудованы прожекторами. На вышках стояли охранники в выгоревшей голубой форме, вооруженные двуствольными дробовиками. Других заключенных мы не видели, но ощущали их присутствие за железными дверьми камер.