Курортная зона - Надежда Первухина

Не до спокойствия.

На часах — половина четвертого пополуночи.

Самое время, чтобы отправиться за советом. К кому-нибудь располагающему к… доверительным беседам.

Например, к Вере Червонцевой.

Лариса расхохоталась. В пустой комнате, где центром была разгромленная и отвратительная постель, этот смех прозвучал почти безумно. Она. безжалостная убийца экстра-класса, идет к своей потенциальной жертве поплакаться на то, что сама стала жертвой! Да еще и совета попросить: куда лучше обратиться — в Комитет по правам защиты женщин или сразу в Гаагу письмецо отправлять?! С жалобой на насильника нечеловеческого вида?

Черт, черт, черт!

Но ей действительно надо поговорить! Срочно! И не с Гликерией Агаповной же, привидением нахальным. Той только все расскажи…

Кстати, Гликерия что-то бормотала насчет того, что Червонцева — дама опасная. Ну да это мелочи. Лариса тоже не елочная хлопушка. Даже не пиропатрон. Так что идем к Червонцевой.

Потому что больше Ларисе, кастелянше-убийце, поговорить по душам не с кем.

А очень надо.

Кроме того, ужасно хочется сжевать чего-нибудь сладенького. Булочки с вареньем, конфеток “Озеро Рица”. шоколаду со взбитыми сливками да тертым миндалем… Ларису всегда после секса (даже такого паршивого) на сладости тянуло. Да еще этот маньяк своими кулинарными сравнениями душу растравил! Будто секс для него — как ресторанный десерт, изюминка в меню! У-у-у, сволочь! Банан в шоколаде!

Только вот у Ларисы в жилище насчет еды. да еще изысков кондитерских — шаром покати.

А у Веры наверняка найдется хоть какая-нибудь слойка с маком. Пара эклерчиков, оставшихся с ужина, и все такое… Святое дело — поделиться таковым богатством с… уже почти приятельницей. Для утешения рекомой изнасилованной приятельницы и подкрепления ее морально-физических сил.

Чем не повод для визита?

Даже для столь раннего.

Глава одиннадцатая

ПРОЛЕГОМЕНЫ [24] В СТРАННОСТИ МЕСТНЫХ ГОСТЕЙ

Мы живем в мире Ньютона, где действует физика Эйнштейна и логика Франкенштейна.

…Рыцарь (вы истинно рыцарь?), послушайте, милый.Ваши слова для меня — из фарфора и стали:Хрупкая нежность и кротость трепещущей силы,Крепость, которая крепостью быть перестанет.Сокол (а разве не сокол?), зачем вы крылатыВ мире, где больше нет неба и места полету…Знаете, ангел мой, я ведь умела когда-тоВ общем беззвучии взять нефальшивую ноту.Это теперь для меня нет ни пенья, ни замка,Ни парусов корабля, ни прощанья Тристана.Даже мечтам своим более я не хозяйка,И потому я, наверно, мечтать перестала.Рыцарь, окончены битвы, приспущены стяги,Все забывается. Даже — любовь. А иначеКак же нам жить, создавая свой мир на бумагеИ над смешением строк то ликуя, то плача?!Радуйтесь, милый, тому, что хотя б не помянутНас ни добром и ни злом, ни в молитве, ни всуе.Ибо и речи травой полевою увянут.Ибо апрельской водою стекут поцелуи.И — коль вы все-таки рыцарь — забудьте дорогуВ сладостный край, где давно уже нет моей доли.И — коль вы все-таки сокол — то Бог вам в подмогуДа крепкий ветер с неласковым привкусом соли…Будут слова, за которые мы не страдали.Будет любовь… Но ее-то как раз не хотели!И легкомысленный блеск на стекле и металле —Вот что осталось от наших судеб в самом деле.

Вера дочитала стихотворение и усмехнулась. Лариса подметила еще тогда, на литературном вечере, эту особенность Червонцевой: прочтет и усмехнется. Словно порицает себя за эту несовременную слабость — сочинительство, да еще и декламация стихов. Мол, не обессудьте, господа, такой уж я уродилась: выпестована силлаботоническим сложением, кормилась дактилем и плакала анапестом. Бывает, мол…

— Мне нравятся твои стихи, — просто сказана Лариса.

— Но ведь не за стихами ты явилась ко мне F четыре утра… Хотя как ты могла узнать, что раннее утро — мое любимое время, в которое я и пишу. Кстати, то. что я сейчас тебе прочла, — полтора часа назад сварганенная вещица для пьесы про странную судьбу Жиля де Реца — знаешь, наверно, про такого исторического убийцу?..

— Слыхала. Не знала, что ты и пьесы пишешь.

— Пишу все, что закажут. Ты думаешь, кто стряпал новогоднее обращение Президента к народу0 — Вера хохотнула. — Шучу! Так зачем ты пожаловала. Лариса?

Лариса нервно переплела пальцы — возвратившаяся привычка, от которой раньше себя упорно отучала. Значит, в жизни появилось нечто, с чем уж. не справиться паллиативными средствами чистого разума.

