Дама Пик - Б. Седов

Наташа умолкла, и по ее остановившимся глазам я понял, что воспоминания о прошлой жизни неожиданно захватили ее и понесли на своих дурно пахнущих волнах.

– Эй, очнись, – я потеребил ее руку.

Наташа вздрогнула и посмотрела на меня.

– Давай-ка лучше выпьем, – сказал я и быстренько налил.

Мы выпили, и я почувствовал, что мое состояние начинает приближаться к желаемому. Наташа тоже порозовела и вроде бы отошла от своих неблагополучных воспоминаний.

– Ну вот, – сказала она, закуривая, – в общем, маньяк держал Алену у себя почти полгода и строго выполнял инструкции Губанова. С внешним миром он контактов не поддерживал и о том, что Губанов благополучно сдох в Самаре, к счастью, не знал.

Она помолчала и добавила:

– Мне страшно даже подумать о том, что было бы с Аленой, если бы этот сумасшедший, а он точно был не в себе, узнал о том, что Губанова больше нет и ему ничто не угрожает. Он боялся генерала так, что готов был лизать его ботинки, но в то же время…

Наташа зябко передернула плечами и сказала:

– А ну-ка, Костик, налей-ка еще! Вроде бы оно пошло куда надо. Это ведь так у вас, у алкашей, говорят?

Она криво улыбнулась, и я расторопно наполнил наши серебряные рюмки.

Когда мы выпили, у нашего стола бесшумно возник официант, который доброжелательно и с пониманием дела осведомился, не желаем ли мы еще чего-нибудь.

Мы пока ничего не желали, и он удалился.

– Так что там было дальше? – нетерпеливо спросил я.

– Дальше… А дальше я нашла его, знал бы ты, сколько денег мне это стоило, и… Ну, в общем я пришла к нему в эту избушку, а там…

– Что, одна пришла? К маньяку – и одна?

– Это было совершенно безопасно для Алены. А вот зато если бы эту избушку окружили и закричали бы – рус, сдавайсь – тогда он убил бы ее. Губанов дал ему самые строгие инструкции.

– Это он сам тебе рассказал?

– Сам, – подтвердила Наташа и нехорошо усмехнулась, – только мне пришлось его очень попросить. Вот он мне все и рассказал.

– Все-таки это неосмотрительно, – я покачал головой, – в глухой лес, к маньяку, одна…

– Ничего-то ты не понимаешь! Я пришла к нему в грязном ватнике, неумытая, сказала, что заблудилась в лесу, он ничего и не заподозрил. А когда я дала ему топором по башке…

– Топором?… – я выпучил глаза.

– Ну, обратной стороной, обухом. В общем, потом он все понял, но уже поздно было. Он, гнида, девчонку в подвале держал. Знал бы ты, какая там вонь была…

– Представляю.

– Вот именно. В общем, я его в сарае привязала как следует, потом вытащила из подвала Алену и часа три отмывала ее в баньке. Хорошо еще, что у него там банька была, да еще растопленная. А потом одела ее в ее же шмотки, которые там в шкафчике лежали нетронутые, и мы пошли в сторону Выборга. Там я машину оставила у старичка одного на огороде.

– А маньяк что?

– Перед тем как уходить, я к нему еще зашла… он, наверное, так там и гниет, привязанный.

– Так ты его грохнула, что ли?

– Если бы можно было оживить, а потом еще раз грохнуть, я сделала бы так раз двадцать. Слышал бы ты, что он мне рассказал, когда я его об этом попросила!

– Попросила – это, видимо, – пытала. Да?

– Да, – твердо ответила Наташа, – и, говорю тебе, будь это в моих силах, повторила бы это еще несколько раз. Причем именно для собственного удовольствия, как мы тут с тобой только что выяснили.

– Да-а-а… – только и сказал я.

– Вот тебе и – да! – передразнила меня Наташа. – Видел бы ты, как Алена и Алеша бросились друг к другу, когда я привезла ее к нему. Я аж заплакала.

– Ты – и заплакала? – удивился я.

– Я обычная слабая женщина, между прочим, – капризно сказала Наташа, – а ты даже не видишь, что у меня пустая рюмка.

– Простите, сударыня, опростоволосился, – засуетился я и бросился наливать ей вино, а сам в то же время думал о том, как это, интересно, она его «просила», что он все ей выложил.

Не хотел бы я, чтобы кто-нибудь когда-нибудь так просил меня.

Бр-р-р!

Мы выпили еще и достигли наконец-таки того приятного состояния, когда все вокруг стало благополучным и уютным, а мы сами – умными, симпатичными и милыми людьми, которые наслаждаются обществом друг друга.

– Между прочим, где сейчас Алеша? – поинтересовался я, заваливаясь поглубже в кресло и делая изящный жест дымящейся сигаретой.

– А он у Алены в Манчестере, в частном пансионате, там, где она ждет своего выхода.

– Ты мне ничего не говорила об этом, – обиженно сказал я.

