Волшебный дом - Джеймс Херберт

— Ты что тут? — выкрикнул Кожаная Куртка, тяжело дыша мне в шею (этот оказался выше).

— Не твое дело, — ответил я, обеспокоенный, что мой голос посреди фразы дрогнул.

При ближайшем рассмотрении я увидел, что это просто щенки, а не настоящие хулиганы из трущоб; они играли роль, но, похоже, сами не были в себе уверены. Это придало мне духу.

Но все же их было трое, и я задумался. Говорить был черед Кожаной Куртки, но, похоже, ему с трудом удавалось складывать фразы (а возможно, и мысли), и я пришел на помощь:

— Или вы оставите их в покое, или я вас огорчу.

Я постарался напустить на себя угрожающий вид.

Я сам испугался, но на панка, похоже, это произвело обратный эффект: он схватил меня за рубашку и попытался ударить головой в лицо. Я инстинктивно присел, и его рот и подбородок резко ударились мне о темя. Его растерянный болезненный вой заметно ободрил меня, хотя верхняя часть головы у меня онемела. Когда я выпрямился, парень обеими руками зажимал свой рот, сквозь пальцы уже сочилась кровь, и вместе с ней доносились монотонные стоны.

— И еще получишь, — предупредил я, радуясь и удерживаясь от того, чтобы потереть голову.

У панка номер два, наверное, хватило сообразительности понять, что своей раной Кожаная Куртка скорее обязан случайности, чем злому умыслу, и он бросился на меня с воинственным кличем, звучащим примерно так:

— Т-т-т-ы-ы-ы-ы!..

Когда мне грозит боль, у меня хватает проворности: я шагнул назад, уклоняясь от его вытянутых рук, и он сам налетел животом на мой кулак. Это вряд ли можно назвать ударом — основную силу обеспечила его инерция, — но парень замер, хватая ртом воздух. Я толкнул его на капот автомобиля, а металл, очевидно, накалился под жгучим солнцем и обжег парню щеку, потому что тот завопил и отшатнулся. Но я стоял тут же за спиной и прижал его голову обратно, навалившись всем весом, чтобы он лучше прожарился.

Номер три наконец кончил ковырять в носу и начал скрести под мышкой; озадаченное выражение на его лице придало чертам некоторую осмысленность. Кожаная Куртка по-прежнему издавал приглушенные звуки, его окровавленные пальцы напоминали красную повязку на подбородке.

Я немного запыхался, но сумел вызвать на лице суровую улыбку.

— Только не говорите, что я вас не предупреждал, — проговорил я, наслаждаясь моментом и понизив голос на целую октаву.

К моему ужасу, двое стали приближаться, Кожаная Куртка теперь бормотал ругательства, а тот, кого я прижимал к капоту, задергался, пытаясь освободиться.

— Ребята, ребята, что происходит? — раздался новый голос Он принадлежал маленькой головке, высунувшейся из окна только что подъехавшего автомобиля. Я был готов расцеловать эту головку, которая, я заметил, возвышалась над белым кольцом воротничка.

Викарий, или просто священник, казалось, был потрясен, словно только что въехал на окраины Гоморры.

— Майлес Карвер, это ты? — Он посмотрел в упор на Кожаную Куртку.

Майлес?[3] Я улыбнулся, ко мне снова начало возвращаться довольство собой.

— Ради Бога, что вы затеяли?

Священник заглушил двигатель и вылез из машины, в ужасе взирая на нас. Это был невысокий человек, и при взгляде на это юное, гладкое лицо можно было дать ему от шестнадцати лет до пятидесяти, но зачесанные вниз волосы, которые ровными волнистыми рядами прикрывали просвечивающую под ними розовую лысину, служили признаком того, что он все же немолод. На моем спасителе был твидовый пиджак поверх черной рубашки с белым воротничком, а желтовато-коричневые брюки болтались на ногах, словно он взял их поносить у старшего брата.

— Может быть, кто-то снизойдет объяснить мне, что тут происходит? — потребовал он.

Майлес что-то пробубнил — мол, ничего такого. Панк номер два перестал извиваться у меня в руках, хотя и старался оторвать лицо от раскаленного металла, а третий теперь засунул руки в карманы, сознательно стараясь держать их подальше от носа и подмышек.

Первой заговорила Джилли:

— Они хотели нас ограбить, а мистер Стрингер как раз проходил мимо и остановил их.

Я с удивлением посмотрел на нее. «Ограбить» — довольно сильно сказано.

— Боже мой! — воскликнул викарий. — Это правда, Майлес? — Он пропустил мимо ушей бессвязный протест, наверное, уже привыкнув к таким отрицаниям. — Неужели вы никогда не поумнеете? В прошлый раз только мое личное вмешательство уберегло тебя от условного срока, а теперь я вижу, что ты снова подвел меня. Боюсь, мне придется поговорить с твоим отцом.

Майлес заметно побелел.

— Ничего страшного не случилось, — вмешался я. — Вещи рассыпались, вот и все.

Викарий переключил внимание на меня, и мне стало прохладно от его взгляда.

— Надо полагать, было бы правильно отпустить этого мальчика, — сказал он, указывая на мою жертву.

— Разумеется. — Я ослабил хватку, и парень отпрянул от капота, словно его вытолкнуло. Он угрюмо посмотрел на меня, потирая шею.

— Томас Бредли, и ты тоже. — Викарий со скорбным смирением покачал головой.

Панк номер три с подобающим видом стыдливо понурил голову — видимо, викарий был знаком и с его отцом.

— Могу лишь просить вас простить этих ребят, — обратился священник к девушкам и ко мне. — Они только что окончили школу, а поскольку в этих местах трудно найти работу... — Он оставил извинение висеть в воздухе, чтобы мы могли сами додумать причину их плохого поведения.

Как я ни старался, я не смог найти ответ, но бросил поиски, радуясь, что остался невредим и выглядел неплохо.

— Ребята очень сожалеют, что потревожили ваших знакомых... — (Честно сказать, мне так совершенно не казалось.) — И я уверен, что такое больше не повторится. — Викарий бросил на каждого «панка» угрожающий взгляд и велел им идти своей дорогой, и поживее.

Они побрели прочь, причем Майлес (Майлес? Неужели его так и звали?) оставлял за собой дорожку из капель крови. Меня позабавило, что маленький человечек вроде викария смог произвести на них такой успокоительный эффект, и уже не в первый раз я убедился, что сельская жизнь значительно отличается от городской.

Джилли и ее подруга собрали покупки и сложили в машину, и я заметил, что священник смотрит на них с плохо скрываемым презрением.

— Спасибо за помощь, — сказал я ему. — А то я уже начал терять самообладание.

Он посмотрел на меня, и как в выражении его лица, так и в голосе ощутилась очевидная враждебность:

— Да, конечно, такие инциденты прискорбны. Однако мне действительно хотелось бы, чтобы ваши люди... — И опять он оставил предложение незаконченным.