— У меня серьезные проблемы. — сказала Ларис, и мысленно принялась отплевываться от голливудского привкуса этой фразы.

— О!

— Да.

— С каких это пор?

— Все произошло не далее как нынче ночью. Ларисин подробный и во всем правдивый рассказ (какой смысл недоговаривать или привирать, когда тебе нужен толковый разговор с толковым человеком?!) Вера выслушала внимательно, но спокойно.

— И чего ты ждешь от меня? — поинтересовалась писательница, когда Лариса замолкла.

Убийца хрустнула пальцами:

— Вера, пусть это прозвучит смешно, но я прошу у тебя совета.

— Да чего уж тут смешного… Кстати, после того как он тебя поимел, ты хоть помылась?

— Гы-гы. Ты что, плохо меня слушала? Было у меня время под душем плескаться!

— Тогда иди и поплескайся. Незамедлительно. У меня отменная ванная комната, тебе понравится. Только не думай, что я отправляю тебя мыться из-за брезгливости или чего-то подобного. Просто тебе самой станет легче. Мыслить даже логичней начнешь, уверяю. А я пока сварганю чаек. Или кофе.

— Лучше чай. Покрепче, пожалуйста.

— Лады. Чифирнем, так от души.

Лариса усмехнулась и тут вспомнила еще об одной причине, приведшей ее к Вере:

— Кстати, к чаю ты не могла бы…

— Коньяку? Ликеру? Самогону?

— Нет, ПРОСТО чего-нибудь сладкого. Ужасно хочется. Смешно сказать, свои секс я всю жизнь заедаю шоколадом!

— Понятно. Чтоб не так противно было…

— Пожалуй. У меня в коттедже и тараканам-то жрать нечего, а у тебя наверняка найдется что-нибудь… этакое.

— Блин! Опять я столкнулась со стереотипом человеческого мышления!

— В смысле?

— Ты думаешь, раз я толстуха и видом похожа на набор матрацев, то, значит, под подушкой у меня вовсе не Кастанеда с Ошо покоятся, а кулек с ирисками или сливочной помадкой? Пфу.

— Извини. Я вовсе так не думала. И тем более не хотела тебя обидеть.

— Чепуха, не обращай внимания, я обожаю посклочничать и поизображать из себя этакую стерву, обиженную на всех из-за собственной уродливой фигуры.

— А это не так?

— А это не так, — спокойно сказала Вера. И Лариса тут же вспомнила, какие стихи пишет эта “толстая стерва”.

Амбивалентность. Вот как это называется. Противоположность чувственных переживаний. Когда объект (в данном случае Вера Червонцева) вызывал в душе субъекта (Ларисы) противоречивые чувства. Антипатию и даже какую-то брезгливость к вызывающему виду вздорной толстухи и одновременно робкую, непонятную симпатию к тому, какие эта толстуха пишет стихи. Стихи о боли, печали и потере — традиционно любимых темах тех, кто… Кто…

— Ладно, иди купайся. Я проверю, кажется, в кухонном шкафчике над плитой обреталось что-то кондитерское. Мне для тебя и шоколадки не жалко. Прошлогодней.

Они разом засмеялись. Странно, но у них — убийцы и жертвы — отлично получалась такая вот синхронность в смехе. А говорят, кто умеет смеяться вместе с ближним своим, тот и стал ближним своим…

Из комода Вера вытащила и сунула в руки Ларисе свежее банное полотенце и нечто необъятно-велюровое.

— Мой халат. Два года лежит без толку — мал стал. А ты в него три раза обернешься — и будет впору.

Ванная у писательницы была и впрямь выше всяких похвал. Да что ванная, дизайном напоминающая половинку отполированной устричной раковины! Тут же стояла открытая душевая кабина с четырьмя видами массажа, акустической системой объемного звучания, цветомузыкальным устройством, а также небольшим встроенным телевизором-терминалом для выхода в Интернет! Видимо, писательница не только резвилась, как могла, во время банных процедур (а судя по применяемым технологиям, могла она ого-го как!), но и не прекращала общения со своими почитателями. Доказательством тому служил тот момент, что за время, пока Лариса мылась в ванной, а потом испробовала на себе интимный гидромассаж, раз пятнадцать звучал сигнал о поступлении нового сообщения.

— Ну вот, — тоном этакой домохозяйки Сюзи, довольной оттого, что теперь ее гостья аж скрипит от чистоты, как стекло, отмытое “Мистером Мускулом”, заявила Вера. — Теперь даже ты похожа на человека.

— Гм?

— Не обижайся. Эту фразу мне после каждого купания говорила моя бабушка (царство ей небесное!). А в ушах, из которых еще не повытряхнута мыльная пена, дурацкие фразы застревают очень прочно. Как вымоюсь, теперь сама себе ее говорю. А сегодня и тебе досталось. Считай это альтернативным вариантом пожелания “С легким паром!” и не серчай-чай. Тем более что я уже приготовила чай.