Кулак обезьяны - Галина Куликова

Телефон зазвонил, когда они уже почти дошли до Оксаниного подъезда.

— Максим, — услышал он несчастный бабушкин голос. — У нас беда. Виолетта Никодимовна умерла.

Бублейников чувствовал себя отвратительно. Надо же было сорваться и испортить все дело! Ответа на вопрос, кто его преследует и кто мешает работе над книгой, он не получил. Зато старуха из-за его несдержанности впала в маразм. А ведь Дымова наверняка могла что-то знать или о чем-то догадываться.

Надо сказать, что про экспедицию Бахмина Ленечка узнал совершенно случайно. Два дня назад ему позвонил старый друг его отца, Семен Афанасьевич Рогов. Когда-то давно он закончил Литературный институт, писал посредственные стихи и популярные брошюры, был составителем бесчисленных сборников, числился литературным консультантом при некоторых крупных персонах книжного рынка. Собственно, это с его помощью Бублейников-младший закрепился в издательстве.

— Вчера ужинал с Шустровым. Он сказал, ты ваяешь очередной шедевр, — голос у Рогова был низкий, звучный, очень солидный.

«С такими данными ему бы министром быть», — раздраженно подумал Ленечка. Разговаривать со словоохотливым Семеном Афанасьевичем было некогда. Но не бросать же трубку!

— Вот они, коммерческие тайны, — натужно рассмеялся он в ответ. — Предупреждали, чтобы никому ни слова…

— Какие от меня могут быть тайны? — благодушно сказал Рогов. — Я всех этих сукиных детей знаю как облупленных. Вместе со всеми их коммерческими тайнами. Ты мне лучше вот что скажи — пошла Дымова с тобой на контакт?

— Да вроде того. А почему вы спрашиваете?

— Интересно мне. Понимаешь, я в свое время книжонку одну забавную делал. Про то, как большевики в Гималаи за счастьем ходили.

И Рогов рассмеялся собственной шутке. Бублейников на всякий случай тоже хихикнул.

— Я имею в виду экспедиции Барченко, Рерихов и так далее. Конечно, не только в Гималаи. На Алтай, Тянь-Шань, в Крымские пещеры. Знаешь, поиски древних культур, Шамбалы, установление связей с духовными учителями человечества. Эти походы финансировало НКВД, а курировал Глеб Бокий. Вообще в те годы многие рвались в Гималаи. Очень увлекательная тема. Я много в архивах сидел, со свидетелями встречался, еще живыми. И вот один очень старый человек, чекист по фамилии Гринберг, рассказал загадочную историю про экспедицию профессора Бахмина, о которой странным образом не сохранилось практически никаких документальных свидетельств. Хотя по значимости своей она могла соперничать с экспедицией Рериха. Эта экспедиция в начале тридцатых годов отправилась в Гималаи и там исчезла. Когда в Китай по заданию Бокия отправились сотрудники НКВД выяснять, что произошло с Бахминым и его людьми, открылось одно любопытное обстоятельство…

Внимательно выслушав рассказ Рогова, Ленечка спросил:

— И никто так до сих пор и не знает, что на самом деле произошло с экспедицией Бахмина?

— Никто. Кроме, может быть, Дымовой. Но она утверждала, что самостоятельно добралась до нашей границы, никого не встретив по дороге. Ее действительно нашли уже на нашей территории, совершенно истощенную, с обмороженными пальцами. Ее тогда еле выходили. Видел, у нее среднего пальца на правой руке нет?

Бублейников кивнул.

— Вот это оттуда последствия. Как мне сказал Гринберг, Дымову пытались обвинить в шпионаже в пользу китайцев, однако дело было прекращено и ее на время выпустили из лубянской тюрьмы. Она была женщина сообразительная — тут же собралась и уехала за Урал, в экспедицию. И когда пришли арестовывать, то дома ее не оказалось. А времена тогда какие были — если сразу не взяли, то потом уже не возвращались. Огромный маховик репрессий крутился. Вот Дымовой и удалось пересидеть, бегая из экспедиции в экспедицию. Поневоле большим специалистом стала.

— Странно, что ее вообще выпустили.

— Очень странно. Впрочем, может быть, кто-то из высшего руководства посчитал, что за ней последить надо, или еще какие резоны были.

— А откуда пошел слух, что Дымова имела какое-то отношение к Бахмину? — поинтересовался Ленечка, и Рогов рассказал ему о протоколе допроса проводника-шерпа.

— Других документов нет. Да, в общем, и это свидетельство тоже условное. Записали все со слов неграмотного человека, какое же это доказательство? И Дымова это прекрасно понимала, и следователь, который вел дело. Вот если бы он дожал ее тогда, добился признания…

— Ну да. Мы знаем, как они добывали эти признания. Был бы очередной самооговор, и все.

