Ярко-алое - Анастасия Парфенова

Канеко выдохнул. Позволил коню сделать последние несколько шагов.

Бескрайней зимней сказкой открылась перед ними долина.

Бело-синие холмы, залитые слепящим солнечным светом. Темными топазовыми россыпями — леса. Молочными жилами пронизывающие их реки. О том, что под покровом этого снежного сна дышат жизнью горячие источники, говорили лишь струйки поднимающегося то тут, то там пара. В абсолютной тишине, казалось, можно было услышать мысли ками, что обитали в подземных реках и геотермальных озерах острова.

Тимур повернулся в седле, щурясь на восточные склоны. В хорошую погоду отсюда можно увидеть купола. Где же… А!

— Взгляните, госпожа моя.

Полыхнувшее слепящим солнцем золото.

Далеко внизу запели трубы и не очень слаженные голоса. Гордые добычей отряды подтягивались один за другим к месту сбора. Супругам Канеко тоже пора было туда, к делам и заботам. Тимур посмотрел в лицо высокородной своей супруги.

Губы ее были очерчены чем-то серебряным поверх ежевично-синего. Единственное контрастное пятно в безбрежной белизне — выразительная, подчеркнутая макияжем чернота глаз.

Внимание Кимико обратилось к звонкой многоцветной кавалькаде, что огибала их холм, спиралью стягиваясь к разбитому прямо на льду лагерю. Стремительными силуэтами бежали рядом с всадниками гончие псы, били крылья балансирующих на перчатках птиц. Звенели бубенцы да трубили победу охотничьи рожки.

— Вы чувствуете, госпожа? Тянет дымом. Если начали разводить костры, значит, гонки и стрелялки на сегодня подходят к концу. Начнется то, ради чего, собственно, и собирают сезонные охоты. Шашлыки, сплетни и большая политика.

Супруги повернули коней. Покидая смотровую площадку, Тимур обернулся, ловя последний золотой отблеск. Жена его смотрела только вперед.

Медвежатину советник Канеко не любил, поэтому шашлыки в этом году оставили его равнодушным. Зато на сплетни и политику жаловаться не приходилось. И того и другого с головой хватило бы на дюжину позабывших свое место полуварваров.

Тимур балансировал тарелкой с мясом, делая вид, что внимает поучениям анклавных старейшин. И даже умудрялся в нужных местах серьезно кивать. Надо признать, терпеть нотации стало гораздо проще с тех пор, как сын безродной переселенки, не имеющей в анклавах даже дальней родни, превратился в господина тайного советника. Старцы в деталях припоминали, как в таком-то году некий хулиган (в описании аватары фигурировали мультяшные кошачьи уши и длинный полосатый хвост) запустил в заповедное озеро чудо-юдо собственного изготовления.

Тимур казус сей тоже помнил. Творение вышло — чудесатее не придумаешь. Помесь ерша с богомолом, но на базовой схеме конька-горбунка.

Картина преступления была такова.

В самый разгар веселья сия дворняга от программирования взламывает лед и предстает пред нетрезвые очи честной компании, которая как раз поднимает тост за полученные от правительства «льготы и дотации» (но кто сейчас вспоминает о деталях?) С воплями: «Коллаборационисты! Буржуи! Почем родину продаете?» — чудо-юдо начинает рвать в клочья защитные системы. Успокаивается, лишь найдя по запаху рябчиков, приправленных ананасами, и с раскатистым: «В инте-ррресах! Р-рреволюции!» — утаскивает их обратно в прорубь.

Тимур первым готов был признать, что чувство юмора у него в детстве было весьма примитивным. С годами особой тонкости, увы, не прибавилось.

В монологе старейшины в очередной раз возникла пауза, которую Неко следовало заполнить покаянным кивком. И господин тайный советник поддакнул несколько рассеянно:

— Да, да, просто ужасно. — И машинально: — Кроме рябчиков. Рябчики оказались очень даже ничего.

— Тайный кулинарный архив Оленских, — мечтательно вздохнул Кирилл. — Пальчики оближешь.

Они понимающе переглянулись.

— Вот, вот, полюбуйтесь на современные нравы!

Староста (ослепительный красавец, золотые кудри стянуты резным обручем) вскинулся. Нравоучительно взмахнул палочкой яблоневого дерева. А заодно и нанизанной на оную сочной олениной.

— Молодой человек, пора уже повзрослеть. И остепениться. Слава великим ками, у вас хватило ума хотя бы жениться удачно. У госпожи в приданом должна найтись пара ежовых рукавиц — в высокородных кланах с самодурством, знаете ли, строго. — Златокудрый мастер от педагогики с торжественным видом кивнул. — Именно это я не устаю повторять всем, кто выражает сомнение в вашем выборе.