– А ты и не спрашивал, между прочим, – отрезала Наташа, – ты можешь только о делах думать. А я, в отличие от тебя, переживаю за сестричку и братика, которых разлучил злой и подлый Губанов.

– И дохлый, – мстительно добавил я.

– И дохлый, – согласилась Наташа, – а я, чтоб ты знал, пока ты там в «Крестах» перед беспредельщиками пальцы гнул, занималась, кроме твоего побега, еще и тем, чтобы Алеша и Алена благополучно встретились. Понял, супермен хренов?

– Понял, – ответил я и подумал, что все-таки, наверное, я и в самом деле бессердечная скотина.

Эх, Знахарь, Знахарь…

Когда же ты снова человеком станешь?

В дальнем углу зала послышалась негромкая музыка, и, посмотрев туда, мы увидели, что на небольшой сцене, неярко освещенной свечами, появился молодой волосатый парень с какой-то странной многострунной гитарой и высокая рыжая девушка с погремушкой в руке.

Оба были одеты в старинную английскую одежду, во всяком случае мне так показалось, и пели старинную английскую песню. Парень при этом играл на гитаре, а девушка погремушкой отбивала ритм.

Песня была о том, как молодой крестьянин отправился по свету искать счастье, а когда не нашел его нигде, то вернулся в свою деревню и узнал, что девушка, которую он любил, уже умерла. И тогда он понял, что в далеких странах счастья нет, и пошел на ее могилу. А там какой-то кустик, который вырос на могиле, спел ему голосом девушки о том, что он идиот, а она умерла от тоски по нему.

Вот такая была грустная песня.

Я помрачнел, а Наташа прослезилась.

Когда песня закончилась, мы стали хлопать и кричать «браво».

Потом я подозвал официанта, потребовал еще джина для себя и вина для леди, а кроме того, вручил ему пятьсот долларов и попросил передать их музыкантам.

Гулять так гулять!

Глава 3

ВЫБЕРИ МЕНЯ! ВЫБЕРИ МЕНЯ!

Конкурс красоты подходил к концу.

Публика, разгоряченная умело подготовленным представлением, вела себя, как на концерте «Роллинг Стоунз».

Когда на сцену выходила очередная мусульманская красотка, в зале поднимался дикий крик, зрители вскакивали и начинали размахивать руками и некоторыми предметами одежды. Особенно хорошо это получалось у девушек, пришедших на конкурс в футболках, под которыми ничего не было.

По огромной сцене метались цветные лучи прожекторов, лазерные лучи перечеркивали пространство во всех направлениях, в воздухе плыли огромные радужные пузыри, а густой туман, тонким слоем покрывавший сцену, создавал впечатление, что все происходит где-то на небесах.

Из огромных колонок неслись монотонно пульсирующие ритмы, сплетенные с треньканьем двухструнных деревяшек и рэпом на арабском языке. Гонорар звукорежиссера, готовившего конкурс, превысил все, что он до этого заработал за всю жизнь, и поэтому он превзошел себя, придирчиво отобрав из тысяч записей все восточные или хотя бы напоминавшие о Востоке хиты.

По слухам, в зале присутствовали пять коронованных особ, но, поскольку все они прибыли на конкурс инкогнито, увидеть их было невозможно. Зато каждый мог посмотреть в сторону королевской ложи, где за черной кисеей, скрывавшей внутренность этого небольшого балкона, угадывались силуэты людей в просторных белых одеждах, заинтересованно, но сдержанно следивших за тем, что происходило на сцене.

Это и были те самые шейхи и падишахи, о которых так презрительно говорила Знахарю Наташа, те самые стареющие похотливые козлы, которые уже давно не утруждали себя естественными и приносящими боль и радость усилиями, связанными с завоеванием женщины.

Они просто покупали этих женщин, девушек, девочек…

Они покупали их, как товар, и использовали, как вещи.

Они смотрели на сцену, где должна была появиться фаворитка конкурса, и в их глазах начал появляться азарт. Но это не был азарт мужчин, готовых биться друг с другом за обладание прекрасной дамой. Это был азарт честолюбивых торгашей, для которых настоящей победой, приносящей высшее наслаждение, была возможность уязвить соседа, перекупив то, на что тот уже рассчитывал. Именно это ценилось ими гораздо больше, чем кратковременное наслаждение телом женщины, грозящее к тому же спазмом коронарных сосудов.

Состояние каждого из этих специально приглашенных почетных гостей оценивалось как минимум в двадцать миллиардов долларов. Обладателю каких-нибудь жалких пяти миллиардов на этом конкурсе просто было нечего делать. Он, конечно, мог присутствовать в зале, мог даже попрыгать или посвистеть, но в эту особую ложу его бы просто вежливо не пустили. Здесь тоже проходил своеобразный конкурс, но это был конкурс не красоты, а кошельков и честолюбий. И его участники даже не подозревали, что их используют пешками в игре, о которой они не имели ни малейшего понятия.