— Не знаю. Ты попробуй, поговори с ней на эту тему.

— А вы в свое время не пытались?

— Пытался. Она выставила меня за дверь и приказала больше не попадаться на глаза. Очень решительная женщина. Впрочем, она права. Нет документов — нет разговора.

— А как же рассказ вашего старого чекиста?

— Я сразу не записал его на диктофон, а дед взял и умер.

— Найти следователя, который вел дело Дымовой, вы не пробовали?

— Пробовал. Следователя расстреляли в пятьдесят третьем, по делу Берии. Так что никаких концов.

После беседы с Роговым Бублейников долго размышлял, стоит ли ему затевать разговор с Ольгой Святославовной на эту тему. Если она самоуверенного, настырного Рогова выставила за дверь, то его вполне может постичь та же участь. Да и нужна ли такая скользкая тема в книге? Чем дольше Ленечка думал об этом, тем отчетливее понимал — ввязываться в эту мутную историю нет никакой необходимости. Но как только Бублейников твердо решил похоронить опасную тему, он неожиданно вспомнил об одном нюансе последнего разговора с Дымовой. Поначалу-то он не придал этому значения, хотя не мог не отметить некую странность в поведении собеседницы. Боясь поверить догадке, Ленечка включил диктофон. Он не ошибся, цепкая память репортера не подвела его: в какой-то момент, увлекшись повествованием, старушка практически призналась в том, что была знакома с Бахминым. Только вот что все это значило?

Ленечка совершенно не желал заниматься историческими загадками. Да, в Гималаях в свое время пропала экспедиция. Допустим, Дымова что-то знает об этом. Ну и плевать. Ей девяносто пять лет, и даже если она в чем-то провинилась, то теперь уже Бог ей судья.

Итак, решение было принято — он не станет обсуждать с Ольгой Святославовной эту тему. Однако уже на следующий день, разозленный поведением Дымовой, он изменил свое решение. Бросаться обвинениями он не намеревался, а планировал в процессе последнего их разговора только намекнуть, слегка поднажать на старуху, заставить ее высказаться, что-то выболтать.

Однако произошло то, чего Ленечка предвидеть никак не мог.

Когда, выйдя из больницы, он уже садился в машину, позвонил редактор издательства.

— Ну как дела? — бодро поинтересовался Шустров. — Сбор материала, как я понимаю, закончен.

— Кажется, да, — угрюмо подтвердил Бублейников эту очевидную теперь мысль. — Ты ведь знаешь, что произошло с Дымовой?

— Да, мне Надежда позвонила. Говорит, тете очень плохо: заговаривается, теряет сознание. Ты радуйся, что этого раньше не случилось. Как, по-твоему, основной массив информации она тебе дала?

— Безусловно. Все, как было намечено. Про горы, правда, скучновато получится.

— Брось ты из-за ерунды переживать. В общем, садись, пиши.

— Скажи, если Дымова не придет в себя в ближайшее время, с кем тексты согласовывать?

— С Надеждой, разумеется. Она, кстати, очень переживала, какое на тебя впечатление произвела вся эта история.

«Значит, — подумал Ленечка, — она не поняла, что все произошло по моей вине. А Дымова в неадеквате, поэтому нажаловаться на меня не может. Или не хочет».

— Скажи Надежде Валерьевне, что все нормально. Буду ждать ее звонка, вдруг все-таки еще удастся поговорить с Ольгой Святославовной. Но рукопись уже готовлю, я же тебе говорил.

Домой Ленечке ехать совершенно не хотелось, и он отправился в редакцию — там он всегда чувствовал себя на своем месте. В редакции было хорошо — охрана и яркое освещение действовали успокаивающе. «Может быть, сесть и поработать? — подумал он. — Хотя жутко не хочется».

Усилием воли Бублейников заставил себя сесть за компьютер. Болела голова, мысли путались, куража не было и в помине. Он писал какие-то невразумительные фразы, стирал их, пробовал формулировать иначе, но складного текста не получалось. Он подумал, что сейчас хорошо бы выпить, однако с сожалением отбросил эту мысль. Ведь тогда он на сегодня точно не работник, а сроки сдачи рукописи действительно поджимали.

Когда зазвонил телефон, он даже обрадовался, что можно на несколько минут прекратить это мучение. Однако радовался напрасно.

— Бублейников, ты перешел черту, — прошелестел в трубке знакомый женский голос.

— Погодите! — истошно крикнул Ленечка, но связь прервалась.