Ну еще бы он устал — после той суммы, которую Тимур перевел вчера на счет гордого блюстителя нравов. За последнюю декаду расценки в рядах «продавцов родины» изменились мало.

Господин советник, мысленно поставив галочку в списке запланированных на сегодня дел, раскланялся с собеседниками, направил стопы свои к помянутой всуе супруге.

Кимико сидела перед их шатром, среди брошенных прямо на медвежью шкуру подушек. Платье ее в отблесках костра обрело яркость и цвет. С чеканной точностью обрисована была темнотой белая фигура. Рядом изогнутой благородной тенью застыла борзая.

Вокруг высокородной княжны успел собраться небольшой, но уже определенный двор. Коренные новосахалинцы, коих он сегодня представил жене пару сотен, пока дичились, исподволь приглядываясь к залетевшей в их лес ледяной королевне. Вполне разумная осторожность: взгляд Киры Орловой, взявшей на себя неофициальную роль хозяйки охоты, обещал нарушителям приличий смертные кары. Те, кто не связан был жесткими обязательствами принимающей стороны по отношению к гостье, действовали чуть смелее.

Тимур проверил идентификационной программой сидящих рядом с Кими «придворных дам». Красавица в красном — великолепная Изабелла Тянь-Шаньская, в девичестве — дочь правящей семьи анклава Кастилия. Болтающая с ней госпожа — консул Альфы Центавра. Та самая, что в первый же день после падения маяков закрыла консульство и переехала вместе со штатом в посольство Старой Терры. Ну а перебирающая струны девочка в сизых мехах и сиреневом бархате пару лет назад со скандалом покинула самурайское сословие и вышла за Сержа Сакамото.

К дамам, точно выполняя строгий ритуал, подходили и кланялись немногие затесавшиеся среди варваров самураи. После них потянулись пользователи — а приглашены сюда были в основном выходцы из семей политически активных и влиятельных. Неассимилированные инопланетники, естественно, тоже не упустили возможности взглянуть поближе на женщину высшего сословия. Обычно к столь редким птицам не так просто было подобраться.

Чудилась в этой сцене церемонность, сдержанность. И иллюзорность. Тимуру за молчаливым почтением привычно мерещилась угроза. В поклонах и опущенных вниз глазах — спрятанные за спиной ножи-вирусы.

Неко, тебе нервы пора лечить. Уймись.

Тимур тряхнул головой. Решительно направился к коврам и подушкам, балансируя на вытянутых руках дымящимися тарелками. Одну поставил перед супругой, с другой плюхнулся рядом сам. Прислушался к разговору.

— Но в чем тогда отличие традиций Аканы от классических школ ораторского искусства?

Варвар, задавший вопрос, сидел на ковре, скрестив ноги. В обрамлении светлого мехового капюшона очень смуглая кожа и красная точка меж бровей смотрелись особенно экзотично. Тимур узнал Сандрараджана Норддала.

Атташе по культуре всем видом своим являл невежественного варвара, с благодарностью принимающего крошки знаний более просвещенной цивилизации. Тимур сам любил и умел пользоваться подобной тактикой, но у Норддала выходило несравненно лучше. Искренней. Ни малейшего намека на шутовство или хотя бы внутреннюю иронию.

Землянин переформулировал свой вопрос:

— Вы считаете, что школы риторики Аканы не так сильно отходят от принципов, которые наши предки практиковали на древней Земле?

Норддал, похоже, даже не понял, что с появлением мужа любое обращение к Кимико автоматически переадресовывалось ее супругу. Упомянутый супруг и сам довольно долго не мог этого понять.

Пришлось вмешаться:

— Если не считать основным правилом риторики сакральное: «Настройки речевого приложения да не перепутай»… — Господин советник пожал плечами и повернулся к Кими, возвращая вопрос ей.

— Основное, самое заметное отличие аканийской ораторской традиции — это допустимость, даже желательность повторов. — Уголок посеребренных губ чуть приподнялся. Тень улыбки.

— Повторов чего? — заинтересованно подался вперед господин атташе.

— Звуков, слов, грамматических конструкций. Смысловых образов. Наша языковая норма включает в себя эффект эха как один из обязательных компонентов.

Тимур хмыкнул про себя. Эхо, как же. Чего еще ожидать от мыслительного процесса людей, в войнах защищавших свое право на опцию «копи-паст»?

— В эстетике метрополии фраза, построенная на многократном использовании одного и того же слова, воспринимается в лучшем случае как прием для привлечения внимания. На Акане это просто звучит красиво.